На Хоте льды не тают

Jorge Mendez — Memories Когда Джин было двенадцать, викуэй Нагетти с позывным Шушпанчик притащил на ондеронскую базу нечто разобранное, ржавое, пыльное и напоминающее хэдхантер. Рухлядь у Со Герреры котировалась высоко и в двести кредитов, но добыча оказалась другим. Викуэй, гордо выпячивая сморщенные борозды на груди, заявил, что добыл бакту-камеру. Джин была в восторге. Она никогда не видела таких нелепых, кособоких штуковин, смешных и отчего-то сентиментальных. Геррера выписал викуэю повышение, и инженер-дролл вскоре смог наладить систему. Повстанцы толкались у камеры, алчно наблюдали, как прилаживали капсулу, и готовы были калечиться для рейда в целительный сон. Вскоре Джин прострелили ребро, и она драчливо возмущалась, покрывала Герреру хаттским — в камеру вход ей был заказан. Лишь к концу года, когда свихнувшийся и смертельно больной разведчик перестрелял всю очередь, включая дролла, Со пришёл к Джин и сказал одну-единственную вещь. Таких камер на всех не хватит, и нужно уметь выживать без них. У Альянса, как выяснилось, таких камер было пять. Прошло десять лет, прежде чем Джин выпала честь побуянить в бактериальной амбори. Как ей говорили, рубиновые кристаллы нарастали на неё полипами целый месяц, пока оставшееся от Джин не заискрилось. В горячке она провалялась две недели, а потом очнулась совсем. Вокруг всё было по-другому, цвела корусантской розой надежда. Пилоты из Разбойной в кислотно-оранжевых комбинезонах спали и не расставались с комлинком, меддроиды штопали и приводили в чувство сопротивленцев за пару часов, повсюду голографировались призывные плакаты с лицом принцессы Альдераана Леей, и даже ленивые не уставали перебивать друг друга, травить байки о попойках с какими-то Скайуокером и Соло. Джин в общем веселье участвовать не могла, Джин теперь была в коляске. Тви'лечка со вздутым крестообразным шрамом по лицу, чуть ли не выпрыгивающая из тесной формы медсестры, заверяла, что Джин ходить будет. Осколок палёного титаниума из-под ключицы достать успели, но он задел спинной мозг, и теперь Джин приходилось разрабатывать пальцы, голени, икры. Она чувствовала ноги и через некоторое время стала ходить; по одной семнадцатой мили в день. Джин не дёргали. Выдали жилет из тканой брани, научили сидеть за стойкой связного и отправили подсоблять расшифровывать сигналы бедствия. Заняться было чем всегда; в редкие мгновения спокойствия она отправлялась в ангары, помогала пилотам натирать корпуса квасцой, оттирать шлюзы от глазурных самоцветных пятен крови или подавала мультиинструменты. Иногда у неё немели руки и застывала в карбоните шея, чаще — снился рассвет. Очень давно, Со взял Джин с собой на перекупку огнемётов на Мурджон, и три солнца светили одной непроходящей полосой. Воспоминания о Скарифе гремели ярче. Глаза у Джин болели постоянно, и клейкое варево вечно не доедала, приводя в вакуумный ужас красно-синих. Postmodern Jukebox & Scott Bradley — Say Something Та же тви'лечка обещала, что Кассиан поправится. Джин на этом моменте хотелось оторвать синтпластиковую балку и болтливую тви'лечку, Шиалу, избить. Говорить, что человек, третий месяц висящий в бакте, гуманоид, на которого эту самую бакту эксклюзивно переписали, очнётся, отдавало жестокостью льдов Хота. Иногда, когда получалось, она подъезжала к медотсеку, и взаместо реабилитации молча пялилась на цилиндр. K-2SO, пока что перезагруженный в протокольного дроида, пытался подтрунивать над Джин и отправлять к доктору Фенаролу, но смотреть на ощетинившиеся рожки полу-эломинца она не собиралась. А однажды стукнула со всей силой кулаком по стеклу и долго-долго покрывала всеми грязными ругательствами на известных и неизвестных языках Кассиана. Кей не мешал, но подходить боялся. По завершению второго месяца на Хоте Джин могла стоять пятнадцать минут в неделю и делать тридцать три шага подряд раз в четыре дня. Ей оставалось совсем немного. Именно тогда, когда обед она отдала Кире из Золотой, ей на комлинк пришло сообщение от Кея. Очнулся. К тому моменту, как Джин доехала к пещере, отведённой под стоянку медицинского корабля-курьера, не было пятой бакты, зато Кассиан то ли спал, то ли снова находился в отключке. Джин очень захотелось избить самого капитана, но Кей, будто просканировав неладное, процитировал показания доктора Фенарола и строгое предписание покоя. — Вскоре будет как бешенный мандалорский огурец. Повреждений серьёзных, твоих, Джин, у него не наблюдается. Да, К-2SO всегда был душкой с наивысочайшими эмпатическими системными показателями. Джин не хотела уезжать, и Шиала разрешила ей остаться. Покачав лекку на очередной пропуск нанотерапии доктора, она ушла; в середине ночи вызвали и Кея. Джин разбиралась с голосводками, пытаясь обнаружить зашифрованное сообщение в заголовках имперских хроник, потом заснула. День и ночь на Хоте отличались резко, но она не выходила наружу. В середине ночи её разбудил грохот, эскадрилья вылетала, и Джин, не зажигая свет, подъехала поближе к койке. Кассиан спал мирно, и от этого мирного у неё чесались руки. Все ушли, и он пытался тоже. Она вернулась к голосводкам. Отстукивала гимн Альянса сосульчатая капель, пузырились оставшиеся заполненные бакты, а вместо букв и сносок у Джин звенело в ушах. И мурджонский рассвет трёх солнц, на Скарифе, сморил непроглядным белым связного до конца.