POV Алекс
— Ты бутерброд с ветчиной и сыром будешь? — Да. — Бери. Только ешь аккуратно. — Но тут же только плавленый сыр! — Не просто плавленый сыр, а плавленый сыр со вкусом ветчины! Это значит, что ты сейчас ешь бутерброд с сыром и ветчиной! Я переводил взгляд с «деликатеса» на парня, что предложил мне столь изысканное кушанье. Да, не думал я, что когда-нибудь жизнь повернется ко мне ТАКОЙ стороной.***
Я с детства был окружен заботой и вниманием. Сначала няньки, которые выполняли любой мой каприз (а их было много!), потом гувернантки. Они сменялись, неспособные справиться с дитятей. Я же с детства привык к роскоши и громкой фамилии Фишер. Во многих магических фильмах показывают магию, которая может творить чудеса… Фишер — это универсальное заклинание, потому что эта фамилия давала мне право практически на все. Родителей я практически не видел: совместный бизнес, который и «объединил сердца» людей, в голове которых живет только одна страсть — работа. Зато они давали мне карт-бланш на любые мои желания. В школе я быстро обзавелся компанией, которая была рада ловить каждое мое слово, лишь бы получить хоть чуть-чуть от моего богатства, популярности и славы. Элитные тусовки, закрытые клубы, дорогие подарки — все это привлекало ко мне людей. И меня устраивала такая свита. Первый звоночек приближающегося Апокалипсиса прозвенел тогда, когда мне исполнилось шестнадцать. Отец, неожиданно составив мне компанию за ужином, завел разговор о деньгах и моих тратах. — Пап, неужели я трачу так много, что миллиардеры, одни из самых богатых людей этого мира, не могут меня прокормить? — усмехнулся я, вяло ковыряя салат из мидий и кальмаров. На этой неделе мой диетолог составил мне «неделю морепродуктов». Хоть я и люблю их, но все же это начинает поднадоедать… — Сынок, дело не в этом, — покачал головой отец. — Ты знаешь, мы с твоей матерью не вечные, а ты так растратишь все состояние. Тебе нужно учиться экономить, рационально распределять имеющиеся ресурсы… Мужчина лет сорока, одетый в идеально сидящий костюм, говорил обстоятельно, будто на докладе. Он вещал что-то дальше, но я не особо слушал, не понимая: зачем? Ну, серьезно? Может, мне еще одеваться начать в секонд-хэнде, а питаться в Крошке-картошке? Я все так же лениво ковырял в тарелке, вычленяя наиболее вкусные компоненты. Все, завтра же закончу это «рыбную неделю», сколько можно, меня скоро можно будет самого за рыбу принять… Я не заметил, как папа перестал говорить, обнаружив отсутствие внимания, и покачал головой. На восемнадцатилетие я закатил огромную вечеринку, где присутствовала, казалось, половина города, по крайней мере, элитная его часть — точно. Чего только не произошло на праздновании… реки алкоголя, какая-то дурь, девушки, сменявшие друг друга на боевом посту ниже пояса — все это слилось в какой-то единый порыв. Проснулся я в обнимку с каким-то субъектом, от которого шел такой выхлоп, будто в него влили ликероводочный завод. А может и влили — память решительно не хотела идентифицировать тело. По крайней мере с закрытыми глазами. Открыть глаза было сложно, их будто залепили клеем, но я все же преодолел это препятствие, хоть и только на одном глазе. Мой взгляд упал на зеркальный потолок, в котором отображались две сильно проспиртованные тушки. В первой я с трудом узнал себя: мои светлые волосы, всегда стильно уложенные, сейчас напоминали мочалку; мешки под глазами были такого размера, что в них можно было спрятать Камаз (и не найти); худощавое, но подтянутое тело было сплошь покрыто засосами, синяками и следами от помады. Я лежал голым, закинув ногу на второе пьяное тело, в котором я опознал своего друга — Криса. Мы с ним много общались, он был одним из моей свиты, кто постоянно был рядом. Но после той ночи у него, можно сказать, снесло башню, видимо, ему понравилось… Да и мне, честно говоря, тоже. Он был согласен на все, притом, ничего от меня не требуя взамен. Мне льстило то, что я понравился ему не потому, что я богат, а потому, что «охрененно трахаюсь» — по его заявлению. И наши с ним отношения длились довольно долго… пока мы конкретно не спалились. Однажды мать застала нас вместе, в позе, не оставляющей сомнений в нашей «крайне близкой дружбе» (мне захотелось потрахаться, а он был тут как тут). Она свела брови к переносице, сурово поджав губы, но не произнесла ни слова. Тему она эту больше не поднимала, но осадок остался. А спустя месяц после этого случилось то, что действительно кардинально решило мою судьбу. — Сынок, я считаю, что тебе нужно набираться самостоятельности, сейчас ты похож на рохлю, неспособную ни на что без денег, — жестоко выдал отец. — Что? — удивился я. — Да ты и дня не проживешь без средств. — Проживу, — усмехнулся я. — Я могу и из дома не выходить. — Ну да, а смог бы ты прожить на тысяч десять на месяц, как живут твои сверстники, не раскрывая свой род? Этого же на день не хватит, даже чтоб нормально поесть… я уже хотел отмахнуться, сказав, что это — слишком жестоко, как в голову мне пришла одна идея. — Да легко. Могу с тобой поспорить. На желание. — Ты на месяц отправишься в общежитие, чтобы не зависеть от семьи, если хочешь спор. Деньги я тебе переведу, заблокировав остальные счета. Если сможешь прожить на десять тысяч рублей, я исполню твое желание. Я кивнул, принимая решение. Я знал, как отец относится к геям, потому такой спор — единственный способ, чтобы он дал добро на наши отношения с Крисом и не пытался постоянно найти мне пассию, очередь из которых все не иссякала — отец считал, что мне непременно нужно жениться. Но дальше, сидя уже в машине, я перестал верить в происходящее: происходило все так стремительно, будто было спланированной акцией. По дороге в злачный рассадник блох, называемый общежитием, еле успев собрать хотя бы самое необходимое, я пытался осознать, на что подписался. С каждой минутой я все больше хотел развернуть машину обратно, но сдаваться так быстро — не в моих правилах. Как выживать в таких условиях, я не представлял. Впрочем, я и про это место знал только из слухов… И да, внешний вид здания, напоминающего серую грязную коробку, мне не понравился сразу. Казалось, что общежитие построили как временное пристанище для бомжей, но потом решили, что и для студентов оно тоже отлично подойдет. Я еле за ручку катил чемодан (прислуга проворно свалила, оставив меня наедине с моим «новым домом») по отсутствию дороги: первый снег, неровно накрывший асфальт, создавал непреодолимые препятствия для маленьких колесиков, отчего чемодан постоянно черпал пузом. Дойдя до крыльца, я пару раз чуть не навернулся в лужу, дислоцированную прямо на льду — погода не могла определиться, что веселее: лед, снег или вода, потому устроила все сразу и вместе. Еле затащив чемодан на жалкие три ступеньки: пандуса здесь никто не предусмотрел, потому я тяжело втаскивал его, кажется, целую вечность. Внутри меня встретил злой взгляд карего глаза, второй же сильно косил, потому смотрел куда-то сильно правее меня. Это было ужасно неприятно и даже страшновато, что я застыл на месте. — Кто? — проскрипел этот реликт голосом, будто я хладнокровно вырезал всю ее семью. — Алекс Фишер, — автоматически ответил я. — Проходите, — недовольно выдал этот страж ворот, который выглядел опаснее Цербера. Серьезно, если бы она охраняла врата в царство Аида, то Геракл бы не совершил свой двенадцатый подвиг*… Я прошел чуть дальше, узнав, что меня поселили в четыреста тринадцатую комнату. Честно говоря, мне было все равно, где в этом гадючнике я буду жить, лишь бы там условия были нормальные… ну хотя бы терпимые… Но потом я узнал, что комната 413 находится на четвертом этаже, а в здании лифт был не предусмотрен… Короче, преодолев эту вершину, я мог смело идти в альпинисты. Комнату найти было легко, благо таблички с номерами тут все же привесили, хоть моя висела на одном шурупе, что сразу показалось мне плохим признаком. Постучаться я и не подумал — моя же комната. Резко открыв дверь, я столкнулся с парнем, видимо, решившим покинуть эту комнату: он стоял прямо у входа, отчего мы знатно так столкнулись лбами. БАМ — и перед глазами красивый фейерверк из искр. Как позднее оказалось, заселили меня не в одиночку, а к аборигену по имени Олег. Худой, даже какой-то болезненно-изможденный, одетый в старую одежду, брендов которой я даже опознать не смог, хотя в этом деле мог бы нобелевку получить… Дырок нигде не было видно, но вытертость и не первая свежесть сразу бросались в глаза. На удивление, мы быстро нашли с ним общий язык, но, вместо того чтобы рассказать ему о своей громкой фамилии, я лишь сообщил, что я — студент и какое-то время здесь поживу. Не удержался и поведал о том, на какую сумму я тут должен выживать — смехотворную, которую можно спокойно оставить в магазине, купив мелочевку на вечер. — Десять тысяч… так это нормально, — пожал плечами он. — Ок, научи меня тогда выживать на такую сумму, — пожал плечами я. Сам же я видел один вариант — закупиться сигаретами и какой-нибудь фигней на все деньги, надеясь, что мой организм сможет не есть хотя бы какое-то время. — Да без проблем, — улыбнулся он. Так у меня появился проводник в увлекательный мир общаги, нищеты и экономии. Примечания *Двенадцатый подвиг Геракла — последний подвиг этого героя, заключавшийся в том, что нужно одолеть трехголового пса, у которого из пастей течёт яд. Этот пес — Цербер — охраняет выход из царства мертвых Аида.