***
OST James Horner – Memories of a Green Childhood Из коридора послышался звук открывающегося лифта и все, кто находился в офисе, судорожно зашевелились, пряча те скудные рождественские украшения, которые были на их рабочих столах. Чондэ осторожно пихнул в плечо зазевавшегося новенького, который посмотрел на него с недоумением, не понимая, почему все так суетятся. - Бен Бекхён, - от тона голоса начальника у новенького прошел холодок по спине. - Еще раз увижу хоть что-то не положенное уставом на столе и вы уволены. Начальник резко развернулся на пятках и, чеканя шаг, направился в свой рабочий кабинет. - Ким Чондэ, зайдите ко мне немедленно! - строго, как отрезал, проговорил он. - Ну вот… Опять оштрафует, - тяжело вздохнул Чондэ, поднимаясь со своего места и выискивая среди кипы бумаг на столе нужный ему годовой отчет по продажам. - Ким-ши, а что это сейчас было? - крайне удивленным и немного напуганным голосом спросил Бекхён. - Это был Ким Чунмён. Гендиректор. Если продержишься хотя бы неделю - все сам поймешь. - Чондэ наконец нашел нужные ему бумаги и под замораживающий вопль “господин Ким!” на всех парах понесся в кабинет начальника, предчувствуя урезание и без того не в меру скудного заработка. Ким Чунмён не любил Рождество. Прямо сказать - ненавидел. Он не понимал, почему все так радостно ждут этого праздника. Никакого толку с него нет, одни растраты. Чунмён решительно не понимал весь этот радостный ажиотаж вокруг этого праздника, поэтому строго настрого запретил любые атрибуты Рождества на рабочем месте даже в сочельник, мотивируя тем, что на работе все должны работать. А если кому-то хочется праздновать, то заявление на стол и на выход без какого либо выходного пособия. Он вообще был крайне строг со своими сотрудниками, не испытывая сочувствия абсолютно ни к кому, потому что считал, что жалость - это та же благотворительность. А благотворительность и хороший доход - вещи несовместимые. И сотрудники его, конечно, уважали и боялись, но за глаза презирали за явную неспособность чувствовать, считали чудовищем, которого интересуют только цифры. Особенно в такие дни, как сегодня, когда все освобождаются пораньше и спешат к семьям, чтобы провести праздничный вечер с ними. Потому что не могли освободится пораньше. потому что не принято уходить с работы раньше начальника. А Ким Чунмен и близко не собирался домой не смотря на то, что было уже шесть часов вечера. Но, видимо, какие-то высшие силы сегодня решили смиловаться над всеми, кто вынужден был корпеть в такой прекрасный вечер над отчетами. Ким Чунмён накинул пальто, подхватил портфель и, громко с кем-то ругаясь по телефону, направился к лифту на радость всем подчиненным, которые, наконец, смогли вздохнуть с облегчением и спешно, но очень весело засобираться по домам, где каждого из них ждали родные. Чунмён тоже поспешил домой. Но не потому что его там ждало веселье. Нет. Он планировал провести этот вечер, как и сотни предыдущих: вкусно покушать, может быть немного выпить для хорошего сна и, куда ж без этого, хорошо поработать, потому что не планировал даже в такие дни терять и сотую долю от возможно очень хорошей прибыли. Проходя по оживленному Мёндону, Чунмён смотрел на суетящихся вокруг магазинчиков и ресторанчиков людей и едва ли не кривился от отвращения. Ему хотелось рассмеяться им лицо. Он не видел причин для подобного веселья. Давно уже не видел. Обходя эти небольшие скопления веселящегося народа, он старался, чтобы никто не смог даже легонько зацепить его, словно это могло бы заразить его этой, как он считал, едва ли не смертельно болезненной атмосферой всеобщего веселья. А в голове лишь одна простая мысль: “быстрее”, которая заставляла его идти настолько быстро, насколько это вообще возможно, чтобы поскорее оказаться в тепле своей квартиры на тридцать четвертом этаже. - Аджосси, пожертвуйте сколько сможете на нужды бедных людей в этот праздничный вечер, - двое молоденьких девочек осторожно тронули Мёна за плечо, привлекая его внимание, но тут же едва ли не отпрыгнули от того, каким презрительным взглядом их смерили. - Простите, аджосси… Девочки, поклонившись, поспешили скрыться как можно быстрее от этого странного прохожего, который, избавившись, от, как он думал, приставучих попрошаек, завернул за очередным ресторанчиком на улочку, которая вела прямиком к его дому. Поднявшись к себе, Чунмён, наконец-то, смог расслабится и выдохнуть с облегчением. В духовке его ждал приготовленный домработницей незамысловатый ужин, а на журнальном столике бутылка коньяка и стопка бумаг, которые “скрасят” очередной, как и сотни других таких же, вечер. Быстро расправившись с ужином, с каким-то странным ощущением он садится за работу и уходит в нее настолько, что не замечает, как пролетает время и отрывается только тогда, когда настенные часы сигналят о наступлении полночи. Сняв очки и устало потерев глаза, Чунмён смотрит на только что известившие о наступлении новых суток часы и уже собирается пойти спать, когда взгляд цепляется за нечто, что расположилось прямо рядом с ним в его же любимом стуле… И увиденное шокирует настолько, что Чунмён срывается с места, опрокидывая и, видимо, разбивая ноутбук, и отлетает спиной прямиком к окну размером во всю стену, за которым горят огни ночного Сеула. - Что за чертовщина?.. - Это я то чертовщина? - удивляется возникшее перед ним видение. - Хотя да, для тебя я, видимо, та еще чертовщина. - видение усмехается. Невесело, правда, как-то. - Кто ты такой и как попал сюда? - спрашивает Мён, но потом замечает один занимательный момент во внешности пришельца, который заставляет волосы на его голове медленно но уверенно становится дыбом. - Не так уж и важно, кто я сейчас такой. Впрочем, можешь меня называть Морфеем. Куда более важно, кем я был раньше и почему здесь? - призрак, а судя по его полупрозрачному виду, это был именно он медленно, сантиметр за сантиметром надвигался на Чунмёна. - Я тебе кое-кого напоминаю, неправда ли? - Чон… - Не смей называть это имя! Его больше нет, понял?! - призрак закричал так, что казалось даже стены его квартиры задрожали. - Это по твоей вине я в таком обличии сейчас и вынужден делать то, что мне делать глубоко противно! - Что же ты делаешь?.. - уже заметно дрожащим от испуга голосом едва выдавил из себя Чунмён. - А мое имя тебе ничего не говорит? - с легкой издевкой и немалой долей грусти в голосе спросил он. - Сон? Ты даришь сон людям? - неуверенно и едва слышно спросил Мён. - Почти угадал, Чунмён, - Морфей продолжал медленно приближаться к мужчине. - Если быть совсем уж точным, то вечный сон. Ты никогда не задумывался, почему люди иногда впадают в кому и никогда больше не просыпаются? - Морфей посмотрел на него как-то так странно и склонил голову набок, будто бы оценивая что-то. - Почему же ты так похож на него?.. - А ты совсем не догадываешься, да? - усмехнулся призрак, смотря на изумленное лицо человека. - Ну ничего. Сегодня ты все поймешь. - Ты пришел за мной да? Я умру сегодня? - Ким Чунмён уперся в стекло и судорожными движениями от страха сжимал подолы собственного свитера, пытаясь осознать все происходящее. - Господи, Ким Чунмён… Как был непроходимым тупицей, так им и остался... - Морфей тяжело вздохнул. - То, каким ты человеком стал… Все это лежит на тебе непомерным грузом и вот вот раздавит. Тогда уже не я явлюсь, а костлявая с косой и дороги назад не будет.Но будет уже поздно. - Поздно для чего? - испуганно прошептал Чунмён. - Исправлять свои ошибки. - призрак надвигался все быстрее. - Так что слушай меня внимательно.Ты стал мелочным, властолюбивым мизантропом, считающим себя выше остальных и презирающий всех, кто хоть на вону беднее тебя или ниже по положению и унижая их.Ты презираешь великий праздник Рождества и для тебя нет ничего святого и по настоящему дорогого. За тебя долго просили, ответа не было. Но сегодня такая ночь, что возможно все и.. - Кто просил? - бесцеремонно прервал он призрака, на что дух повысил голос и сказал: - Замолчи и слушай меня внимательно, Ким Чунмён! Это твой первый и последний шанс. Второго не будет.Сегодня ночью тебя посетят три гостя в обличии духов. Первый придет ровно в час пополуночи. Второй в два часа, а третий в три. И если их визит ничего не изменит в тебе, спасения больше не будет. Морфей уже собирался беззвучно раствориться в полутьме комнаты, когда услышал робкий голос до полусмерти напуганного человека. - Мне не нужно ничего. Может просто оставите меня в покое?.. - с нескрываемой надеждой в голосе и на лице пробормотал он. - Какой же ты глупец, Чунмён, - тяжело вздохнул Морфей и приблизился настолько, что его губы оказались у самого уха мужчины, а белые, как снег, волосы едва заметно шевелились от судорожного дыхания Чунмёна. - Я всего лишь посланец, Чунмён. От меня ничего не зависит, - сказал он последнее, уже глядя своими отчего-то очень знакомо серыми глазами Мёну в большие карие и напуганные до такой степени глаза, что радужки почти не видно. Настенные часы просигналили о том, что наступил ровно час ночи. - Мне пора. Больше я ничем помочь тебе не смогу, - дух уже хотел было исчезнуть, растворившись в ночи, как ему пришла в голову интересная мысль. - Хотя облегчить тебе твои сегодняшние испытания я все же могу, а то небось еще “нежная” психика пострадает. - ухмыльнулся Морфей. - Что ты собираешься дел… - Спи, - на этих словах дух ткнул Чунмёна пальцем в лоб, и к величайшему своему ужасу, Мён ощутил, что стекло за его спиной растворяется и исчезает. Отчаянно хватаясь за воздух он изо всех сил надеялся ощутить твердую поверхность под своими ногами. Но к его величайшему ужасу, снег в лицо и стремительно приближающийся асфальт красноречиво говорили о том, он падает и это конец. Его истошный крик разрывает Сеульскую ночь, заполненную огнями. А дальше… Темнота…***
Тихий, нежный голос. Голос, пробивающийся сквозь тьму. - Проснись… Ким Чунмён проснись… Открой глаза… У нас слишком мало времени. Чунмён открыл глаза. Вокруг была кромешная тьма. И сначала ему показалось, что он умер. Но тут в этой темноте начала разгораться огонек, который мало помалу превращался в теплый, но ослепительно яркий луч света. Мён попытался прикрыть глаза от него, но тот самый тихий голос, который разбудил Чунмёна, робко попросил: - Пожалуйста, не закрывай глаза. Не гаси мой свет, как делал каждое рождество уже многие годы. Чунмён осторожно убрал ладони со своих глаз, открыв их. Слепящий свет исчез, а на его месте возник юноша настолько удивительной красоты, что все в его внешности казалось чем-то нереальным: темные, слегка кудрявые волосы, глаза, в которых будто бы мириады тайн мерцают и нежная улыбка, демонстрирующая маленькую, но такую по детски милую ямочку на правой щеке. Но больше всего воображение поражало другое. Его незамысловато серое одеяние, как и сам гость, словно бы изнутри светились мягким, теплым светом. - Ты тот самый первый дух, о появлении которого меня предупреждали? - Да, я дух прошлого рождества. Но ты можешь звать меня моим некогда земным именем - Исин, - гость поднял к лицу Чунмёна сжатую в кулак ладонь. - А сейчас нам пора отправляться в наше путешествие. Он разжал ладошку, подул на нее и в лицо Мёна полетели снежинки, которые быстро превратились в самую настоящую, как непроницаемая завеса, метель. А когда она рассеялась, они с Исином оказались на заснеженном и очень шумном от детских голосов дворе серого трехэтажного здания, которое Чунмён узнал бы из тысячи подобных. Хотя, по правде говоря, предпочел бы его никогда не видеть больше в своей жизни. - Узнаешь это место, Чунмён? Кажется тут ты вырос? - Школа-интернат для сирот и детей, лишенных родительской заботы… - Мён шел по заснеженному двору рядом с духом, невидимый для людских глаз, и смотрел на суетящихся ребятишек, которых он когда-то давно знал. Почти за каждым из них приехали родители или кто-то из ближайших родственников, чтобы хоть на праздник забрать домой. И только один мальчишка полураздетым стоял на углу здания и, думая, что он никем не замечен, исподтишка, завистливым взглядом наблюдал за своими сверстниками, которые уезжали на праздник домой. Но неумелого шпиона заметили, и к нему подбежал маленький, немного смуглый мальчишка лет семи, года на два младше него самого. Подбежал и замер напротив, протягивая небольшого, коричневого плюшевого мишку. - Это Камджон. Вообще-то он мой друг, - малыш улыбнулся настолько тепло и светло, что старший мальчик не удержался и, бережно принимая из рук подарок, едва заметно заулыбался. - Но тебе, хён, он сейчас нужнее. Смуглый мальчишка еще сильнее улыбнулся, показывая белые, местами отсутствующие зубки. А потом помахал старшему маленькой пухлой ручкой и побежал к дяде и тёте, которые уже ждали его у входа во двор. Чунмён смотрел на эту сцену и впервые за очень долгое время улыбался искренне, от всей души, а не ради вежливости или подхалимства. - Ты помнишь этот момент? Правда же? Момент, когда маленький мальчик поделился с тобой тем самым дорогим, что у него было. Ведь тогда ты впервые не чувствовал себя одиноким, - Чунмён пораженно уставился на духа, искренне недоумевая, откуда ему это известно. - Не удивляйся. Духи - те редкие существа, которым позволено видеть сердца и мысли людей. Чунмён хотел было еще немного постоять и посмотреть на девятилетнего себя, но Исин взял его за руку, и они снова растворились в пелене снега, оставляя маленького Мёна и его нового друга лишь в воспоминаниях. Когда пелена снега вновь развеялась, перед глазами человека и духа предстала уже совершенно другая картина. И признаться честно, до нелепости смешная картина. Уже повзрослевший, двадцатитрехлетний Чунмён, тяжело пыхтя, тащит на себе своего друга-соседа-коллегу Кюхёна, который, видимо, сильно перебрав на корпоративе в честь рождества, громко, неразборчиво но, главное, очень весело распевал на всю улицу “Jingle Bells” в стиле репа, страшно фальшивя через ноту и отчаянно часто путая слова. Взрослый двадцатидевятилетний Чунмён, наблюдая эту до безобразия забавную картину, не удержался от смешка и комментария, что шесть лет прошло, а рэп читать Кюхён так и не научился. Исин же, смотря на веселящегося над более юной копией самого себя Чунмёна вдруг посерьезнел и спросил: - А ты помнишь, что было дальше, м? - эта фраза стерла с лица Мёна улыбку и заставила замолчать, опустив глаза. Конечно он помнил... Разве такие вещи забываются? Едва младший Чунмён попытался водрузить почти бессознательное тело на так удачно подвернувшийся парапет, как возле них затормозило такси, и с машины выскочил парнишка не намного младше самого Чунмёна. - Аджосси! Вам помочь? - бросился он на помощь уже практически завалившимуся на спину со своей ношей парню и, переведя тело его друга в более менее устойчивое положение, вдруг встрепенулся. - Чунмён-хён? Чунмён же в свою очередь не совсем понимал, что за ерунда тут происходит. Но, присмотревшись внимательно к парню, внезапно заулыбался. - Чонин-а… Ме-е-е-елкий! А ты тут откуда взялся? - искренне удивился старший. Чонин, услышав такое обращение к себе, тут же нахохлился, став похожим не, как он себе думал, на гордого орла, а больше на обиженного ёжика. - Тоже мне Гулливер. Сам то на пол головы ниже... - пробормотал он, все больше и больше смахивая на вышеупомянутого ёжика. - Работаю я тут вот… - указывая на машину с шашечкой такси. - А это кто? - Друг, сосед, коллега и по совместительству самая большая головная боль в моей жизни, отлично отметившая рождественский корпоратив с коллегами. Оба парня переглянулись и зашлись плохо сдерживаемым смехом. - Ладно, хён. Давай грузить твоего друга в машину. Я подброшу вас домой. А то такими темпами, пока ты дотащишь его до дома, ваш корпоратив плавно перетечет в поминки. С горем пополам они кое-как запихнули уже спящего Кюхёна на заднее сидение и, наконец, направились домой. Приехав к дому парни попытались так же аккуратно выгрузить спящее тело и дотащить до кровати, но тело, кажется, решило, что вечерний концерт еще отнюдь не окончен, и надо его продолжить все тем же “Jingle Bells”, но уже в более классическом стиле. Все происходящее было бы грустно, если бы не выглядело настолько весело, что не только взрослый Чунмён, но и сам дух прошлого рождества начал тихо посмеиваться над подобной картиной. Кое-как уложив соседа в постель, измотанный Чунмён сделал им с Чонином по чашке кофе и они вышли на лестницу, чтобы спокойно поговорить и не дай бог не потревожить сон и без того буйного Кюхёна. А Исин со взрослым Чунмёном стояли рядом с ними и наблюдали, как они разговаривают, вспоминая все-все-все моменты, что их связывали, и весело хохочут. И только Исин улыбается, читая, как раскрытую книгу все желания и мысли этих двоих. Спустя два часа такого теплого разговора, кучи улыбок и взглядов, Чонин отставляет кружку с уже холодным недопитым кофе, елозит неуверенно на месте и совсем уже неуклюже встает. - Ты уже уходишь? - со вздохом разочарования спрашивает Чунмён, смотря снизу вверх на младшего. - Да, хён. Работа, помнишь? - ответил Чонин и собрался уже уходить, как очередной вопрос старшего его остановил: - Мы же еще увидимся, правда? - с нескрываемой надеждой в голосе спросил Мён. Чонин наклонился так низко, что их лица оказались в нескольких сантиметрах друг от друга: - Конечно увидимся, хён. Я же теперь знаю, где ты живешь. - Младший наклонился и посмотрел Чунмёну прямо в глаза. А потом, судорожно сглотнув, продолжил: - А это, чтоб ты не сомневался, хён. И поцеловал. Легко. Почти неощутимо. Нежно. Как безмолвное обещание. А потом сорвался и со всех ног побежал по лестничным пролетам к выходу, отчаянно краснея и стыдясь своего порыва, оставляя Чунмёна полным непониманием произошедшего и таким же полным бардаком в голове и сердце. - Так все началось по настоящему, да? - улыбаясь спросил Исин, глядя своим добрым но пробирающим до самого сердца взглдом на Чунмёна, который прикрыл глаза, пытаясь унять дрожь в рука. - Исин, а можно еще хоть на минуточку?.. Хоть одним глазом?.. - духу продолжения вопросов не требовалось. Он взял Взрослого Чунмёна за плечо, и вмиг они оказались на первом этаже, где у дверей парадной замер Чонин тяжело дыша и слушая рукой удары своего бешено бьющегося сердца. - Он же нас не видит и не чувствует, да? - спросил Мён, медленно подходя к младшему. - Нет, Мён. Сейчас он - всего лишь образ давно минувшего прошлого. Чунмён подошел к Чонину, глядя прямо в глаза, и осторожно, будто прикасаясь, провел своей полупрозрачной рукой по щеке младшего, отчаянно желая еще хоть раз, хоть на сотую долю секунды ощутить то давно забытое чувство абсолютного счастья.Он стоял, смотрел в такие родные когда то глаза и не замечал, как по его полупрозрачных призрачных щеках бегут такие же полупрозрачные слёзы. Будто что-то почувствовав, Чонин встрепенулся и прикоснулся к щеке ровно в том самом месте, где и рука Мёна, который от неожиданности замер, как каменное изваяние. - Он что..? - Физически нет, но вот ментально вполне возможно. - ответил Исин. Они еще долго так стояли бы, почти глядя друг другу в глаза и почти прикасаясь, если бы не… - Чунмён, пора… Время на исходе. Нам надо посетить еще одно место. - Исин, прошу тебя. Еще хоть минутку, - дух отрицательно помотал головой и коснулся плеча и вокруг них закружил снег. - Умоляю! Я же больше никогда не могу коснуться его! Пожалуйста! Позволь еще минуту так постоять! Но пелена снега становилась все более и более плотной, поглощая все отчаянные слезы и мольбы Мёна и унося путников на очередную страницу жизни Ким Чунмёна... Снежная пелена снова развеялась и своими заплаканными глазами Чунмён увидел момент своей жизни, который желал никогда не переживать снова и забыть как самый кошмарный сон всей своей жизни. С момента того последнего видения уже прошло три года и перед ним предстали он сам и Чонин, но уже повзрослевшие, без налета юношества в глазах. Исин молчал. Да и говорить ничего не требовалось. Чунмён помнил тот вечер слишком отчетливо, чтобы он хоть немного стерся из его памяти. Сочельник. Очередной. Полутемный коридор. Чонин, стоящий к нему спиной, с сумкой своих вещей в дрожащих руках. И он, Чунмён, лишь слегка схвативший младшего за предплечье в призрачной попытке удержать. И сколько бы этот взрослый, двадцатидевятилетний Мён не кричал отчаянно в пустоту: “Удержи его,идиот! Слышишь! Не отпускай!”, все это бесполезно.Прошлое изменить нельзя. Остается лишь снова, но уже со стороны, наблюдать сцену, которая все последующие годы будет играть в его подсознании, как поцарапанная, намертво заевшая пластинка. - Тогда, на той лестничной площадке мы с тобой были равны. Первая работа, стремления, надежды и вера в одно будущее на двоих. И нам было хорошо вдвоем. Но потом… - голос Чонина дрожал и местами срывался. - Ты поднялся по карьерной лестнице и все это исчезло, а на их место пришли высокомерие, гордость, жажда денег и положения, заменившие собой надежды и веру в одно будущее на двоих. Твое будущее стало важнее нашего. Ты стал директором, а я так и остался тем робким таксистом с твоей бывшей лестничной площадки. Выражаясь твоим языком, я не ровня тебе больше, - дрожащие ладони сильнее сжали ручки сумки. - И пора закончить то, что уже давно умерло. Прощай. Чунмён хотел было сказать что-то, но не стал, а просто отпустил руку Чонина, наблюдая как за его спиной захлопнулись двери. Реальный же Чунмён стоял рядом с Исином и безмолвно плакал от бессилия и понимания, что ничего уже не изменить. Чунмен их прошлого же молча подошел к столу, на котором осталось два последних напоминания о Чонине в его жизни. И ему очень хотелось бы сжечь их к чертовой матери, только вот прекрасно же понимает, что не сможет. Из недр шкафа достается старая коробка, и два последних отпечатка любимого человека с некоей долей отчаяния запихиваются в нее и забрасываются в самый темный угол дома. Чтоб забыть. Стереть из сердца. Навсегда. В тот вечер Ким Чунмён впервые напился. - Зачем ты мне это показал? - вопрос уже скорее риторический. Ответ понятен без слов. Уроки прошлого нельзя забывать. Снеговая завеса вокруг них закружилась с новой силой, пряча от глаз остатки прошлого и возвращая в ту самую тьму, с которой все и началось. Неизвестно откуда раздался хорошо знакомый Чунмёну звук его настенных часов, оповещающих о наступлении второго часа ночи. - Мое время закончилось, Мёна… Надеюсь, ты запомнил уроки своего прошлого… Чунмён хотел было спросить, что происходит. Но не успел Дух прошлого рождества с прекрасным именем Исин рассыпался в воздухе облачком сверкающих снежинок, оставляя после себя, как и положено прошлому, кучку ошибок, горьких сожалений и печали. И маленькое, едва заметное, но такое блестящее счастье…***
Чунмён моргнул и опять оказался каким-то чудом в своей квартире. Словно легкое дежавю, настенные часы вновь известили о наступлении второго часа ночи. И в этот раз Мён не был так шокирован, когда прямо перед ним, в сверкающих разноцветных огнях возник высокий темноволосый юноша в белых одеждах и с невероятно красивой, доброй улыбкой. - Ты тот самый Дух нынешнего Рождества? - уже как-то без особого удивления спросил Мён. - Именно, - Дух лучезарно улыбнулся. - Но ты можешь называть меня моим некогда земным именем — Чанни. - Земным? Вы, рождественские Духи раньше были людьми? - спросил удивленно Чунмён. - Конечно, Ким Чунмён. Когда-то все мы, Духи прошлого, нынешнего и будущего были обычными людьми, прожили хорошую жизнь, любили свои семьи. - Чанёль как-то совсем мечтательно смотрел. Будто заглядывал в прошлое. - А как же вы тогда стали... ну... такими? - Тебе это действительно интересно, Ким Чунмён? - мужчина неуверенно кивнул. Дух, немного погрустнел и ответил: - Когда-то давно, в той прошлой человеческой жизни, мы были друзьями. Лучшими друзьями. Но три года назад, из-за нелепой аварии погибли все вместе. В один день. На Рождество. И навсегда остались друзьями, но уже в облике Духов Рождества, - Чанёль прикрыл ненадолго глаза и словно бы задумался. - Но нам, хотя бы повезло немного больше. Мы умерли, а не зависли между жизнью и смертью на долгие годы, как тот парень, по вине которого и случилась авария Чунмён ненадолго задумался, а потом пораженно ахнул. - А Морфей..? - страшная догадка засела глубоко в душе, оседая во взгляде едва заметным страхом. - Да, именно. Но все по порядку, Чунмён, - Чанёль протянул свою ладонь парню. - Возьми меня за руку. Нам пора отправляться, время не стоит на месте. Чунмён с опаской ухватился за протянутую руку и вдруг вокруг них все засияло разноцветными, яркими, праздничными огнями, в которых под едва слышный звук колокольчиков гостиная растворилась, сменяясь шумом небольшого ресторанчика и веселыми разговорами. Они оказались в небольшом уютном местечке, которое Чунмён прекрасно знал. Когда-то давно, казалось, что вообще в прошлой жизни, это было их с Чонином любимое местечко. Сейчас же здесь стоял веселый гомон разговоров, рождественских песен, смеха и радостных поздравлений. Среди посетителей Чунмён неожиданно разглядел своих же сотрудников, которые праздновали сочельник, разговаривая, веселясь и поздравляя друг друга. Неосознанно он подошел ближе, чтобы рассмотреть абсолютно всех, кто собрался. Там были абсолютно все: Минсок, Тёхен, недавно перевевшийся к ним из Китая Лухань и Тао, Чондэ и даже новенький парень, кажется Бен Бекхён, если Чунмён правильно помнил. За столом стояла веселая непринужденная атмосфера рождественского веселья. Ребята знакомились ближе друг с другом, расспрашивали о жизни, интересах и обо всем-всем, о чем только можно. - Давайте выпьем за Чунмёна-ши, - предложил тот самый новенький, а Чунмён с интересом прислушался. - Жаль, что он не захотел выпить в такой день с нами, - внезапно все замолчали, непонимающе уставившись на Бекхёна. - Чт...что я такого сказал? - Не знаю как вы, - заговорил Минсок. - А я за этого деспота пить не буду. Это все равно что за здоровье робота пить. У него будто совсем нет человеческих чувств. И уважения к другим. Да и что толку поднимать бокалы за него в такой день, который он даже праздником не считает? Почти все сидящие за столом ответили молчаливым согласием. Бекхён же откинулся на спинку стула и едва слышно пробормотал под нос: - Да может он такой просто потому, что у него нет такого человека, с которым можно было бы разделись праздник Рождества? Все собравшиеся за столом снова оживились и продолжили отмечать Сочельник, как ни в чем не бывало. А вот Чунмён стоял поникший, бессильно сжимая кулаки. Его мало волновало, что вот прямо сейчас его обозвали бесчувственным роботом. Понимал же, что они правы, и он таким и был последние годы. Больше всего ударила как раз последняя фраза Бекхёна. Потому что по больному. Потому что он оказался прав. Потому что в самое сердце. Потому что если бы не его непомерные жадность, глупость и гордость, то все могло бы быть иначе. - Как же я был слеп... Парни продолжали отмечать, заражая всех вокруг своим весельем. И даже сам Чунмён немного расслабился, улыбаясь их тостам и веселым выходкам. Пока не почувствовал, что его осторожно взяли за плечо. - Чунмён, пора. Время почти на исходе, а моя миссия еще не окончена. - Можно еще минутку, пожалуйста? Хоть одну минутку? - с легким отчаянием спросил Мён. - С ними так весело... - Увы, но нам пора, Чунмён-а... - звучание собственного имени больно обожгло, и Чунмён тяжело вздохнул, растворяясь с Духом в ярких огнях и звуке колокольчиков. А когда они рассеялись, Мён оказался там, где вообще не предполагал очутиться. Они с Чанёлем оказались перед белыми дверьми больничной палаты а потом, прошли сквозь них внутрь, словно это были вовсе и не двери, а обычный воздух. И то, что открылось их взору за дверью, повергло Ким Чунмёна в самый настоящий шок. Он упал на колени. Задыхался. Не смог остановить слезы. И просто отчаянно не понимал, почему его мальчик, его Чонин лежит на больничной койке, дыша и существуя только благодаря приборам. Он должен был быть с друзьями. Он должен был радоваться его любимому Рождеству. И он просто обязан был стать счастливым. Дверь палаты неожиданно открылась, и внутрь зашли двое парней, которые Чунмёну кого-то очень смутно напоминали. Мён присмотрелся и неожиданно для себя вспомнил их. Двое мальчишек из того самого интерната, в котором выросли и они с Чонином, двое мальчишек, которые были им обоим хорошими друзьями, когда они встречались. Сехунни и Кёнсу. Надо же. Они так изменились за последние три года, осунулись, похудели, что Чунмён их едва узнал. - Я тебе говорил, что надо было прихватить с собой цветы! В больнице ёлки никто не дарит! - Ну хё-ё-ён! Ну Кёнсу-хён! Это же рождество! - Сехунни аккуратно сдвинув лекарства с тумбочки, выставил небольшую елочку с разноцветной гирляндой и покопошившись немного, подключил ее в розетку. Палату наполнили разноцветные огоньки. - Сехунни, ты в курсе, что мы с тобой не слабо выгребем за эту ёлочку от медсестры завтра? - улыбнулся Кёнсу, все таки поддаваясь магии рождественских огоньков. - Ну выгребем же завтра. А сегодня же рождество! Чонин-а же так любил его... - Сехун печально вздохнул. - А сегодня ровно три года, как он в коме. И хоть он не празднует, но хоть такая частичка праздника будет с ним. - Да. Ровно три года сегодня, - как-то тихо и тяжело произнес Кёнсу. - Чанёль, погоди... То есть Морфей и Чонин — это..? - Чанёль немного грустно улыбнулся и кивнул. - Что случилось?! Почему он лежит тут, а не радуется своему любимому празднику с близкими?! - Мён перешел едва ли не на крик. - Просто смотри. Это твой урок. Сехун убрал со лба Чонина уже прилично отросшие волосы. - Чонини... Если бы он тогда не пошел к нему! Если бы этот мудак Ким Чунмён не оказался таким бесчувственным монстром! Если бы он Чонина действительно любил больше чем свои работу, деньги и положение, Чонин бы не сел тогда в машину, не попал бы в аварию, не лежал бы сейчас тут, а был бы с нами! Будь он проклят, черт его дери! - Сехун держал бессознательную руку и тихо плакал. Где-то тихо на фоне послышался знакомый сигнал часов, извещающий о том, что наступает третий час ночи. Палата начала растворяться в свете рождественских огоньков. - Мое время вышло, Ким Чунмен, и мне пора. - Погоди, Чанёль! Скажи, я могу исправить все? Есть еще хоть шанс? Хоть самый маленький? - Мён вопросительно поднял глаза на растворяющегося Духа нынешнего рождества. - Будущее покажет, Чунмёна. Все зависит от тебя. А урок нынешнего, я надеюсь, ты усвоил. Прощай... Дух нынешнего Рождества по имени Чанёль растворился в воздухе, и вместе с ним исчезли и яркие огоньки, возвращая Чунмёна обратно туда, откуда все началось. В холодную, серую, одинокую квартиру.***
Квартира больше не казалась такой любимой, как раньше. Теперь она была немного чужой, холодной и безжизненной. И Чунмён предпочел бы сейчас оказаться в той самой палате, которая несколько мгновений назад растворилась, как забытое видение. Ведь там было больше жизни и праздника, чем в этом сером месте, которое он называл своим домом. Часы издали последний сигнал, извещая о наступлении третьего часа ночи, и Чунмён уже не боялся приходя своего последнего ночного гостя. Даже больше. Он ждал его, как чего-то неизбежного. В воздухе послышался легкий, едва уловимый звон колокольчиков, а комнату заволокло легкой, полупрозрачной серой дымкой. И прямо в стене гостинной возникли двери лифта.Чунмён с опаской подошел к ним, гадая что же произойдет дальше. И когда он прикоснулся к ним, двери распахнулись, являя взору его очередного гостя. Дух будущего Рождества предстал перед ним в облике красивого, высокого светловолосого мужчины в черных одеяниях и со слепяще белыми крыльями за спиной. Все в его виде было настолько безупречным, что даже немного пугало. - Ты Дух будущего рождества? - как-то немного несмело спросил Мён. - Он самый, но можешь называть меня Ифань. - дух протянул Чунмёну руку, призывая зайти в этот своеобразный лифт. - Впрочем, оставим любезности. Твое время на исходе Чунмён, нам пора торопится. Мён, невзирая на свои опасения и легкую тревогу, взял своего гостя за руку и ступил в этот странный, возникший из воздуха лифт.Тут же за его спиной створки захлопнулись, погружая все в серую мглу и оставляя его квартиру в прошлом. Когда же двери лифта опять отворились, их взору открылся уже хорошо знакомый Чунмёну его же офис. Но только что-то было не так. Было как-то чересчур тихо. Можно было бы сказать, что в офисе повисла зловещая тишина, если бы не совсем тихо работающий телевизор в другом конце комнаты. Вокруг него собрались все работники и увлеченно смотрели выпуск новостей. Чунмён прислушался к происходящему на экране, стараясь не выдать своего волнения: “...был найден мертвым сегодня утром в свой квартире на Мёндоне. По предварительным оценкам, смерть наступила два дня назад в результате сердечного приступа. По имеющимся у нас данным, у умершего не было ни семьи, ни каких либо близких. Поэтому о случившемся стало известно лишь сегодня утром, когда господин Ким не появился на работе, и его сотрудники подняли тревогу, попытавшись безрезультатно до него дозвонится…” - С ума сойти... - Он заслужил такой смерти, - выключая телевизор, сказал Чондэ. - Он отгородился ото всех своих близких и, в итоге, умер в полном одиночестве. Еще и нас загнал в ситуацию, из которой выход найти сложно. - Не говори так, хён… Ты не знаешь всего. Может у него были причины так жить, и его скверный характер тут и вовсе ни при чём, - Бён Бекхён грустно улыбнулся. - Тем более, каким бы скверным человеком он ни был, но такой смерти я не пожелал бы даже злейшему врагу. Чунмён молча наблюдал за всем происходящим, а по спине его пробежал холодок. И без слов было понятно, что речь шла именно о его смерти. - Я понял, Ифань, твой урок и усвоил его. Так умирать я не хочу. - Мой урок еще не закончен, Ким Чунмён. Хочешь знать, что же такого случилось, что это свело тебя в могилу? - спросил Дух, внимательно смотря на Мёна и получая утвердительный кивок в ответ. - Что же, первой новостью, которая тебя подкосила, стало известие о том, что твоя компания, твое детище, на которое ты положил пол жизни, и ради которого ты превратился в чудовище, обанкротилась. Ифань ожидал бурную реакцию на свои слова, но, на его удивление, ее не последовало. - А вторую новость, добившую тебя, я сейчас покажу тебе, - он протянул руку Чунмёну, и тот ухватился за нее, исчезая с Ифанем за дверьми лифта и понимая, что, в принципе, терять то ему больше нечего Как же. Он. Ошибался. Они оказались прямиком перед свежей могилой, надпись на надгробии которой разорвала Мёна на части. “Ким Чонин. 1989-2017 Покойся с миром, дорогой друг”. - Нет… Нет… Не может быть. - После нынешнего рождества к тебе приходил его друг, и молил во имя общего прошлого помочь Чонину. Но ты не смог отбросить свои обиду, гордость и отказал Сехуну. А в вечер твоей смерти тебя настигла вторая новость, которая и закончила твою никчемную жизнь. Тебе позвонили и сообщили, что Чонин умер. - Послушай, нет. Я не мог так поступить. Это же Чонини. - Но ты поступил. И и пускай это тебе послужит уроком. Где-то совсем тихо вновь послышался сигнал часов. Чунмён же неистово отрицал все произошедшее и, цепляясь руками за пиджак Ифаня, молил дать ему шанс все исправить. - Прощай, Чунмёна. Все в твоих руках, - последнее, что услышал Мён от духа будущего рождества перед тем, как серая дымка вновь заволокла его, а края пиджака в его ладонях внезапно превратились в плед, который он что есть сил сжимал.***
Jessie J – Flashlight Ким Чунмён снова открыл глаза и резко сел на диване. Но на этот раз уже за окном было утро и до него начало доходить, что это всего лишь сон. Странный, слишком реалистичный, но все же, наверное, сон. Сон после которого отчаянно хочется вывернуть свою жизнь наизнанку, исправить все, что было сделано неправильно и вернуть все на круги своя. И в первую очередь Чунмён решил просить прощения у того, перед кем больше всего провинился. Мён осторожно поднялся с дивана и медленными, неуверенными шагами пошел в спальню. Именно там, глубоко в недрах шкафа, как давно забытый клад, лежала одна небольшая коробочка, в которой, как оказалось, хранилось его сердце. Вытащив ее из под кучи разных давно заброшенных вещей, Ким Чунмён осторожно, словно она могла рассыпаться пеплом в любой момент, открыл ее и достал содержимое. Достал впервые за три года. Первым ему в руки попал небольшой плюшевый мишка. Старенький, едва ли не старше него самого, и местами сильно потертый. Но очень-очень-очень дорогой. Чунмён уже успел забыть, что именно он значит для него. Он успел забыть, как когда-то давным-давно к нему подошел маленький мальчик и отдал свое самое дорогое, что у него вообще было. И как потом все тот же, но уже знатно подросший парнишка опять отдал ему самое дорогое, что у него тогда было - свои душу и сердце. Но он вспомнил. И сейчас он готов отдать все мыслимое и немыслимое, чтобы старенький медвежонок опять вернулся на свое любимое место на столике, а сердце Ким Чонина опять вернулось в его на удивление теплые ладони. Мён конечно надеется, что все еще можно исправить, но понимает, что если его предательство простят - случится самое настоящее чудо. С мыслями и надеждами на чудо, Чунмён достает второй предмет из запыленной коробочки, предмет который три года назад сил не хватило разорвать. Маленькая фотография, сделанная пять лет назад в тесной кабинке. Фотография, где оба они безумно счастливы и безумно влюблены. Фотография, на которой Сам Чунмён все еще “живой”, где глаза его мальчика улыбаются, и, уверен Мён, сердце не разбито. И именно глядя на это фото Чунмён понимает, что на деле ему необходимо лишь одна единственная вещь: черт с ним с прощением, лишь бы его мальчик, его Чонин жил, любил и был счастлив. Пускай даже и не сним. Чунмён хватает фотографию, в спешке натягивает на себя первые попавшиеся вещи и летит в уже знакомое ему место. Пора ставить свою жизнь на место. *** Ранним рождественским утром больница словно пустовала. В коридорах промелькнуло всего пара тройка человек и создавалось впечатление, будто город еще спит Чунмён прошел несколько коридоров и без особых затруднений нашел необходимую ему дверь, словно что-то его вело. А вот открыть и зайти не хватало духу даже не смотря на то, что Чонин без сознания. Мёну было стыдно не просто смотреть ему в глаза, а в принципе смотреть на Чонина. Но если стоять за дверью - ничего не изменится. Именно поэтому Чунмён осторожно надавил на ручку и двери раскрылись, впуская его в палату. Перед ним, правда уже не во сне, а наяву, раскрылось уже знакомое зрелище, от которого разрывало все внутри. Чонин лежал на больничной кровати: бледный, обмотанный всевозможными проводами и трубочками, дышащий с помощью аппарата. Как призрак. Как две капли воды похож на того призрака, Морфея, который приходил к нему вчера вечером. Как две капли. Осознание приходит неожиданно. Чонин, три года находящийся в коме. Морфей,который скован своей миссией и похож на Чонина вплоть до самых мелких деталей. Три духа рождества - трое погибших парней в аварии, которая случилась три года назад. И становится абсолютно понятно, что его ошибки сломали не одну жизнь и многое уже невозможно исправить. Но одну жизнь, самую ценную для него, он попытается спасти. Чунмён подошел к Чонину, прислушиваясь к мерному писку аппаратов, которые все еще держали жизнь в этом хрупком и таком родном теле. Чонин дышал размеренно, словно просто спал и ничто в его виде не выдавало того, что сейчас его мальчик повис где-то между жизнью и смертью. Мён понимал, что не имел больше совсем никаких прав на него, но, все же, маленькую слабость себе позволил - нежно, едва касаясь провел ладонью по волосам, убирая упавшее на глаза пасмо и прикоснулся к щеке. - Я знаю, мой родной, что мне нет прощенья за то, что растоптал твое сердечко. Да я и не прошу его. Просто молю тебя - очнись… Очнись и живи дальше, будь счастлив, пускай и не со мной. Ненавидь, проклинай, но очнись. Пускай с кем то другим, но ты просто обязан быть счастливым. Сильнее тебя этого никто не заслужил, - Мён наклонился, бережно поцеловал свое Счастье в последний раз и вложил в руку ту самую фотографию, на обороте которой рукой Чонина немного неаккуратным, но до боли знакомым почерком было написано всего одно слово “вечность”. - Прости меня… Мён больше не мог смотреть на такого любимого. Смотреть и понимать, что это по его вине. Он развернулся и, настолько быстро насколько это возможно, покинул палату, надеясь, что все с его мальчиком будет теперь хорошо и оставляя свое вновь ожившее сердце рядом с Чонином. И если бы он не убегал от себя так быстро, то услышал бы, как аппаратура в палате номер 14 истошно заорала, а слабая рука пациента из последних сил сжала фотографию, принесенную старшим…***
Suho & Chen (EXO) – 美好的意外 (OST Семьянин)~год спустя~
Мён сидел на диванчике и наблюдал, как его сотрудники копошатся и накрывают на стол, готовясь отмечать Сочельник своим тесным коллективом. За последний год все в его жизни кардинально изменилось. Он познакомился ближе со своими сотрудниками. Не побоялся открыть свое сердце и подружился со всеми. И теперь атмосфера в офисе приобрела неповторимый оттенок веселья и легкости, в работать стало настолько приятно, что даже не было желания уходить. Каждый из его теперь уже друзей привнес в его жизнь что-то новое и интересное. Минсок, к примеру, оказался очень милым и улыбчивым парнем, с просто убийственным эгьо и который всегда мог развеселить и поднять настроение. Тёхен. Он был просто странненьким. Но это даже как-то украшало его и делало уникальным в своем роде. Лухань и Тао. Их местная парочка китайцев. С виду казалось, что из них двоих Лухань хрупкое существо, а Тао суровая мамочка. Но на деле оказалось, что все совсем наоборот. Бен Бекхён. Бек оказался добрейшим человеком, хорошим другом и душой компании. Единственный его минус - трепло то-о-о-о еще. Но его верность друзьям и самоотдача с лихвой компенсировали этот недостаток. Кёнсу и Сехун. Ну что о них можно сказать? Они простили Мёна и стали ему фактически семьей. Чондэ. Он стал совершенно внезапно лучшим другом, когда узнал Мёна как человека. Ну и напились они однажды, вылив друг перед другом душу. Куда же без этого. И вот так вот все стало на свои места. Вся эта шумная компания, пока Чунмён раздумывал о своем, накрыла на стол и разлила по бокалам вино, подзывая Мёна к себе и вручая один из них ему в руки. Не хватало только одного. И, когда сзади его обняли теплые и до безумия любимые руки, а на ухо прошептали едва слышно “хён”, Чунмён коснулся рук любимого и впервые за много много лет почувствовал, что все теперь в их жизнях в высшей степени правильно. - Чунмён-хен! - с другого конца выкрикнул Бекхён. - С тебя первый тост! Чунмён замялся, думая что сказать. Все же, публичные выступления - это была явно не его стезя. Вдруг, в дальнем углу комнаты, ровно та где стояла нарядно украшенная ёлка, он увидел нечто поистине удивительное, что придало ему уверенности. Возле рождественской елки обнявшись стояли и счастливо улыбались ему трое молодых мужчин в сером, белом и черном одеяниях. А потом растворились в воздухе, как утренняя мгла. - Хён, ты чего завис? - обеспокоено спросил Чонин. Мён же отрицательно помотал головой и улыбнулся Чонину, успокаивая. А потом поднял свой бокал вина. - Давайте выпьем, ребята за то, без чего бы не было сегодняшнего вечера, - все, дружно смеясь, подняли свои бокалы, прекрасно понимая о чем речь. - За чудеса Рождества и вторые шансы, которые они дарят!