Двадцать четвёртое декабря **** года
Пятница
Рождество!
Купить два пак. корицы и побольше масла!
Поздравить соседей
Жид-ть для чистки зеркал
Две пачки чая
Лимон, 1 шт.
Тёплая шапка!
***
Бесконечно медленно переставляя замёрзшие до онемения ноги, хмурый молодой человек в тысячный раз делает короткий, рваный вдох и упрямо продолжает бороться с метелью, по пути с тоской разглядывая яркие, красочные витрины магазинов. Резкий, слепящий свет заставляет его щуриться, но радостная, словно неземная атмосфера праздника притягивает взгляд сильнее магнита. Тугой, колючий ветер мешает свободно дышать, просачивается сквозь шапку, бесцеремонно царапает щёки крохотными холодными коготками. Наплевав на высокий воротник куртки, очередная горстка снега предательски залетает парню за шиворот. Чуть ли не целым комком. Словно чья-то морозная рука в который раз решает заправить обратно ярлычок на его кофте. Невезучую часть шеи парня на мгновение обжигает резким, всепоглощающим холодом. Тысячи крошечных ледяных иголочек одновременно впиваются в узкую полоску кожи и тут же тают, забирая с собой частичку драгоценного тепла и оставляя мокрые, холодные пятна на пострадавших от контакта местах. Вдоль позвоночника, как от озноба, стремительно пробегают мурашки. Через доли секунды неприятное ощущение исчезает, и пара мелких капелек воды незаметно впитываются в старенький, потрёпанный, но всё ещё тёплый шарф вместе с горячим дыханием парня. Облачко молочного пара быстро просачивается наружу и бесследно пропадает, поспешно растворяясь в колючем ветре. Чтобы со временем вновь стать снегом и повторить цикл. Даже плотно надвинутый капюшон не в силах что-либо изменить: метель разыгралась не на шутку. В этом году Сочельник оказался самым снежным за последние несколько десятков лет, такого обильного, красивого снегопада местные жители не видели уже давно. После двух недель постоянства, безмятежных деньков, серых газонов и общего уныния погода неожиданно решила сменить гнев на милость и, наконец, подарить людям праздничное настроение. За ночь снежный буран накрыл город толстой снежной шапкой, намёл внушительные сугробы у скрипучих крылец, разрисовал серебристыми узорами инея старые окна и изрядно досадил стайке голубей на главной площади. Ошалевшая от безмерного счастья детвора кинулась срочно копаться в снегу, мамы принялись активно вычищать дома до блеска, а растерявшиеся отцы семейств бросились в магазины за тысячью и одним подарком для всей многочисленной родни. В воздухе остро запахло Рождеством. Но одного угрюмого, озябшего парня вся эта кутерьма, как, впрочем, и хорошее настроение, вынужденно обошла стороной. Именно поэтому он продолжал бесцельно шататься по припорошенным снегом улицам даже тогда, когда они практически опустели: ему мучительно не хотелось возвращаться в пустой дом. В тёмную, мрачную квартиру, в гнетущую тишину, лишь изредка нарушаемую шумом работающего холодильника да отголоском соседского телевизора, в отчего-то ставшую совершенно серой обстановку. В одиночестве мысли становились особенно громкими, навязчивыми, липкими, как лакричные пастилки от кашля, такими же противными, беспокойными. Лишь на улице становилось немного легче: ветер словно вымывал тоску из пасмурного сознания, заглушал волны негатива. Вот ничего и не оставалось, кроме как до упора бродить по улицам до тех пор, пока конечности не потеряют чувствительность. Лучше уж холод, чем звенящая, давящая на мозги тишина.***
Беллами равнодушно оглядывается по сторонам, стряхивает снег с шарфа и неспешно сворачивает в ближайший переулок. Настолько узкий, что цепкие лапки метели не могут здесь и снежинку в воздух поднять. Сердитый, злой ветер бессилен заглянуть в это сонное царство и нарушить его покой: ему остаётся лишь тоскливо завывать где-то снаружи. Снег глухо, старчески хрустит под ботинками, как скрипят столетние трухлявые половицы в старом доме: так, будто сию же секунду обратятся в прах. Нечёткие следы неровной цепочкой тянутся вслед неторопливо бредущему парню. Медленно, безразлично передвигая ноги, тот достигает конца переулка и в нерешительности замирает: нужно выбрать, куда идти дальше. Разрывая на части хрупкую, гулкую тишину, два раза громко пиликает телефон. Вздрогнув от неожиданности, Беллами осторожно выуживает его из кармана, неловко стаскивает правую перчатку и открывает только что полученные сообщения. Руку тут же окутывает промозглым холодом, и парень торопливо пробегается глазами по тексту, чтобы поскорее ответить. — Опоздал на час из-за чёртового снегопада. А, это от Мёрфи — интересно, как он там, справляется? Надо ж было его отцу умудриться вывихнуть ногу прямо накануне Рождества. Неудачная попытка покорения старой, скрипучей лестницы главой семейства, полный постельный режим, и всё хозяйство целиком и полностью повисает на щупленькой матушке Джона. Любимый и единственный сыночек сию же секунду был вызван домой на подмогу, несмотря на все яростные возмущения по поводу загубленного праздника: как тут отвертишься, если при первом недовольстве непоколебимая матушка просто бросает трубку? Видимо, Мёрфи там сейчас совсем несладко приходится. — Просто с ног валюсь. Вкалывал весь день, а работы только прибавилось. Дома сидишь или нашёл, где отметить? Беллами поверхностно вздыхает и про себя выругивается. Ага, конечно: нашёл и уже десять раз отпраздновал. Куда уж ему, за такой короткий срок невозможно сотворить чудо. Ещё утром все планы были в силе: живущий по соседству друг с радостью согласился составить парню компанию на Рождество, и все возможные варианты со случайными знакомыми просто пошли лесом. Но беда, так не вовремя приключившаяся с одним неуклюжим папашей, вынудила Джона в срочном порядке уехать к родителям и оставить Беллами неприкаянно шататься по заснеженным улицам. Ситуация — пакостнее не придумаешь. Непослушные пальцы медленно, аккуратно печатают ответ. Маленькая, неудобная клавиатура вынуждает вглядываться в каждое написанное слово. — Нашёл, всё в порядке. Держись там, всего два дня осталось. Удачи! Не стоит расстраивать Мёрфи и говорить ему правду. Резкий механический звук уведомляет, что сообщение отправлено. Парень суёт телефон в карман и торопливо натягивает перчатку на побелевшую от холода руку, предварительно подышав на неё. Его взгляд фокусируется на одной точке и на секунду становится отрешённым. Придя в себя от неприятных мыслей, с садистской периодичностью давящих на больное, Беллами решительно встряхивает головой, берёт себя в руки и бодрым шагом отправляется искать какую-нибудь мелкую кафешку: уже совсем скоро холод проберёт его до костей, а воспаление лёгких совсем не вписывается в и без того унылые планы на ближайшие две недели. Половина квартала, и среди сугробов отыскивается занесённая снегом крошечная кондитерская, из окон которой достаточно обнадёживающе льётся мягкий свет. Не полноценное кафе, но тоже вполне сойдёт. Тепло и ладно.***
Нежно звякает небольшой колокольчик. Потревоженная дверь отзывается звонким, певучим скрипом. Густое, как мёд, тепло с первого шага окутывает Беллами одним большим, уютным одеялом, и он на пару секунд замирает столбом, не в силах пошевелиться. Покусанные морозцем щёки начинает потихоньку пощипывать, снег на ботинках мгновенно превращается в хлипкую, противную слякоть. Как только первая, самая острая потребность в тепле хоть чуть-чуть утоляется, парень переводит дух и с интересом переключается на окружающую обстановку. Вкусный аромат свежей выпечки с пряностями тут же заставляет Беллами пустить слюну и судорожно сглотнуть. Вся кондитерская напоминает собой квартиру какой-то добродушной благочестивой старушки, основательно подготовившейся к Рождеству: по стенам развешаны явно самодельные венки из еловых веток и шишек, чуть коряво связанные носки всех цветов радуги, небольшая елочка с любовью и заботой украшена разноцветными бумажными фигурками ангелов. На одной из полок стоит огромный снежный шар с двумя снеговиками внутри. Полной грудью вдохнув до боли родной запах, парень безоговорочно решает остаться здесь. Поискав глазами вешалку, он приходит в движение и принимается аккуратно стягивать с себя куртку. Онемевшие от холода пальцы отзываются на блаженное тепло лёгким жжением и полным непослушанием, но потихоньку начинают оживать. Коврик всё же справляется со своей задачей и впитывает в себя большую часть лужи, натекшую с подошв. Кое-как развязав наполовину мокрый шарф, Беллами сдергивает надоевшую до чёртиков шапку и нетвёрдыми шагами направляется к небольшой мерцающей витрине. Как только парень делает пару шагов в сторону восхитительно пахнущих печений, за прилавком начинается громкое копошение. Милая, по-домашнему уютная старушка радостно подскакивает с шаткого стула, откладывает в сторону немилосердно шуршащую газету, окидывает взглядом посетителя и с улыбкой вопрошает: — Счастливого Рождества, молодой человек! Что вам угодно? Не смотрите, что сейчас уже поздно: выбор ещё есть, и очень даже неплохой. Беллами заторможенно кивает пожилой даме и переводит взгляд на витрину. От количества видов выпечки просто рябит в глазах, хоть и осталось каждого совсем по чуть-чуть. Парень кое-как разжимает онемевшие на холоде челюсти и по возможности внятно проговаривает: — И вам счастливого Рождества. Можно, пожалуйста, чай и… сейчас, погодите… да, и вот эти две булочки с корицей тоже. Всё, спасибо. Просияв, точно начищенный медный таз, старушка берет из стопки небольшую тарелку, укладывает на неё выпечку и неуловимым движением руки поливает булочки шоколадным соусом. Появившаяся из ниоткуда кружка доверху наполняется душистым, насыщенно янтарным чаем из внушительных размеров термоса, обмотанного тёплым шерстяным платком. Чайная ложка с тихим звоном приземляется на крошечное блюдечко, и вся посуда чуть передвигается в сторону Беллами. — Держи, сынок, приятного аппетита. Молока в чай? В голосе пожилой женщины проскальзывают ласковые, материнские нотки. Парень едва заметно улыбается нахлынувшим воспоминаниям и осторожно качает головой. — Нет, спасибо, но вот два кусочка сахара бы не помешало. А, извините, вижу пакетики на столе. Сколько я вам должен? Пока старушка аккуратно пересчитывает блестящие монетки, неспешно набирая из кассы сдачу, Беллами оглядывается по сторонам в поисках укромного местечка. В кондитерской совсем не многолюдно: за круглым столиком рядом с ёлкой степенно о чём-то беседует пожилая пара, да явно кого-то ждущая девушка нервно теребит салфетку и неотрывно смотрит в окно — вот и все, кто решил посетить кафе в такой час. Парень забирает сдачу, булочки, сердечно благодарит хозяйку и аккуратно плюхается за столик в самом углу. Чай оказывается слишком горячим, и Беллами не остаётся ничего другого, как думать о вечном, не забывая помешивать ложечкой кипяточное содержимое кружки. В воздухе повисает сонная тишина. Старушка берёт отложенную в сторону газету и вновь погружается в спокойное, вдумчивое чтение, пожилая пара замолкает, наслаждаясь шоколадным печеньем, а одинокая девушка замирает в уставшей, печальной позе. Время как будто останавливается, растягивается, словно тонкая, упругая резина, секунды словно перестают течь. От нечего делать руки парня сами тянутся к пакетику с сахаром, осторожно надрывают его и высыпают в чашку, медленно вытрясают всё, до самой последней крупинки, лишь бы хоть немного убить время. Осторожная проба чая заканчивается обожжённым кончиком языка — придётся ещё немного подождать. Затянувшийся ход времени нарушает резкая механическая трель. Беллами невольно вскидывает голову и зачем-то прислушивается, стараясь определить источник звука. Телефон девушки, лежащий рядом с кучкой скомканных салфеток, начинает громко вибрировать и уверенно ползти к краю стола. Та словно просыпается от глубокого сна, судорожно ловит его, прижимает ухом к плечу, сдувает с лица золотую прядь волос и, сильно волнуясь, выпаливает в трубку: — Да? Рей, я тебя уже полчаса здесь жду! Что с тобой случилось? Ты скоро соизволишь прийти? На другом конце провода повисает секундное молчание. Виноватый женский голос осторожно, печально произносит несколько отрывистых фраз, и лицо девушки резко вытягивается. Она, машинально повторяя за собеседником, шепчет: — На дежурство оставили…? Не придёшь…? Телефон начинает изрыгать потоки оправданий, жалоб и угроз в сторону начальника, посмевшего не пустить Рей на встречу, но девушка за столом уже не слушает. Лишь раз за разом расправляет и заново комкает донельзя мятую салфетку, растерянно катая шарик между ладонями, и молчит. Наконец, на том конце провода заканчиваются душевные излияния: собеседница ещё раз просит прощения и, помедлив, отключается. Через несколько секунд экран телефона тухнет, и он превращается обратно в безмолвную тёмную пластинку. Девушка, разом погрустнев, медленно-медленно мешает ложкой свой чай, случайно ею звякает и столь же неторопливо возвращает обратно на блюдце. Её неуклюжие, тонкие пальцы в поисках успокоения хватаются за первый попавшийся пакетик сахара, задумчиво надрывают его, машинально засыпают белый песок в кружку, ненароком просыпав несколько прозрачных крупинок, и тут же поспешно смахивают их с блестящей, тёмной поверхности стола. И такая тоска сквозит в каждом нехитром движении, что Беллами словно током пронизывает. Девушка равнодушно отпивает глоток чая, кладёт ногу на ногу, аккуратно откидывается на спинку стула и погружается в свои мысли. Спешить ей, видимо, уже некуда, да и незачем. Пожилая пара за соседним столиком разражается неожиданно громким смехом, но задумчивость девушки действует на неё сильнее, чем резкие звуки. И всё ярче, отчётливее чувствуются волны тоски от её столика. Через пару минут Беллами, не раздумывая, чтобы не отказаться от своей затеи, плавно встаёт и вновь подходит к витрине со сладостями. Дремлющая старушка вновь просыпается и слегка недоуменно оглядывает парня. Тот виноватым тоном просит: — Подскажите, пожалуйста, что у вас самое-самое вкусное. И... хватит ли его на две порции. Пожилая дама бросает быстрый взгляд сначала на Беллами, потом на вновь начавшую смотреть в окно девушку, и в её глазах рождается понимание происходящего. Она как можно ниже наклоняется к прилавку и заговорщическим шёпотом отвечает: — Есть свежий брусничный пирог, как раз два кусочка осталось. Думаю, подойдёт. Возьмёшь? Беллами незаметно косится на чужой столик, переводит взгляд на старушку и согласно кивает. Та радостно улыбается и достаёт из стопки две чистые тарелки.***
Расплатившись, забрав обе тарелки с пирогом и захватив по пути свою кружку, Беллами уверенным шагом достигает заветного столика, на секунду замирает и, поборов неизвестно откуда взявшуюся робость, осторожно, тихо роняет незамысловатое: — Можно к вам присесть? Девушка наполовину выныривает из своих мыслей, вздрагивает от неожиданности, бросает невидящий взгляд на парня и безразлично кивает. Её руки машинально отодвигают в сторону горку мятых салфеток, освобождая для Беллами кусочек стола. Тот с облегчением ставит на стол тарелки и как можно более аккуратно приземляется на диаметрально противоположный стул. Ободрённый успехом первого шага, парень чуть-чуть пододвигает один из кусков пирога к окончательно пришедшей в себя и теперь смотрящей на него настороженно девушке. — Не хотите кусочек брусничного пирога? По словам хозяйки, он очень вкусный. В голубых глазах некоторое подозрение смешивается с лёгким недоумением. Над столиком повисает неловкое молчание. Дабы не напугать девушку своим поведением и расставить все точки над «и», Беллами тут же добавляет: — Не волнуйтесь, всё это только для того, чтобы чуточку поднять вам настроение, не более. Мне показалось, что вы слишком грустная для кануна Рождества, и что пирог сможет это изменить. Надеюсь, вы не откажетесь принять его от меня? Секундное молчание, и девушка неуверенно, но всё же кивает в ответ. Беллами с облегчением пододвигает нужную тарелку ещё ближе к ней, кладёт рядом завернутую в салфетку чистую чайную ложку и спокойно принимается за свой кусок пирога. Ребром ложки отламывает самый кончик, стараясь не капнуть вареньем на стол, доносит его до рта и с интересом пробует. Что ж, не обманула старушка: вкуснее пирога он не ел уже несколько лет. В тот момент, когда парень запивает густое кисло-горькое варенье остывшим чаем, раздаётся тихий, благодарный голос девушки: — Спасибо, мне уже стало немного веселее. Правда. Беллами нарочно пересекается с ней взглядом и тепло, довольно улыбается. — Я рад, что не зря старался. Канун Рождества не время для печалей. Девушка, окончательно расслабившись, тоже принимается за свою часть лакомства. Крупная кроваво-красная капля капает в центр её тарелки. — Только если есть, с кем его хорошо встретить. Иначе грустнее времени не найти. — И горе тем, кто остался неприкаянным в самую волшебную ночь в году. Повисает секундная пауза, сопровождающаяся одновременными глотками чая. Девушка смеривает парня пристальным, оценивающим взглядом и отстранённо констатирует: — Дайте угадаю: вам тоже абсолютно не с кем отметить Рождество, верно? Беллами шутливо поднимает ладони вверх. — Сдаюсь, вы меня раскрыли: ни одной порядочной живой души на горизонте. Отец моего единственного друга вывихнул ногу, и матушка срочно вызвала сына домой, помогать. Где-то три-четыре часа назад, когда за ним захлопнулась дверь, я оглянулся по сторонам обнаружил себя в полном одиночестве. Вот и всё. А что у вас? Девушка печально улыбается. — Увы, у меня тоже не так много подруг, как бы мне хотелось. Первая и последняя из них, Рэй, обещала встретиться со мной здесь и посидеть хотя бы пару часиков, чтобы мне не было так одиноко. Но всё пошло наперекосяк: врач, который должен был заменить её на посту, попал в аварию из-за снегопада и застрял посреди дороги, дожидаясь полиции. В общем, подругу под угрозой увольнения оставили на рабочем месте, пока не приедет её сменщик. То есть, до поздней ночи. — А как же ваши родители? Если бы мои были в зоне досягаемости, я бы сейчас тут не сидел. — Укатили в гости к своим кузенам, у которых полон дом детей и собак. Больше пяти минут я бы там не выстояла, поэтому даже и не собиралась ехать. А куда делись ваши? — Решили, что для них настало время путешествий, и усвистали на другой конец страны. В такую глушь заехали, что там связь не ловит, даже примерно не знаю, когда они вернутся. Ну уж не завтра точно. — Надо же, как получилось... У меня и раньше возникало чувство, что кто-то там, наверху, нарочно строит козни людям, чтобы им жизнь мёдом не казалась. Но сейчас, спустя десяток таких странных совпадений, я в этом уверена на все сто. Замолкает последний звук её голоса, и в кондитерской вновь повисает тишина, по-своему уютная, та самая, которая красноречивее слов. Пожилая пара с соседнего столика медленно одевается в свою тысячу платков, прощается с сонной донельзя старушкой и уходит, оставляя ту сладко дремать на своём шатком стуле. Короткое звяканье колокольчика, певучий, тонкий скрип дверных петель, и из распахнутой двери внутрь влетает волна холодного воздуха с небольшой горсткой снега. Оставшиеся один на один парень с девушкой спокойно переглядываются и испускают по короткому радостному смешку: им обоим совершенно некуда торопиться, а значит и разговор в этой уютной кондитерской закончится ещё не скоро. Нужно только прояснить пару деталей, для приличия. — Меня, кстати, Кларк зовут, а вас? — Беллами, можно просто Белл. Приятно познакомиться. — Взаимно. Может, поговорим о чём-нибудь более весёлом, чем вселенский заговор против человечества? И теперь уже совершенно очевидно, что никто из них не останется один в Рождество.***
Когда время приближается к полуночи и старинные напольные часы гулко отбивают положенные двенадцать ударов, за прилавком внезапно просыпается старушка, растерянно поздравляет засидевшихся посетителей с Рождеством и виноватым тоном объявляет, что кондитерская, к сожалению, закрывается. Парень, о чём-то увлечённо беседуя с девушкой, аккуратно натягивает куртку и, памятуя о метели за окном, покрепче заматывается шарфом. Девушка, не пропуская ни единого слова в свою сторону, надевает смешную шапку с непропорционально большим помпоном, совсем не грустно вздыхает и первая под звон колокольчика распахивает дверь. Оттуда мгновенно задувает холодом, порог быстро обсыпает мелким, как соль, снегом. Девушка в нерешительности замирает на месте и украдкой косится на парня, но тот, словно не заметив бушующей снаружи метели, смело вступает в темноту, оборачивается и с улыбкой протягивает ей руку. Секундное замешательство, и маленькая белая варежка полностью утопает в большой серой перчатке, утягивая за собой в холод и свою хозяйку. Дверь за ними со скрипом захлопывается, и милая старушка, два раза повернув ключ в замке, ещё долго стоит у окна, смотрит им вслед и думает о чём-то своём, невыразимо таинственном. И знает, что сколько бы ни злилась, ни бушевала метель, никто из этой пары даже и не подумает замёрзнуть. Потому что их греет нечто большее, чем кружка душистого чая. Пусть и очень, очень горячего.