--the water fic--

За окном желто, Паскаль заваливается домой поздно вечером, стягивая тяжелую куртку и кидая ключи на полку. — Извини, что долго, я косяк… — кричит он вглубь квартиры. В гостиной таким же желтым, что и украшения на улицах, светятся гирлянды на елках. Он проходит чуть дальше, скидывая по пути обувь. Тихо, как будто никого нет. Он ставит тяжелый рюкзак на пол у дивана. — Давид? — зовет он слегка настороженно. Если вкратце: Паскаль идиот, и ему пришлось задержаться на работе. Если вкратце: Паскаль забыл включить телефон и получил примерно с пятьдесят пропущенных звонков от Давида. — Давид? — Паскаль неловко шагает на лестницу. В кромешной тишине хрустит пакет и поскрипывают половицы. Сердце бьется в глотке. Он не успевает подняться даже на третью ступеньку: сзади кто-то хватает его и завязывает глаза. Паскаль отчаянно пытается заверить себя, что это не кто иной как Давид. Пытается, видимо, не очень хорошо, истерика берет верх. Он брыкается и кричит, вот только его тащат куда-то. Паскаль мало что помнит, когда теряется в собственной квартире. Он не понимает, почему она такая огромная. Его вскидывают на плечо, и он абсолютно теряет всякую ориентацию в пространстве. Говорил же ему Суши — не забудь провод для зарядки. Не у одного Паскаля парень ебнутый на всю голову. У Паскаля поднимается температура: его похититель — Давид, поправляет свои мысли он — тяжело дышит ему в район поясницы, и от этого дыхания жарко и щекотно одновременно. Его кидают на жесткий пол, и он стонет от боли. Где у них вообще такие полы есть? Не то бетон, не то стекло… Кафель, доходит до него. Ванная? Он ощупывает руками шероховатый пол, пытаясь обнаружить знакомый узор плитки. Ну точно ванная. Давид совсем свихнулся? Завтра Рождество, Паскаль только с работы вернулся, а ему в ванной поебаться захотелось? Паскаль вспоминает: завтра приезжают родители. У него пересыхает в глотке и начинает болеть голова. Завтра. Приезжают. Родители. Ему надо столько сделать, а зная их родителей, они приедут рано с утра. Паскалю будет стыдно, если дом будет выглядеть, как один сплошной бардак, когда они приедут. Давид не выпустит его из постели до завтра, и в этом главная проблема. Он пытается подняться на ноги, но голова все еще кружится. — Давид, завтра… Он прерывается, потому что его поднимают и садят на холодный край ванны. Давид стягивает с него футболку и джинсы. — Завтра утром приезжают родители, — продолжает он, сглатывая и находя руками голый торс перед собой. Ну точно Давид. Солнечное сплетение скручивает в предвкушении, и Паскаль пытается заставить себя перестать. В ответ ему только тяжелое дыхание. Паскаль даже не знает, что сейчас хуже: его собственное желание или то, что Давид точно не остановится. Он прикрывает глаза под повязкой и глубоко вздыхает. Главное вовремя остановиться, иначе будет пиздец. Рука Паскаля соскальзывает с края и он чуть ли не падает назад, но стоит ему лишь чуть-чуть наклониться — и он задевает воду. Отпрыгивает в обратном направлении — прямо в руки Давида. Горячие руки. Голову кружит. Это конец. Под пальцами двигаются чужие мускулы, он цепляется за плечи Фридриха и глотает воздух, словно рыба. Пальцы Давида опускаются все ниже и ниже по его спине, и анус начинает жечь с каждой секундой все больше. Пахнет Давидом и, наверняка — Паскаль не может чувствовать этого, но предполагает, — им самим. Давид поднимает его за ноги и Паскаль послушно закидывает их ему за спину, а потом, в тот момент, когда Давид входит в него, а сам Паскаль тянется за поцелуем — он чувствует, что летит. Тело непроизвольно напрягается, но Паскалю уже все равно. Он зажмуривает глаза под повязкой в момент столкновения с водой, и тонкую полоску ткани смывает с головы. Вокруг тепло и скользко, и Давид начинает двигаться внутри него. Паскаль стонет, цепляясь за его плечи, руки соскальзывают, и он уходит под воду с головой, теряя ощущение верха и низа. Он осознает, что надо подняться, но не может даже пошевелиться. Паскаль захлебывается, и тело его начинает трясти, и Давид поспешно вытягивает его на поверхность. Шилло смотрит на Давида, держащего его волосы в кулаке и улыбается. Ему думается, что он похож на какую-то шлюху, пытающуюся не показывать виду, что ей некомфортно. Вот только его все вполне устраивает. Давид увеличивает темп, все так же удерживая его голову за волосы, Паскаль задыхается, снова уходя под воду. Он стонет сквозь зубы и воздух выходит из легких пузырями: сквозь рот и нос. Руки плавают где-то по сторонам от тела, и он даже не держится за Давида сейчас, ударяется головой о дно ванной. Это вызывает у него такой шок, что он моментально выпускает весь воздух из легких, тело начинает холодеть, и голова кружится, а в груди жжется, словно туда накидали горячих углей из камина. Давид вылавливает его из-под воды, дает время на то, чтобы вдохнуть, и целует. Губы Паскаля соскальзывают, он трясется еще сильнее, и, как ни странно, улыбается. Мокро и склизко, Паскаль скользит по дну, и вода волнами ходит от толчков Давида, его с головой захлестывает, он стонет, и капли с его рта летят на Фридриха, но тот и так весь мокрый — не замечает. У Паскаля болит нос: в него затекла вода, и глотку щиплет, а в ушах стучит неровный сердечный ритм. Давид вбивается в него с одним и тем же темпом, но Шилло захлестывает удовольствием с каждой секундой все больше, и он даже не знает — это из-за того, что Фридрих начал находить простату, или же то, что он уже дважды находился на грани смерти, обостряет ощущения. Тело бьет озноб, он не чувствует ног, которые все еще закинуты на спину Давида, он не чувствует пальцев — слабо скребет ими по стенкам ванной. Вода медленно остывает, и время начинает останавливаться, и в этот момент Паскаль чувствует, что его поднимают из ванны. Становится холодно, но в этот момент на это наплевать. Он разочарованно стонет, когда Давид прекращает двигаться внутри него. Тот несет его куда-то: сквозь расфокус взгляда Паскаль видит сменяющиеся тени. Вниз по лестнице: Давид выходит из него и несет просто на руках, а Паскаль даже дышать адекватно не может. Правда, к тому моменту, когда они заходят в гостиную, он начинает достаточно трезво соображать, чтобы осознать, что его садят на пол. Он ведет мокрыми, бугристыми от воды руками по вохристому ковру и удивленно смотрит на Давида, стоящего у коробки с украшениями для елки. — Т-ты что уд-думал? — слабым шепотом выдавливает он, пытаясь контролировать дыхание. Давид громко шикает, копаясь в коробке. — Д… — Тихо! — голос у Давида дрожит: от предвкушения или усталости — Паскаль точно не уверен. Паскаль смотрит на елку. На слепящие огоньки гирлянды, и ему почему-то кажется все это дико подозрительным. — Ты знаешь, что такое чокинг? — тихо спрашивает Давид, подходя к нему. В руках у Фридриха — моток мишуры, которую Паскаль купил буквально позавчера. Которую Паскаль изначально хотел развесить по кухне. — Д-да? — неуверенно выдавливает Паскаль. Чокинг, судя по всему, это от «choke». И если это так — Шилло боится за свою жизнь. На самом деле все было бы не так плохо, если бы не эта чертова мишура. Паскаль смотрит на нее и думает: я что, подарок какой-то? Он думает: я не хочу, чтобы меня душили этим. Давид удовлетворенно хмыкает и садится перед ним на колени. У Паскаля стоит колом, он не пытается даже скрывать этого. Но мысль о том, что его сейчас будут душить, мягко говоря, не очень радует. Остается только надеяться, что все пройдет нормально. — О-она же порвется? — спрашивает Паскаль с какой-то странной надеждой в голосе. Ему всегда казалось, что мишура — это не самая надежная завязка. — Надейся, иначе будет забавно, — Давид в этот момент обматывает мишуру вокруг шеи Паскаля. Шилло снова начинает трясти от мягких касаний шнура, он глубоко вздыхает и прикрывает глаза. — Ты слишком нетерпелив, Паскаль. — Ты… — начинает Паскаль, но замолкает. Он приоткрывает глаз, оглядывая Давида, и его рука тянется к своему члену. — Нет! — крик бьет по ушам, а рука по руке. — Почему? — хнычет Паскаль, прикрывая глаз. — Подожди, — Давид завязывает мишуру самозатягивающимся узлом. Паскаль закусывает дрожащую губу и мысленно бормочет несвязные проклятья в сторону Давида. В этот момент Давид поднимает его и кладет на диван. Паскаль хочет быть безвольным телом, словно кукла какая-нибудь, но предвкушение заставляет его превращаться в самую настоящую шлюху: он послушно раздвигает ноги и тяжело дышит, водя рукой по влажному и теплому животу. Давид обводит руками по его телу, хватая его за волосы, и тянет на себя: мягкость, с которой он завязывал мишуру, испаряется, заменяясь тем поведением, которое Паскаль знает лучше. Давид раздвигает ему ноги еще шире, ведя по внутренней стороне бедер, и Шилло дрожит, начиная задыхаться. В этот момент Фридрих внезапно дергает за мишуру, и у Паскаля выбивает воздух из легких. Он отрывается от Давида и кашляет. «Ну вот зачем?» — думает он, но сказать что-то будет тратой воздуха, которого скоро будет совсем не хватать. — Ты сам позволил мне надеть на тебя эту штуку, — говорит Давид, пожимая плечами, и ведет указательным пальцем вверх по члену Паскаля. Тот делает несколько судорожных вздохов, прикрывая глаза. Руки Давида совсем сухие — словно он и не был в ванной несколько минут назад, — и горячие. Он опускает их на бедра Паскалю, и сам спускается до уровня его члена. Шилло знает, что это. И он знает, что сейчас будет только хуже. Вы не подумайте, Паскаль любит, когда ему делают минет. Особенно если это делает Давид. Особенно если его не душат в процессе. Паскалю вообще не нравится вся эта идея с мишурой и прочим, он чувствует себя нашкодившим котенком, который в итоге оказался в ловушке, сделанной из того, чем играл. Вот только Паскаль не играл с мишурой. И он ничего не сделал, чтобы это заслужить. Он проклинает свою жажду экспериментов. Как будто воды ему было мало. Давид еще только головку облизывает, а Паскаля уже трясет. Он цепляется пальцами за диван и быстро и мелко дышит, пытаясь получить необходимый ему воздух. Ощущение, что в комнате холодает. Облизнув всю длину, Давид смотрит на Паскаля, зажмурившегося до цветных пятен. Грудь его судорожно дергается, он часто дышит, слабо скуля и постанывая. Давид улыбается тому, что видит. Это просто идеально. Он наклоняется обратно и начинает медленно отсасывать Шилло, постепенно натягивая длинную нить мишуры, которую держит в руке. К тому моменту, когда он начинает ускорять темп, нить натянута так, что еще не затягивает узел, но уже находится в подвешенном положении. Еще секунда — и Давид тянет за нее сильнее. Паскалю резко начинает давить на горло, он замечает это, но еще важнее то, что сейчас происходит внизу, а там Давид скоро доведет его до оргазма, и если только Фридрих попробует остановиться… Паскаль вздыхает, пытаясь заглотить воздух — на стон он не способен. Давид зацепляет языком крайнюю плоть и Паскаль не выдерживает: кончает со вздохом еще более громким, чем до этого, тому в рот. Он не может говорить, на горло противно давит, и скоро он задохнется, а Давид еще даже не близко к тому, чтобы кончить. «Веселая ночка», — проскальзывает в мыслях Паскаля, и это, наверное, единственная логичная фраза из всех, что проносятся в его мыслях. Давид смотрит на него удовлетворенным взглядом, поднимаясь вверх по его уже давно почти высохшему телу, ведет языком от пупка до глотки, и Паскалю щекотно отчего—то, и он чувствует, что возбудился бы, если бы мог. Впрочем, видимо, силы у него остаются. Давид нависает над ним: — Поцеловать тебя? — спрашивает он спокойным голосом. Паскаль вдыхает, будто собираясь что-то сказать, но просто качает головой — «нет». Ему никогда не нравилась идея целовать кого-то после минета. — Ну ладно, — Давид пожимает плечами и слезает с него. — Лежи. Он уходит в спальню, Паскаль знает, что за смазкой и презервативами, вот только узел на шее давит неимоверно, и это, наверное, первый раз, когда Шилло готов проклинать все предосторожности и приготовления. Когда Давид возвращается, у Паскаля горят щеки. Дышать он, конечно, может еще, но пульсирующее чувство вокруг адамова яблока и присутствие на теле из всей одежды только мишуры, при условии, что он лежит посреди гостиной, его совсем не впечатляет. Будь они в спальне, думает Паскаль, подобных проблем бы не было. Кого он обманывает. Он знает, что Давид сейчас выебет его до звездочек в глазах, но то, что при этом Паскаль может просто умереть, пугает. Он читал о чокинге прежде — люди при таком занятии умирают так часто, что Паскаль бы запретил это, если бы мог. В итоге ему приходится мириться. И надеяться, что у Давида есть чувство меры. С двумя пальцами его сбивчивое дыхание еще справляется. Он почти чувствует, как напрягающаяся шея нависает над тонкой леской, на которой держится серебристое пушистое покрытие мишуры, и он знает, что это наверняка еще не предел. Давид входит медленно, почти нежно, но Паскаль не так наивен, он мысленно себя готовит к худшему, надеясь на лучшее. Глубоко вдыхает, а потом Давид начинает двигаться, и вся концентрация летит к чертям. Смазка пахнет почему-то корицей и сандаловым деревом, Паскаль недоуменно тянет носом воздух и громко ахает, когда Давид слишком резко толкается на всю длину. По пояснице проходит волна боли. Он смотрит на Давида, который наматывает на руку мишуру и нависает над ним. Паскаля обдает мятным запахом. Жвачка? Давид хрустит чем-то и глотает, а затем начинает набирать темп. Конфета. Паскаль стонет сквозь зубы, и его и без того сбитое дыхание теряет всякую упорядоченность. Вдохи перестают чередоваться с выдохами. С каждой секундой дышать становится все сложнее, в горле пересыхает, и голова светлеет. Все размывается, и в какой-то момент Паскаль начинает биться в таком диком экстазе, какого у него никогда не было. Удовольствие не приходит волнами, но присутствует постоянно, настолько сильное, что мышцы сводит от перенапряжения, и пальцы на руках отнимаются. Ему жарко и холодно, пот течет по лбу, а Давид все ускоряется и ускоряется, и Паскалю в какой-то момент начинает казаться, что и правда перед глазами летают звездочки. Он словно под кайфом, боли нет совсем, есть только странное ощущение легкости и почти убивающей нехватки воздуха. Он закрывает полуприкрытые глаза и стонет, и все начинает темнеть. В этот момент Давид наклоняется к самой его шее, растягивая узел зубами. Воздух кажется Паскалю таким прекрасным явлением, что крышу сносит начисто: голова кружится, и все тело бьется в конвульсиях, словно он под током в двести двадцать. Давид оставляет по всей его шее и ключицам засосы, и возвращается боль, но Паскалю, на удивление, она не кажется чем-то неприятным. Напротив, он громко стонет в перерывах между судорожными глубокими вдохами. Он кончает во второй раз, и на этот момент сил у него по ощущениям прибавляется, хотя Паскаль остатками сознания понимает, что это не так. Он устало выдыхает, когда чувствует, как Давид кончает в него, и откидывает голову назад, на жесткую диванную подушку, пытаясь прийти в себя. Давид ложится на него сверху, и их тела влажные уже не от воды, но от пота, и Фридрих съезжает вбок — к спинке. — Ну и как? — спрашивает он, проводя по щеке Паскаля и стирая с нее пот. — Никогда в жизни больше не соглашусь на такое, — бормочет Паскаль не открывая глаз. — Как хочешь, — Давид перелезает через него с тихим кряхтением, поднимаясь на ноги. — Тебя отнести в ванную? — Да, и вымыть, — шепчет Паскаль в ответ: он все еще не особо соображает, что происходит, да и по всему телу разливается такая слабость, что он уже точно не встанет. Давид поднимает его на руки, на дрожащие руки, и несет в ванную: вверх по лестнице. Паскалю стыдно, что он не может дойти сам, но он напоминает себе, что это именно Давид виноват во всем произошедшем, и его отпускает. Давид садит его на пол — Паскаль благодарит Вселенную за то, что он теплый, — и заново набирает ванную. В тот момент, когда он аккуратно опускает Паскаля в теплую воду, садясь рядом, Шилло захлестывает приступ паники и сильнейшее дежа-вю. Он больше не сможет нормально принимать ванну, кажется.