Буду дома в Рождество

— Тина, вы действительно решили похоронить меня под вашими рапортами? — Но, мистер Грейвз, госпожа Президент лично вызвала меня сегодня утром и попросила отнестись к ним с особой внимательностью. В последнее время у нас в документации столько путаницы! Возможно, конечно, из-за новой партии самопишущих перьев, но их, как я вижу, уже отправили вам на экспертизу, а пока я подго... Грейвз предупреждающе поднял руку. — Тина, готов поспорить на десять галлеонов, госпожа Президент уже час как дома. Дома, в окружении поющего рождественского дерева, горящего сливового пудинга и апельсинового соуса к запеченному гусю. Идите домой и вы, Тина. Нам ли с вами не знать, что в сочельник ничего серьезного не произойдет. Всем хочется немного праздника. Тина неуверенно повела плечами. Она отличалась особым трудолюбием, усердием и преданностью даже самым незначительным делам. Грейвз ценил ее качества, для работы в Аврориате она была по своему незаменима. Вот только всему есть границы. И попытка заставить его копаться в кипе пергаментов, где от дюйма к дюйму пересказывались одни и те же бытовые преступления, — такие как использование непростительных заклинаний на почве ревности, или мелкие стычки с применением простейшей боевой магии в каком-нибудь подпольном клубе, — как раз лежала за границами его терпения. — Думаю, на этом все. Можете идти, мисс Голдштейн. Грейвз подбадривающе улыбнулся ей, кивая на дверь. Как только Тина ушла, он откинулся на спинку стула и обвел взглядом свой стол. Печальное зрелище. Стопки пергаментов с рапортами рейдов, протоколами допросов, уведомления с обысков с одной стороны, целые связки новых перьев, о которых как раз упомянула Тина, с другой. Книги вперемешку с чашками и блюдцами; конфискованные палочки — он даже не уверен, что повесил регистрационные бирки на все; порванный башмак — деактивированный порт-ключ. Проще говоря, полный бардак. Грейвз не мог вспомнить, когда последний раз допускал в своем кабинете что-то подобное. Виной всему, конечно, стал аврал, накрывший Департамент Магического Правопорядка под конец года. Несмотря на то, что с окончания войны прошло достаточно времени, чтобы жизнь, — как магов, так и немагов, — вошла в обычное русло, по-настоящему спокойно не стало. Наоборот, мелких преступников становилось больше с каждым кварталом. То там, то здесь всплывали запрещенные артефакты. Новости из магической Европы также не внушали доверия и будоражили слабые умы: не проходило и недели без разбирательств крупных нарушений, в которых, к его особому неудовольствию, были вовлечены еще и немаги. И, как старшему Аврору, Грейвзу приходилось проводить на работе времени куда больше обычного. И если год назад он мог остаться на ночное дежурство в сочельник, то в этом такой вариант не рассматривался. В этом году дома его ждали. Его ждал Криденс. Словно отзываясь на его мысли, в кармане жилетки нагрелась монета. Грейвз достал ее и повертел в пальцах — на ребре не было сообщения, но монета волнами то нагревалась, то остывала и словно дрожала. У Криденса еще плохо получались Протеевы чары, но того, что о нем могли забыть, он боялся больше, чем боялся неудачи с заклинанием. Размышления прервал тихий хлопок. Рядом с дверью появился домовой эльф, один из тех, что занимались ежедневной уборкой в кабинетах. Этого, кажется, звали Гланвилл. — О, мистер Грейвз, сэр, — домой эльф слегка склонился в приветствии. — А я думал, сэр, все уже ушли. Даже сестры Голдштейн только что аппарировали. — Как видишь, Гланвилл, такое оставлять нельзя, — Грейвз указал на стол. — Да бросьте, сэр. Старина Гланвилл все сделает. Чашки на кухню. Бумаги вам в ящик. Палочки в шкаф. Прочий мусор, кхм, простите, сэр, улики — тоже. Гланвилл свое дело знает. А вам, сэр, в сочельник-то будет чем заняться... Грейвз усмехнулся. Таким ребятам, как Гланвилл можно было доверять. Преданные, честные. К утру все будет на своих местах, в полном порядке. Он встал из-за стола, приманил из шкафа пальто. Порядка ради, понаблюдал с минуту, как, щелкая пальцами, Гланвилл расчищал место на его столе. Теперь точно можно было идти. Грейвз, аппарировавший в ближайший темный переулок, вышел в свет фонаря, осматриваясь по сторонам. Тихо. Никого. Всю улицу у дома завалило снегом. Грейвз, который не покидал сегодня пределы своего кабинета, даже и не думал, что за этот день в Нью-Йорке могло выпасть столько снега. Честно говоря, ему было все равно. К осадкам он был равнодушен. Это Криденс до сих пор по-детски приходил в восторг от подобных явлений, стоило даже одной снежинке показаться в небе над городом. Грейвз улыбнулся в ворот пальто. Еще немного и он увидит Криденса. Увидит своего дорогого мальчика, который ждет его дома, чтобы вместе встретить Рождество. В каждом окне горел свет. Это старый квартал, и немагов здесь почти не было. Через дорогу от Грейвза жил глава Департамента Международного Сотрудничества со своей семьей. В доме слева на первом этаже — владелица половины улицы, престарелая ведьма, целыми днями потягивающая портвейн из фляжки. Верхние этажи над ней снимали два стажера из Аврориата. Грейвз возлагал на них большие надежды. В остальных домах, дальше, простые семьи магов, большую часть которых он знал лично, в силу своего положения в МАКУСА. На первом этаже было темно, маленькая кухня пустовала. Значит Криденс ждал наверху. Поднимаясь по скрипучей лестнице, Грейвз вспомнил прошлое Рождество. Он тогда был на дежурстве в МАКУСА. А Криденс — в Ильверморни. Его не отпустили из школы, ни в сочельник, ни на следующий день, даже несмотря на то, что он уже год как был совершеннолетним по всем магическим законам. Грейвз помнил, как получил сову с короткой запиской "Они сказали, мне некуда идти". Это звучало чересчур отчаянно, безнадежно, будто это было концом всему. Но Криденс всегда переживал, что может стать ненужным. Забытым. В нем удивительным образом соединялся этот страх быть лишним, все потерять, остаться одному и неуемная жажда жизни и внутренняя сила, которые в свое время, так задели за живое Грейвза. Возможно, на характере Криденса сказались детские годы, проведенные под покровительством мачехи. Судя по тому немногому, чем он поделился с Грейвзом, отношения с ней, мягко говоря, не сложились. Он видел несколько тонких шрамов на его ладонях. Залеченные неумело, они являлись смутным напоминанием о том, как другой человек мог ненавидеть. Но все это осталось в прошлом. Теперь Криденс сам решал, куда ему идти. И он пришел к нему. Из-за неплотно прикрытой двери в коридор падал луч теплого света от камина. На слух можно было различить тихое потрескивание поленьев и непонятное бормотание. Грейвз открыл дверь до конца. Криденс возился в кресле, судя по всему пытаясь найти второй ботинок. — Это ты? — позвал Криденс раньше, чем поднял голову и увидел. Грейвз же остановился на пороге, просто рассматривая его. Растрепанные волосы, помятая рубашка. Он явно дремал в кресле, пока ждал. И проснулся от звука шагов. В этом было что-то неуловимо умиротворяющее. Вся тяжесть, скопившаяся за день, ушла. — Уже хотел послать сову. С чарами не очень выходит, — Криденс расстроенно опустил плечи. — Немного практики, и все получится. Ты же сам захотел научиться. Будь терпеливее, — Грейвз улыбнулся. Криденс, так и не найдя второй ботинок, тяжело вздохнул и подошел к нему, забирая снятое пальто. — Терпеливее... А что еще остается? У меня же хороший учитель. Грейвз перехватил его руку за запястье. Камин отбрасывал тени на лицо Криденса. В глазах, еще толком не проснувшихся, были отблески пламени. Грейвз погладил щеку ладонью, кончиками пальцев задевая пряди его волос у виска. Криденс мягко повел головой вслед за прикосновением, стараясь продлить ласку. Он всегда так делал. Всегда тянулся, всегда ловил прикосновения с жадностью. — На рождество принято дарить подарки, — осторожно начал Криденс. Он отвел взгляд и подался вперед, сокращая между ними расстояние. — Я не хотел дарить чепуху. Весь день думал, что тебе может понравиться. Пара запонок — неплохая ведь идея? Но тебе придется самому их выбирать. Завтра можно сходить в ателье к Бэнксам, я узнал, они будут открыты... Криденс говорил, и было понятно, что это действительно долго занимало его мысли. Теперь, произнесенная вслух, идея возможно не казалась ему такой хорошей, — последние слова он уже пробормотал, начиная рассеянно трогать пуговицы на жилетке Грейвза. — Что ты думаешь? Нет, это не значит, что я тоже прошу подарок. Грейвз мягко переместил ладонь со щеки на затылок. Криденс совсем недавно стригся, волосы над острыми позвонками покалывали подушечки пальцев. Грейвз гладил открытую кожу над воротником рубашки, думая о том, сколько уязвимости было и остается в его мальчике. Криденс был здесь для него, и этого уже было достаточно, всегда будет достаточно. Как объяснить, что все, что нужно, он уже подарил. Свое доверие, свое терпение, свою нежность. Целовать Криденса все равно, что пытаться не обжечься горячим чаем. Сначала всегда было осторожное движение губ. Едва ощутимое, будто неуверенное. Затем горячее и влажное прикосновение к кончику языка. Криденс едва дышал, поддаваясь такой ласке, разгораясь в одно мгновение. Его можно и нужно было направлять, но ни в коем случае нельзя было сдерживать. — Я так понимаю, — голос Криденса чуть дрожал, когда он отстранился. Неуверенность наполовину с удовольствием. — С Бэнксами идея не самая лучшая? Грейвз рассмеялся, теперь сжав его плечи и теснее прижав к себе. — Криденс, как тебе еще объяснить, что с тобой все, чего бы я хотел, у меня уже есть? Криденс промолчал. — Самый лучший подарок — провести сочельник с тобой. Дома. Никаких рейдов, никаких шумных вечеринок в гостях. Или ты не согласен? Криденс был согласен. Его скулы стали чуть более теплого оттенка, когда он расстегнул пуговицы жилетки, которые все это время бессознательно вертел кончиками пальцев, и обнял Грейвза, скользнув рукой под ткань. Криденс был согласен, и тихо признался между следующим поцелуем и попыткой не уронить пальто на пол, что это — его самое лучшее Рождество.