Сегодня я крепко обниму тебя, Отдав своё сердце и душу; Ты — все, что мне нужно в жизни.
EXO — Winter Special Album 2016 — For Life (Korean ver.)
***
— Чанель, а у нас будет стоять большая рождественская елка? — спросил Бэкхен, вертя головой в разные стороны, умудряясь взглянуть на каждую витрину, громко вздохнуть, высказать свое мнение. Он прикладывал свои ладошки, на которых были красные перчатки с вышитыми на них белыми оленями, и громко охал, когда видел красивую вещь за стеклом. — Ну куда нам ее пихнуть? В нашей комнате и так мы вдвоем еле-еле помещаемся, а ты говоришь о большой елке, — хмыкнул Чанель, сжимая в руках большие пакеты с подарками для их друзей. Ему нравилось смотреть на то, как немного замерзший Бэкхен кутается в его большой шарф, когда они проходят мимо двери, за которой действительно самая настоящая зима. — Ну, ты можешь повесить свою гитару на стену, а не выделять ей целый квадратный метр, — пожал плечами Бэкхен, заруливая в очередной магазин. Он не представлял, что можно купить Ханю, если тому как художнику(?) нужно было все, но это эфемерное «все» было у него уже очень давно. — Гитара никуда не будет переезжать. Это наш ребенок, а, как ты выразился, этот квадратный метр — его кроватка. — Так хотя бы на Рождество давай она будет спать где-нибудь в другом месте, — закапризничал Бэкхен, откладывая упаковку дорогих кисточек, вспоминая, что у Ханя уже есть такие, причем упаковки три, если не больше. Подарить ему что-то из шмоток? Да не, это больше по части Тао. — Ну, Бэкки… — Как хочешь, но я на тебя обиделся. Еще с детства в его доме стояла большая зеленая елка, которую он украшал вместе с семьей, слушая рождественские песни - этакая идиллия. И сейчас, когда они живут вместе уже почти год и справляют свое второе рождество тоже вместе, Чанель отказывается ставить елку, такой важный атрибут. Пускай хоть все мандарины съест, запьет это всем шампанским, которое есть, но пускай поставит елку.***
Впервые Бэкхену не нравилось то, как он проводит светлый праздник Рождества. Казалось, что чудеса из дома просто-напросто выветрились вместе с ветром, который залетал в их небольшую (действительно небольшую) квартиру, когда Бён распахнул нараспашку все окна. Поэтому еще до прихода с работы Чанеля, Бэкхен отправился в гости к лучшему другу. Лу Хань всегда был готов принять его в любое время суток. Сейчас они вдвоем были в просторной гостиной и занимались тем, чем Бэкхен никак не мог заняться дома — украшали елку. Они подолгу спорили, можно ли повесить красный шарик рядом с желтым, если сверху висит фиолетовый. Со стороны обычного человека — Бэкхена, цвет его мало волновал, главное — процесс, а вот с художественной стороны, Лу Ханя сильно волновало то, что цвета не гармонируют друг с другом. И в этом была особая прелесть Рождества и елки. — Слушай, разве тебя дома не ждет Чанель? Сочельник же, — спросил Хань, когда оба спорщика сидели за столом и пили мятный чай с миндальным печеньем. На кухонном столе места для пищи было ничтожно мало, ведь все остальное пространство занимали кисти, краски, листы с набросками. Рядом с Бэкхеном, на стуле, висела любимая рубашка ханя, которая была вся измазана в разноцветные кляксы. Он любил в ней рисовать, говорил, что только так у него выходят шедевры. — Я не хочу отмечать с ним Рождество, — Бён сжал ладошками бока чашки, понимая, что даже чай внутри уже остыл. — Почему? Опять не поделили, кто на какой стороне кровати будет спать? Знаете, это уже по-детски, — издал смешок Хань, громко отпивая чай. — Он сказал, что у нас не будет елки, потому что нет места. Ханни, ты же знаешь как я люблю это дело, ведь после смерти папы это почти что единственное, что связывает меня с ним. — Ну, я уверен причина даже не в этом. Пускай он гитару свою переставит, она занимает столько места, — картинно развел руками Лу Хань, задевая руками мольберт, с которого в ту же секунду громко свалилась почти что дорисованная картина. Прямо в черную краску. — Твою мать! Я знал, что твой Пак приведет к катастрофе, но чтобы так скоро! Все, иди разбирайся со своим клопом в своем курятнике! — Но клопы не живут в курятнике… — Солнце, иди домой! Знаешь, за сколько я мог продать эту картину? За полторы стони тысяч долларов! Боже, что же делать… Бэкхен понял, что сейчас лучшему другу явно не до него. Интересно, а кому вообще есть дело до него?***
Бэкхен вернулся домой уже за полночь, когда Рождество уже началось. 25 декабря. Он возвращался какими-то дворами, переулками, где горел один единственный фонарь, совершенно не боясь. Первое, что он заметил — тишина, нагнетающая и пугающая, а затем тихое перебирание струн. Сегодня я крепко обниму тебя, Отдав своё сердце и душу; Ты — все, что мне нужно в жизни. Даже если я снова появлюсь на свет, Твоё место никто не сможет занять, И ты — тому причина. Чанель сидел на их кровати, печально повесив голову. Его хриплый голос дрожал, но от этого песня, которую он пел, приобретала свое очарование. Но больше всего его поразило не это. А небольшая искусственная елка в углу стола. На ней ярко полыхала цветная гирлянда, отбрасывая в темноте причудливые узоры прямо на Чанеля. — Чанель… Это елка? — Ты так был расстроен, что я решил, что хоть маленькая елочка сделает тебя счастливее. Я же прав? — Чертовски прав, — Бэкхен подлетел к Чанелю, крепко обнимая того за шею, утыкаясь носом в ее изгиб. Большие теплые руки крепче прижали Бёна к себе, давая понять, что никуда не отпустят. — Ты слышал песню? — Да, но я никогда раньше её не слышал. — Конечно, ведь я это я сам написал, — Чанель легко чмокнул Бэкхена в нос, отчего тот поморщился. — Правда? — удивился Бён. — Да, ведь я так крепко тебя обнимаю, отдаю свое сердце и душу. — Почему ты это делаешь? — Потому что ты — все что мне нужно для жизни. Запомни это. — Хорошо, — Бэкхену нравилось сидеть в этой полутьме в крепких объятиях, — но гитара переезжает. Она наказана. — Но это же наш ребенок! — возмутился Чанель.