***
Лена живёт напротив. У Лены есть заботливый добродушный муж, кажется, Миша, у них живёт большой толстый кот по имени Олег (« — Как оригинально, Платонова, сама придумала, или кто подсказал?»), а ещё у них две квартиры и свой коридор. И это всё, что Доценко узнаёт о новой знакомой за вторую встречу у форточки под погасшей лампочкой. Потом уже начинают проявляться подробности. Квартиры две, потому что Лена слишком любит свободу, а стены общей квартиры сжимаются вокруг её горла прочным кольцом. — Миша совсем не против. Он у меня очень понимающий. Только настаивает, чтобы Олег спал со мной, а то «в его кровати остаётся слишком много чёртовой белой шерсти», — Платонова смеётся, закинув голову, и снова затягивается. Алиса приносит Парламент и «случайно» оставляет его на подоконнике в тот день как раз перед приходом Лены. Работает Платонова то ли в какой-то фирме по продаже мобильных, то ли бухгалтером — Алиса точно не помнит, но точно знает, что бизнес-вумен из Лены ещё какая. Особенно в брючном костюме. — И что, у такой дамы как ты много свободных вечеров? — Алиса ухмыляется, затягиваясь чужой сигаретой, и выпускает дым в окно. — Скажешь тоже. Миша возвращается только к одиннадцати, а я не люблю сидеть дома одна, если ты понимаешь, о чём я, — Платонова подмигивает в ответ, вытаскивая из пачки следующую. — Клубы, отели, парни, — мечтательно протягивает Доценко, — Эх, Лен, не жизнь у тебя, а мечта. — Эй, вообще-то я примерная жена! — пихает острым локтём в бок девушка, — Нет, я не об этом. Тут бар за углом есть, неплохой такой… Я там, короче, подрабатываю. — Серьёзно?! Блин, Лен, ну ты даёшь! — Алиса смеётся, всё ещё хрипло покашливая после очередной затяжки. — Ага, — Платонова трясёт головой, пытаясь убрать упавшую на лицо прядь, но непослушные волосы только больше лезут в глаза. Алиса смеётся в кулак, не отрывая от девушки взгляда, и вдруг подаётся вперёд, невесомо касаясь неприятной наждачкой измученных офисной работой пальцев растрёпанной пряди, убирая её за ухо. Платонова не хочет вздрагивать, она давит желание острым носком туфли, но плечам и рукам её совершенно плевать, они, кажется, живут отдельной жизнью, красивой, с обложек журналов. Доценко забирает полупустую пачку и хлопает дверью, оставляя дикость во взгляде при себе, как и дрожащие руки. Просто она сама не понимает, что это сейчас было. И почему в одно прикосновение она вложила столько смысла.***
Где-то на неделю Платонова выпадает из Алисиной жизни. Их привычная банка на подоконнике пустует, окно никто не открывает, и Лена, кажется, перестаёт даже мусор выносить. Отчасти Алиса так решает, потому что, возвращаясь с работы во вторник, встречает того самого Мишу на лестнице. С пакетом в руках. И вроде ничего особо и не случилось — подумаешь, какой-то там соседки по лестничной клетке давно не видно, Алисе не больно-то надо. Или нет. Тем не менее, что-то в груди у Доценко подпрыгивает, когда Лена, замотанная в непомерно огромный шарф, останавливается около Алисы, выдохнув облачко пара. — Холодно. Закрой окно. — Потом опять будешь жаловаться, что вся одежда пропахла. — Закрывай уже, — блондинка ухмыляется, быстрым движением захлопывая форточку, и протягивает Платоновой пачку, — Парламент? Боже мой, Доценко, ты неисправима. — Еще скажи, что тебе не нравится, — фыркает Алиса. — Заткнись и кури, Лис, — Лена отворачивается, спрятав улыбку, вслушиваясь в звонкий смех, разносящийся по подъезду. Кажется, всё возвращается на круги своя. Наконец-то.***
Доценко подозрительно легко вливается в «старый ритм» жизни — работа-курение-дом. Квартира встречает её запустением и (почему-то) уже уставшим Антоном (хотя девушка готова поклясться, что с его-то статусом он ничегошеньки не делает), работа — постоянной бумажной волокитой и вечно недовольным начальником, так что единственным (пусть и маленьким) удовольствием остаются сигареты. Даже удивительно, как быстро Алиса привыкает к тому, что затягивающаяся у окна Платонова — это нормально. Это потихоньку становится маленькой, но важной, неотъемлемой частью её жизни, от которой слишком трудно отказаться. Первый раз Алиса оказывается в её квартире совершенно случайно. Они стоят, как обычно давясь едким дымом у окна, когда Доценко, завёрнутая в одну лишь тонкую кофту, поёжившись, чихает. — Ладно, я пойду. Не хватало ещё простудиться, — она жмурится, снова чихая в маленькую ладошку. — Ну уж нет, дорогуша. Во сколько ты там говорила вернётся твой Антон? В двенадцать? А ты всё это время будешь одна в большой холодной квартире? Прости, но нет, — Платонова тушит сигарету и, взмахнув роскошными волосами, хватает заторможенную Алису за запястье, ведя в направлении собственной квартиры. — Это ты меня домогаться пытаешься? — блондинка нервно усмехается, но, предварительно пару раз шмыгнув носом, входит за Платновой. — Это я заботиться о тебе пытаюсь, — ухмыляется Лена, ища что-то в сумке. Тот самый «собственный коридор» встречает их бледным светом настенных ламп и потёртыми когда-то красными коврами. Прочная ассоциация с каким-нибудь вип-номером в пятизвёздочном отеле, заботливо навязанная лезущими из фильмов стереотипами, никак не желает отпускать, так что Алиса ещё на пару секунд зависает на позолоченных блестящих номерках на дверях. Уже потом, стыдливо опуская взгляд, понимает, что выглядит словно провинциальная девочка рядом с москвичкой-Платоновой, в жизни не видевшей самой простой удобной жизни. Хотя, кто сказал, что это не так? — Пошли, — Лена (почему-то) ожидаемо сворачивает налево, даже, вроде, улыбается Алисе заботливо, вставляя ключ, а потом утягивает за собой, вглубь квартиры. Не самое маленькое (по сравнению с её квартирой — просто огромное) пространство оказывается тёплым из-за стоящих повсюду батарей, ворс ковра — очень приятным на ощупь, а брошенное Леной покрывало — немного колючим и пахнущим чаем. — Оле-ег, — в голосе сразу проступает какая-то теплота, Платонова подхватывает кота за живот и прижимает к лицу. Не сказать, что животное довольно, но вроде не шипит. — По-моему, ему не очень нравится, — считает своим долгом выразить мысль Доценко, отчаянно пытаясь не чихнуть. — Он кот. Жрёт, спит, гадит. Ему плевать, — Лена фыркает, но кота отпускает. Алиса, не удержавшись, всё же тихонько чихает, но Платонова слышит и спешит скрыться в недрах собственной квартиры, недовольно качая головой. Доценко устраивается на уголке удачно расположившегося рядом дивана, кутаясь в колкие объятья пледа, и уговаривает себя не сбегать. А хочется. Олег где-то сбоку недовольно мяукает, наткнувшись на её ногу, но Алиса остается неподвижной, и только глаза — маленькие тёмные кружки — бегают по комнате, сканируя, запоминая. — Чай с мёдом, — Лена протягивает кружку, тепло улыбаясь, и Алиса не знает, что согревает её сильнее — эта улыбка или горячий чай. — Ты решила меня как бабушка лечить — древней медициной? — смеётся девушка, ставя чашку на столик рядом. — Да нет, вообще-то. Я терафлю взяла, — салютует Платонова цветной пачкой. Доценко улыбается в ответ как-то вымученно, с благодарностью принимая лекарство, но всё ещё бдительно следя за передвижениями кота. — Брысь, — Лена не слишком-то деликатно отодвигает его ногой, падая на диван, — Итак, «Ангел-А» или «С широко закрытыми глазами»? — Кто-то ещё смотрит такое старье? Лен, мы живем в эпоху динозавров? — Не старьё, а классика, плохо воспитанная девочка. Садись, будем приучать тебя к прекрасному.***
Воспоминания о том вечере, наверное, навсегда отложились в Алисиной памяти. Скорее всего потому, что это было то последнее хорошее перед началом настоящего пиздеца, простите Доценко этот каламбур. Их жизни, в какой-то момент соприкоснувшись, так и остаются скрепленными вместе, их общие моменты, словно пересечения неаккуратных цветных кружков, наспех выведенных в тетради первоклассника, с каждым днём только увеличивают своё значение в жизнях обеих. Платоновой даже удаётся затащить её как-то в клуб, прямо в домашней одежде. Просто есть в ней что-то такое, заставившее Алису тут же сорваться к подруге, ничего не обдумывая, примчаться по указанному адресу почти в час ночи. — Собирайся, — Уши у неё заложены, во рту ещё гадкий привкус виски, а перед глазами маячат алые губы. Алиса с удовольствием впивается в них жадным от ударившего в голову алкоголя поцелуем, сжимая руку на затылке и притягивая к себе. Ближе. Теснее. Горячее. У них еще есть минут пятнадцать до закрытия. У них с Антоном полный невообразимый пиздец в стиле подростковых совершенно ненормальных отношений, когда каждый рядом скорее от непривычки отпускать, чем от чувств, что уж говорить о барах и клубах. Поэтому Алиса пытается отрываться с Платоновой, в глубине души, однако, осознавая, что всего лишь пытается заполнить пустоту от отсутствия внимания собственного почти-мужа. Но ей не хватает духу признаться даже себе, а когда в Ленином взгляде появляется намёк на что-то большее, Алиса осознает, что не скажет ей. Они продолжают курить вместе на улице, в подъезде или у Лены дома, но вот Антон уезжает в командировку, Алиса снова чувствует себя потерянно, и идея пригласить наконец Платонову к себе уже кажется не такой плохой. А вдруг зацепит?***
В её маленькой двухкомнатной холодно из-за открытого окна, они сидят вдвоём на тесном диванчике, укутавшись в потрёпанное покрывало, и сигарета у них только одна. Доценко забирает её у девушки, касаясь кончиками пальцев тонкой руки, и чувствует, как Платонову пробивает разрядом, но… она ничего не ощущает. Вообще ничего. Ни возбуждения, ни страсти, ни неприязни или благосклонности — только пустота и сигаретный дым. Из этого она всегда состояла. А Лена прижимается ближе в попытке сохранить тепло, выдыхает куда-то в сторону и улыбается, но Доценко от этой улыбки только хуже. Она закрывает глаза на долю секунды, просто чтобы успокоиться. Раз. Два. Три. Порой ей кажется, что она недостойна Платоновой. Её улыбки, смеха, её прекрасных губ, всегда неизменно подведённых красным, её ласкового «Лиса», её чувств. Потому что Алиса слишком чёрствая, чтобы вообще что-то чувствовать. Она выползает и плетётся в сторону спальни, почти с головой забираясь под одеяло, оставив несчастный окурок Платоновой. — Алис? — Я плохо себя чувствую. Прости, — Доценко далеко не ребёнок, а ведёт себя не лучше Антона. Ей вдруг становится совсем стыдно и она повторяет, — Прости. Алиса чувствует прикосновение чужих губ к щеке, на скуле остается след от тёмной помады, и девушка съёживается, желая лишь, чтобы Платонова поскорее ушла. Дверь хлопает, но в воздухе всё ещё витает Ленино тепло и сигаретный дым. Доценко чувствует себя отвратно.***
Дни превращаются в сплошное серое пятно: потолок её спальни, открытое окно, кофе. Сон, снова кофе и сигареты, сигареты, сигареты. Курить без Лены непривычно и как-то одиноко, Алиса даже поначалу давится слезами, но потом исчезают и они. Антон появляется, когда она уже спит, и уходит пока она спит. Это замкнутый круг, и Доценко вообще осознает, что он ещё живет здесь только по разбросанным вещам. Он никогда не умел убирать за собой. Ей приходится позвонить на работу и взять больничный. В субботу приходит Коршунова с бутылкой виски. Алисе безумно хреново, потому что каждый день она видит идущую в бар Лену из окна, но так и не решается хотя бы выйти из квартиры.***
У Алисы в руках чёртов мусорный пакет и пачка злосчастных Мальборо. Лена стоит, прижавшись спиной к стене, дышит тяжело. Доценко слышала их крики. Слышала, что они говорили. — Сигарету? — девушка даже улыбается, настолько глупа вся эта ситуация со сменой ролей. Лена затягивается, сильно, как в первый раз. — Не куришь? — усмехается. — Нет, — легко отрезает Платонова, — Бросила. Наверное, именно так должна закончиться их история. Символы преследовали их на каждом шагу, так почему они не могут всё оборвать? — Я уезжаю, — Лена сглатывает, стараясь не смотреть на девушку, — С Мишей. — Надолго? — Не знаю. Может, навсегда. Питер очень красивый. — Особенно ночью… — Алиса всё равно не сдерживается, всхлипывает тихо, обнимая Платонову. — Мне так жаль… Так жаль, Лен… — Мне тоже. Очень жаль, что ничего не вышло. На следующий день Алиса успевает заметить чемоданы на лестнице. К обеду квартира напротив пустеет. С Пануфником у них всё было слишком хрупким, чтобы не посыпаться в такой момент, так что она даже не удивляется, когда он собирает вещи и отправляется в «командировку», давая ей полгода на поиск жилья. Как же ты сумела все проебать, девочка?***
Тихий дождь барабанит по крышам, Москва вся как будто оживает, наконец свежая и словно отдохнувшая после тяжёлой недели. Воскресение давит на Алису тяжёлым грузом приближающегося мероприятия, Лёша начинает заикаться про отношения, а долги за свет привели к тому, что его и вовсе отключили. Поэтому, наверное, она сначала проходит мимо, не замечая до боли знакомого красного пальто, и только в конце улицы что-то щёлкает у неё в мозгу, заставляя обернуться. Лена стоит, чуть улыбаясь, словно давно ждёт, когда же Доценко повернется. А Алиса только и может, что стоять, как вкопанная, не веря своим глазам. За почти год волосы уже порядочно отросли, во взгляде что-то изменилось, а вот привычная яркая помада на губах осталась прежней. Алиса ведь до сих пор красит свои тёмной, по привычке, наверное. — Ну, здравствуй, — Алиса не может коснуться её, обнять, чмокнуть в покрасневшую от холода щеку. Не может, потому что все прикосновения остались там, в прошлом. — И тебе не хворать, — Лена протягивает ей большой пакет, все ещё лучезарно улыбаясь. — Что это? — Слышала, ты в баре работаешь теперь. — Ага. — Там бармен новый… передай ему. Говорят, обожает историю. Ему понравится. Антону тоже, — Лена одним только голосом почти режет ей само сердце, в ушах гудит, но Алиса ватными руками принимает пакет и целомудренный поцелуй в лоб. — А ты?.. — Время. Время, Алиса, оно никого не щадит. Лена разворачивается, собираясь уйти, но Доценко придерживает ее за локоть: — Ты счастлива? — Ага. Платонова всегда хорошо врала. Но не в этот раз.