***
Я зашёл к Таканори под вечер. Тогда, когда уже смеркалось и холодало. В небо парило из-за таявшего снега, и облака закрывали своими полупрозрачными тельцами всю глубокую синеву, давящую на голову сверху. Под ногами скользило, и было как-то непонятно: то ли я оступаюсь и поскальзываюсь на ходу, то ли просто снежная каша несёт меня по дороге вперёд. В общем, всё это происходило слишком неясно. Я просто переставлял ногами, следил за ботинками и маневрировал между людьми, думая о том, как быстро эта сырость сойдёт с улиц… А теперь я здесь. В его уютной, полупустой квартире с яркой прихожей. Меня потряхивает от незначительного перепада температуры и от его загадочного взгляда, который медленно блуждает по входной двери и моему пуховику, который я только что повесил. Потом он тихо вышел, позволяя мне разуться, без стеснения наклонившись, и обуть простые тапки, повыше натянув сползшие джинсы с низкой посадкой. Когда я прошёл дальше в его квартиру, в нос ударило запахом то ли ели, то ли чего-то ещё хвойного… А Таканори тем временем бесшумно ходил по тёмной кухне, клацая то по панели на плите, то по кнопке на чайнике и щёлкая пальцами по запотевшей крышке на пароварке. Я краем глаза задел его, наряженного и занятого, и прошёл мимо, шаркая по полу. В гостиной царили гробовая тишина и мягкий желтый свет, успокаивающий своей ненавязчивостью глаза. На левой стене из-за бликов белела пятнами абстрактная картина без рамки, на угловом диване, почти вплотную придвинутом к стене прямо напротив меня и накрытом мягким ворсистым пледом без рисунка и бежевого цвета, сиротливо, но очень вписываясь лежал белый макбук. Однако мне было почти совсем неинтересно, чем там занимался Таканори — меня в очередной раз привлёк плед. Всё тот же самый плед, который Мацумото каждый божий раз, стоило мне зайти к нему на чай или кофе, божился выбросить к чёртовой матери. И не то чтобы он был какая-то особенная транжира, но эта бесполезная, отвратительная тряпка действительно заслуживала такой участи, неважно, сколько она там стоила. Этот плед был выкроен из настолько невозможной ткани, что просто сесть, замереть и потом аккуратно подняться — этого совсем было нельзя: он скатывался даже тогда, когда ты просто смотрел на него! Однако же, вот он снова здесь. И это было удивительно, как только у Мацумото хватало терпения постоянно поправлять его… Даже если, например, взять меня: вот именно я, который приходил в гости едва ли раз на неделе. Я же постоянно раздражался по этому поводу, хотя и сталкивался с ним очень редко. На кухне подаёт признаки своего присутствия Таканори: он кашляет, а потом что-то лопается с тихим звуком и хрустит — я непроизвольно верчу головой и снова окидываю гостиную комнату взглядом: сбоку, слева, совсем едва видно для меня, на подвешенной над полом фигурной полке беззвучно работает телевизор, пуская цветные пятна по колонкам сверху и книгам с коробками из-под дисков снизу; справа вдоль стены неприметно стоит низкий, аккуратный неглубокий стеллаж, обставленный то в одном, то в другом, то в третьем углу всякого рода приятной мелкой бутафорией и, опять же, книжками, журналами. Перед диваном, ближе к середине комнаты, лежит узкий и длинный мягкий ковёр с закруглёнными углами. Если приподнять его край, то можно увидеть секретик — пол с подогревом. Хотя бы поэтому Таканори без проблем перезимует в своём доме. С короткого конца дивана вдоль своей длиной и поперёк ковра стоит низкий журнальный столик со стеклянной вытянутой столешницей — на нём стоит пузатый бокал, из глубин которого вертикально вверх, то появляясь, то исчезая, неровно веет еловым запахом куцый дымок, вгоняя в ступор. Мне видно через тонкое стекло, как с основной тонкой палочки ссыпается пеплом выдохшееся и как на самом её краю, в самой середине, тлеет рыжим. В этот момент позади появляется Мацумото — тихий, неразговорчивый в этот вечер, уютный человек в своей длинной, мягкой кофте с бесконечным во все стороны воротником и в тонких чёрных брюках. Он глянул мне из-за спины, поднимаясь на носки, и тихо спросил: — Нравится?.. — Не хватает движения и шума, но… неплохо, чувствуется романтика. — А преддверие нового года?.. — Ну… — я повернулся к нему вполоборота, задумчиво заламывая пальцы на руках, — я чувствую только ель и романтику… — Таканори улыбнулся на одну сторону рта и кивнул головой, убирая волосы справа подальше от глаз. — У меня есть апельсины и почищенные мандарины… ещё клубника, хочешь? — Я пока не голоден, спасибо, — Мацумото неловко мнёт рукава и вздыхает, поднимая на меня глаза. — Наверное, я рано тебя пригласил. Даже не знаю, чем тебя развлечь. — Давай поговорим? — решительно предлагаю я. — Мне есть, чем с тобой поделиться. Мы давно не виделись. Таканори ведёт плечами, приглашая на кухню — я дёргаюсь следом за ним и, почти налетая на его спину, странно иду позади. Слева — картины, картины, картинки; справа едва чадят маленькие бра за толстым, пористым стеклом, а впереди — снова яркая прихожая, подкупающая своей просторностью и полным отсутствием лишней обуви. Таканори пропускает меня на входе — и через пару мгновений в помещении загорается свет. Сначала тускло, но с каждой десятой секундой всё ярче и ярче. Мацумото задерживается возле двери, сложив руки на груди, а потом, когда я тяжело опускаюсь на стул, предварительно отодвинутый подальше от стола, подходит к полкам с посудой и достаёт кружки — себе и мне. Снова клацает по кнопке на чайнике — вода со дна загорается тёмно-бордовым цветом и начинает кипеть снова, ударяясь о прозрачное термостекло пузырящимися шарами. — Ты какой-то грустный. Расскажи мне? — я как-то задавлено спрашиваю его, ерзая на стуле и глядя в его спину. Когда чайник щёлкает, отключаясь, Таканори наливает в кружки кипячёную воду — она выбрасывается наружу волнами, поэтому он не торопится. У него из-за лопаток топорщится кофта на спине и вообще сзади. Я улыбаюсь как дурак, когда замечаю это, щуря глаза, и в этот момент Мацумото оборачивается, отпуская ручку чайника и оставляя его рядом с подставкой. — Ничего такого, на самом деле. Просто не срослось с семьёй в этом году. Как-то всё стихийно произошло — я не успел и опоздал с приглашениями. — перед моими глазами ставят кружку с дымком, — я наблюдаю, как Таканори отворачивается и отходит, заглядывая в полку и вытаскивая оттуда пачку с чаем, — потом кладут в неё пакетик, буквально сразу же намокший и потонувший в подкрашенном светлым коричневым кипятке. Затем ставят сахарницу с ложкой… — Я хотел в этом году пригласить всех к себе. Сначала предложил брату. Знаешь, племянники там, не так тускло. Что-то у них с дорогой не получалось. Когда звонил домой, мама зазывала к ним… В итоге, все снова собираются у родителей. Грустная история. Я подозреваю, что они все сговорились ещё задолго до моего приглашения. — Вечные проблемы, — я многозначительно выдерживаю паузу, вместе с этим дожидаясь, когда Таканори сядет напротив, а потом продолжаю: — Кою вот тоже не вытащить из дома. Я предложил ему, как обычно, всем вместе посидеть, а он заартачился в этот раз… Вот как упрётся рогом, хоть плачь, честное слово. Конечно, понимаю, что там куда более серьезно, чем просто семья, но и друзей нужно помнить тоже!.. — Мы будем не все?.. — Мацумото удивлённо поднимает голову от своей кружки, невпопад спрашивая у меня. — А Ютака, Юу? Как же так вы не смогли уговорить его?.. — Там всё было очевидно, — я глухо смеюсь, отворачиваясь в сторону. — Легче просто передать ему поздравления по телефону. Пусть себе куролесит со своими пупсами… Мы на время замолкаем. Возможно, даже как-то отчаянно. Только слышится иногда, как звякают ложки и как со стуком опускаются на стол кружки. На холодильнике циферблат отсчитывает время. От вазочки с конфетами приятно пахнет сладким… — Ты едешь к родителям? — Нет. Не в этом году. — Что так? — Я немного не в духе в этот раз, поэтому лучше повременить. — А я поеду. Только завтра вечером. Сегодня у меня личные планы… — я снова загадочно замолкаю, давая время подумать над своими словами. Таканори подносит ко рту руку, пряча за ней улыбку. — Ты сейчас шутишь или я сегодня вечером буду знакомиться с дамой твоего сердца?.. — Если ты считаешь себя дамой моего сердца и если ты хочешь познакомиться с собой по-новой, то это, в принципе, так, — Таканори закатывает глаза, а я несдержанно смеюсь, отставляя кружку на стол. — Так не интересно… Какие же я твои личные планы?.. — Ну ты же шутишь всякие пошлые шутки про меня, почему я не могу? — Мацумото хмурит тонкие брови, отводя взгляд. — Дурак.***
— Вот чем там так долго можно заниматься? — Это работа, Акира. — Работа ночью? Да ещё и в праздник? — Ты же работаешь в мой день рождения, а это тоже праздник… — Хорошо. Мы валялись на ковре в гостиной комнате. Таканори принёс с собой мандаринов, выключил здесь свет, прикрыл дверь и включил гирлянду, повешенную на окне. Если честно, то я сразу не заметил её, пускай и было светло. Зато сейчас я увидел. Что сказать, теперь я чувствовал не только ель и мандарины, но ещё и видел, как мигают лампочки на окне, пуская блики по глянцевому потолку. И чувствовал, что здесь, в этой полупустой квартире с одиноким, по сути, хозяином, тоже есть тот заставляющий замирать нутро дух, по вине которого я донимаю его нелепыми разговорами. Таканори светило в лицо с экрана ноутбука, освещая также и комнату позади него; ещё светлее было от беззвучно работающего телевизора. Ко всему этому добавлялась гирлянда и тепло, идущее из-под ковра. Мне так нравилось то, что я видел и чувствовал… И Мацумото сегодня был какой-то на пару мелочей особенный: совсем-совсем тихий и обходительный. Может, и это мне нравилось тоже… Совсем не напрягало то, что было между нами сейчас. Я мог спросить о чём у годно, и получил бы однозначный ответ на свой вопрос. Я мог сделать что угодно в этот вечер. Например, предложить ему выпить дешевого пива из комбини на углу улицы, а потом потащить в лав-отель и там до полуночи без нескольких минут заставить смотреть экзотическое порно и остроумно комментировать его. Ну, мне так кажется, что я мог бы… — Ты, может, проголодался? — Таканори выпрямил спину, отрываясь от экрана ноутбука, поправил волосы. Я повернул голову, отвлекаясь от своих ленивых и странных мыслей. Только через некоторое время до меня дошла суть его вопроса. Пока я мотал головой, активно отказываясь, видимо, озадачил, поэтому объяснил: — У меня сейчас такое состояние, знаешь… Кусок в горло не лезет, — Мацумото смерил меня взглядом. — Что поделаешь… — Я усмехаюсь.***
— Давай, наверное, уже собираться?.. — всё это время я следил за часами в верхнем правом углу телевизора. Там крутили новогоднее, пёстрое, утомляющее в такой обстановке. А мне уже скорее хотелось выбраться на улицу и сводить Таканори на салют. Оставалось два с половиной часа. Я спросил неуверенно и хрипло, после прочищая горло. Времени было ещё порядочно до начала праздника, однако я вылежался так, что просто не мог не предложить. Меня распирало во все стороны от нетерпения. — Давай… — Таканори безо всяких возражений пожал плечами, в очередной раз в своей манере, раскрыв ладонь, поправил волосы и отложил макбук обратно на диван. Потянулся, выгибая спину колесом, и вздохнул, недвижимо вперившись взглядом в закрытую дверь. Теперь нас подсвечивало сзади. Меня дёргало в стороны — и моя тень тоже ползла то в одну сторону по стене, то в другую. А Мацумото как-то странно замер, глядя перед собой. От его накрашенных пушистых ресниц на щёки падали приятные короткие тени; в глазах то гасли, то снова загорались желтые, зелёные, красные и голубые точки от гирлянды; щёки и подбородок под нижней губой ему затеняло, переделывая в одну из фотографий его фотосета в чёрно-белом. Может быть, если бы я не хотел сделать ему приятно, то мы бы остались так сидеть и дальше. Почти в темноте, на тёплом и мягком ковре в одной комнате со сладкими мандаринами и безмолвно. Но наши планы шли немного вразрез с атмосферой. Я коротко глянул на Таканори: он сидел рядом, оглаживая брюки на коленях, и совсем не торопился подниматься. В этот момент свет за нашими спинами пропал. Теперь с потолка стало заметно, как переливается разными цветами гирлянда, и телевизор стал как-то сильнее обычного засвечивать в глаза, лишая зрения. — Так идём или ещё подождём? — Идём, идём… — А чего сидишь? — Ты сидишь — и я сижу. — Хорошо, — я, усмехаясь, поднимаюсь и натягиваю за шлевки джинсы. Таканори тяжело поднимается следом, поправляя кофту и футболку под ней, и потом отходит к телевизору, выключая его. Кстати, благовоние перестало дымить. От него остались только растворившийся в комнате запах, к которому примешивались ещё и мандарины, и пепел на дне пузатого бокала. Больше ничего, за исключением ещё и моего недоумения, которое взялось просто из ниоткуда. Мацумото звал меня уже с той стороны двери, я вышел на его голос, прикрывая её за собой. Снова бра и снова картины с картинками, снова я тащу с шумом тапки по паркету и снова изучаю просторную прихожую, в которой одевается её особенно кроткий и мягкий сегодня хозяин в своей мягкой кофте с широким воротником и в брюках, в которых наверняка замёрзнет… — Обещали семь градусов мороза. Одевайся теплей, Таканори, мы же не на пять минут, — я неловко подступился к своим ботинкам, краем глаза наблюдая за реакцией Мацумото: ничего не ответил. Я обулся и выпрямился, — опираясь о стену спиной, он застёгивал свои сапоги на небольшом каблуке, потом глянул на меня. — Я серьёзно. — Мы же не будем просто стоять, верно? — Во всяком случае… — Не стоит волноваться, Акира. — Ладно, — я сделал жест руками, на что Таканори поджал губы, сглаживая улыбку, и снял с вешалки свой пуховик.***
Мы медленно брели по улице, иногда сталкиваясь плечами. Везде всё блестело, переливалось, двигалось. Всё было праздничное и приветливое. Везде были люди. Все ждали времени, замедлившего свой ход. Мне хотелось зайти абсолютно везде: в кафе, в пабы, в торговые центры и маленькие комбини — повсюду. И если бы я был один или если бы мы были все впятером, то, непременно, зашли бы. Но мне как-то особенно не хотелось таскать за собой под руку Таканори, поймавшего меланхолию, поэтому я просто смотрел издалека, безмолвно тоскуя. А Мацумото степенно вышагивал рядом, пряча руки в карманах своего пальто, и смотрел под ноги, глубже кутаясь в шарф. Определённо, что-то тревожило его. Он о чём-то беспокоился и о чём-то напряжённо думал. Неужели его так обидел отказ его брата и родителей?.. Или, может, это я так встряхнул его душевное состояние? Хотя если бы ему было в тягость моё общество, которое скоро дополнится ещё двумя людьми, то он бы мог сказать так, как уже когда-то говорил нам всем. …Года три назад, как раз в новогоднее время, он был на Тайване по рабочим делам. Мы решили поздравить его и отвлекли от чего-то особенно важного, когда позвонили, не учтя различия в часовых поясах. Я никогда в жизни не забуду, как Таканори небрежно кинул в трубку раздражённым голосом: «Поздравили? Молодцы. До следующего нового года, когда я буду не занят». И как после этого мы в пьяном угаре ухахатывались с его реакции — тоже никогда в своей жизни не забуду. Такие моменты бесценны… Может быть, ему было бы легче отвязаться от меня и, в конце концов, вообще от нас всех в этот раз? Или, всё же, его дело заключалось в чём-то другом? Я не знаю. Однако мне очень хотелось сводить его на праздничный салют, хоть Мацумото и был совсем без всякого настроя. Это было так странно, когда он молчал, вместо тысячи слов используя жесты и вздохи. До такой степени, что я готов был, как в детстве или юношестве, прокатить его на спине и специально уронить, чтобы он разразился колкими словами в мой адрес. Но вместо этого я, опять же, просто шёл рядом с ним. Да ведь это же просто праздник, просто салют и холод, от которого волей-неволей весь съеживаешься!.. Всего-то! Мы просто посмотрим, как будут сыпаться с неба цветные звёзды и как будут радоваться чьи-то дети — и после я верну его домой. Мы не будем особенно стараться найти Уке и Широяму, нигде не будем задерживаться. Просто постоим и потом пойдём, если он захочет. Просто встретим вместе новый год и разойдёмся. Нельзя же сидеть в квартире совсем одному, когда есть друзья, которые хотят тебя увидеть, правда?..***
Возле реки пока было не так людно, как в городе. Видимо, многим было, чем себя занять, и они не мёрзли, стоя на подходах к воде и грея озябшие пальцы о стаканчик с горячим чаем, кофе или какао. В отличие от нас. Но мы пока не покупали себе ничего, чтобы греться. Повсюду мелькали девушки в красных колпаках и в масках драконов; просили не подходить слишком близко к воде в целях безопасности и следить за своими детьми; со стороны парка крупными лампочками лениво светили гирлянды, опутанные вокруг массивных стволов и растрёпанных веток. Глаза просто не знали, куда посмотреть. Под ногами здесь не скользило. Снега как такового вообще не было, только подмёрзшая земля с желтоватой сухой травой и ещё чистая парковая дорога, пролегающая вдоль по берегу и дальше. Благодаря этому мы с Таканори преспокойнейше плелись, не боясь оступиться и упасть плашмя, вызывая сочувствие, а может и смех. Мне постоянно приходилось заходить за спину Мацумото, уступая идущим навстречу людям, и я смотрел почти в упор в его мягкие волосы на голове, подолгу задумываясь ни о чём. В последний момент я спохватился: — Может, давай пойдём, где повыше, пока не так много народу? — я просунул свою руку под руку Таканори, вставая вровень с ним, и приостановил, заглядывая в лицо с покрасневшими от холода носом и щеками. — Мне всё равно, — он в очередной раз за этот вечер пожал плечами, наклоняя голову, и крепче стиснул мою руку между своим боком и своей рукой, — если хочешь, то… — Я всё хочу, — перебил я, поддразнивая. — Теперь твоя очередь захотеть. Пожелай что-нибудь? — Глаза Мацумото расширились от удивления, и брови вразлёт вздёрнулись, на пару мгновений своим положением полностью преобразив его лицо. — Не поверю, чтобы тебе вообще ничего не хотелось. — Хочу в Россию, чтобы узнать про русских солдат и их досуг. — Серьёзно?.. — Это было слишком серьезно, Акира, — он посмотрел на меня своими блестящими из-за линз глазами и замер, выжидая. — …А что-нибудь адекватное? — я нервно разорился в последней попытке, прикладывая руку к лицу и протирая глаза. Таканори рассмеялся, переминаясь с ноги на ногу, и посмотрел на меня, по-доброму сужая глаза. — Что-то адекватное я буду просить у начальника, — он выразительно посмотрел мне в лицо, кивая головой. — Пойдём?.. Я стушевался, трогаясь вместе с Мацумото под руку, и старался попасть с ним в ногу. У него каблуки на сапогах приятно, резиново и мягко, при ходьбе ударяли по плитке. А у меня громко шуршала куртка, мешая слушать этот звук. Мне было хорошо идти рядом с ним. Это как, знаете, когда ты идёшь по городу за руку не с мамой и не с папой, потому что это не круто, а с каким-то своим дальним старшим родственником, которого редко видишь: он вообще какой-то другой, и совсем лучше идти рядом с ним, почему-то. В общем, я не знаю, как это объяснить, но это приятное чувство, которое навязчиво теплиться в груди, стоит каким-то образом задеть его, когда подумаешь, что вот так и так. Я сейчас чувствовал себя, как в детстве: со мной рядом был красивый и обольстительный человек, с которым я шёл рядом, держа за локоть. И то чувство, когда ты знаешь, что такое только у тебя, не давало мне покоя. И если прибавить к этому мандраж перед новогодней ночью, то я совсем не находил себе места. Направо и налево сыпать комплиментами я, конечно, пока был не готов, но мне уже хватало, чтобы сдуру вытворить какое-нибудь… Мы с Таканори друг за другом по ступенькам поднялись на гору с покатым спуском к реке и встали рядом возле дерева с каллиграфией, красивым почерком выведенной на белой хрустящей бумаге. На небе всё так же было облачно. Через полупрозрачные облака, просвечивая через них, показывалась полная близкая луна. Ветки не метало ветром; также ветром не нагоняло волны на реке, поэтому было тихо. Только мимо гуляли парочки, переговариваясь между собой вполголоса. А мы стояли. Встали, как вкопанные или сконфуженные, и оставались почти без движения. Над нашими головами бледно светили гирлянды, меняя цвет. Таканори пустил носом пар, выгоняя из-за ушей покрасневшими пальцами побольше волос, чтоб обрамляли лицо и было не так холодно. Его настроение снова, видимо, испарилось, и он безучастно опустил голову вниз, уставившись себе в ноги. Я ничего не мог с этим поделать. Хотя, опять же, я мог сделать абсолютно всё. Можно было купить ему кофе или чего-нибудь поесть, чтоб взбодрить. Однако я постоянно одёргивал сам себя: не нужно. Мне не хотелось оставлять его одного стоять здесь, а вот таскать за собой — ещё больше. В нашем случае никак не подходило выражение «из двух зол…» Однако оно, в принципе, описывало то, что сложилось. «Из двух зол выбирай третье». — Хочешь чего-нибудь? Я могу сходить, — Мацумото медленно повернулся в мою сторону всем корпусом и помотал головой, задумчиво дуя губы. Мне было не видно из-за шарфа, но на подбородке у него, готов поспорить, от этого жеста на время проступили ямочки. Таканори всегда делал так, когда ему хотелось что-то сказать, но что-то мешало. И так бывало довольно часто, когда мы или собирались вместе, или случайно сталкивались на улицах в Токио. Он часто замолкал посреди разговора и выбрасывал этот жест, заставляя додумывать за себя. — А я бы купил тебе кофе… хочешь? — Спасибо, Акира, за заботу, но я не хочу, честно. — Ты на диете? — Нет. Просто не корми меня, когда я не хочу, — Мацумото пихнул меня в бок, сразу же укрывая руки в карманах, а я, не проследив в тоне его голоса никакого недовольства, налёг в обратную.***
Широяма вообще был как будто морозостойкий: пил себе пиво из банки и его абсолютно не волновало, что, будь на пару градусов больше мороза, он примёрз бы губами к ободку и замку. Уке приветливо стоял рядом со мной, готовый в любой момент улыбнуться любому страждущему и обнять его, и смотрел на реку; я смотрел на всех троих, а Таканори, в свою очередь, смотрел на всех нас. Его и не то чтобы оживило появление кого-то ещё, однако он подобрался внешне, растягивая рот в трещащих от напряжения улыбках. Мне было не особо понятно, что такое творилось с ним. Он то ли хотел бежать подальше ото всего, то ли просто был не в настроении и старался сгладить этот момент — по его виду никак нельзя было понять. И за всё то время, которое мы простояли вчетвером, понятнее не стало.***
До праздника оставались считанные минуты. Народа стало столько, что волонтёрам приходилось регулировать движение туда-обратно, чтобы те, кто хотели выйти, смогли это сделать, никому не помешав. Мы наблюдали за течениями, стоя с краю, и не разговаривали друг с другом. Таканори переминался с ноги на ногу, приваливаясь к моему плечу, а Юу и Ютака потихоньку курили, скрываясь за стволом дерева. Если так можно выразиться, то всем нам уже буквально жало — до такой степени нервно мы стояли. Вокруг бесконечно много чего говорили — галдели, одним словом. Если честно, то и мне тоже хотелось. Я порывался выпалить что-то, что первое придёт в голову, и смотрел сверху вниз на Таканори, который мялся рядом. Мысль сама себя исчерпывала, стоило только Мацумото качнуться на месте. Тогда я видел его занявшееся неровно рдеть лицо и осекался, стесняясь привлечь к себе внимание.***
— Может, давайте позвоним Такашиме? — Широяма незаметно подошёл со спины, заворачивая свои руки нам с Таканори на плечи. — Всё равно он там сейчас без дела сидит… — Неплохая идея, — Мацумото задумчиво качнулся в сторону, отходя от нас, и развернулся лицом. Кажется, он совсем замерз… — …И традиции заодно поддержим, — Юу коротко улыбнулся: все мы здесь прекрасно понимали, что это будет всё равно не то, что раньше. — Давайте поддержим, — согласился и я тоже, нетерпеливо переминаясь на месте. Юу уже доставал телефон.***
— Большое спасибо за заботу, — Таканори сконфуженно поджал губы, больше не зная, что сказать, и шагнул назад, отходя мне немного за спину. Девушка улыбнулась, оставляя нас. Ютака усмехнулся, шелестя упаковкой из-под сладости, которая досталась и ему тоже. Ну, я сам знал, как это неловко, когда привлекательная девушка угощает тебя в весьма символичную дату. И угощает не абы чем, а в такой же степени символичным, как и дата, моти. Было одновременно приятно и неловко. Хотелось сгореть со стыда. Но ведь нас просто угостили, казалось бы… Юу освещал Кою по телефону события, происходящие вокруг, немного в стороне от нас. Печально, что его обошла стороной участь быть сбитым с толку вниманием к себе. Хотелось бы посмотреть, как бы он замельтешил. Про меня самого и говорить нечего.***
Мы стояли в один ряд, накинув руки друг другу на плечи, как обычно делали это. Широяма с моей стороны непринуждённо улыбался, созерцая, как высоко вверх поднимаются немногочисленные горящие фонарики. В протянутой чуть вперёд руке он держал телефон, обернув его камерой в сторону реки. Я расплывчато видел в правом нижнем углу экрана то, что происходило перед нами самими, и крупным планом замершего с сигаретой Кою. Ютака стоял справа от Таканори. Со своей доброй улыбкой, со своим добрым, открытым взглядом Уке был почти как Мацумото — на пару мелочей какой-то не совсем такой, непривычный и незнакомый. Он стоял, не двигаясь. Все мы находились в полном молчании. Абсолютно все. И завороженно наблюдали, как в бесконечную, кажется, черноту, спрятанную за куцыми облаками, медленно поднимались горящие бумажные светлячки, вместе с собой вознося к небу чьи-то новогодние желания и надежды. Таканори стоял слева от меня. В его широко распахнутых глазах снова отражались точками огоньки. Он стоял, удивлённо вздёрнув брови, и наблюдал за ними, летящими уже высоко-высоко, и непроизвольно сжимал на моём плече пуховик. О чём он думал в этот момент и думал ли вообще? Почему он был так похож на ребёнка со своим удивлением? И по-настоящему ли он удивлялся? Почему же именно это так поменяло его в лице? И зачем он постоянно затаивал дыхание?.. Мне было интересно. Однако я не собирался расспрашивать его. Сейчас это было не так важно как-то, что атмосфера с каждой секундой накалялась всё сильнее и сильнее. …Фонарики запустили в воздух за полминуты до Нового года. А сейчас время стремительно заканчивалось. Всего лишь несколько секунд — кто-то вдалеке, на задах, считал — и мы в следующем, очередном новом году. Из динамика на телефоне Широямы доносились детские голоса и голос Такашимы. Вместо обычного звонка Юу предпочёл дальше видео-чат. Поэтому можно сказать, что Кою сейчас был вместе с нами. Все так изменилось… Ещё бы несколько лет назад я вместе со своей семьей в другой префектуре стоял бы в очереди к храму, чтобы ударить на удачу в колокол, но никак бы не замирал в ожидании праздничного салюта, обнимая за плечи своих друзей… Может, то, что всё как-то меняется вокруг нас, — это не так уж и странно? То, что Кою уже некоторое время женат и что у него уже есть полноценная семья с детьми и собаками; то, что Юу с каждым днём становится всё более и более популярным в определенных кругах; то, что Ютака едва ли может в будние дни выкроить пять минут на чашку кофе и отдых; то, что Таканори уже тридцать пять и что он отчаялся в кое-каких вещах; то, что я, Акира, наконец начал взрослеть?.. Скорее всего, это совсем не странно. Обычные вещи, приходящие с годами. Но это очень печально…***
— Говорил же, что мы не на пять минут и что нужно одеваться теплей. Совсем окоченел?.. — Мацумото бодро шагал рядом, цепляясь за мой локоть, и мотал головой. — Давай зайдём куда-нибудь? Мне холодно смотреть на тебя… Я почему-то запыхался, пока мы шли. Может, влажность воздуха так повлияла… А Таканори ничего. Он так же бодро шёл рядом и продолжал отказываться от любого моего предложения. Дышал, приоткрыв рот, и облизывал губы. — Хоть бы капюшон надел. — И так замечательно… — О, как же… — мы спустились в переход. Сразу обдало теплом. — Кстати, мне нравятся люди, которые глупо улыбаются… — Сбившееся дыхание мешало говорить чётко, но, думаю, Мацумото понял меня. Я показал ему большой палец, улыбаясь, на что он закатил глаза.***
Он как-то долго копался и не приходил ко мне на кухню. Хотя прошло довольно времени, чтобы справиться со своими делами. Я уже был, в принципе, сыт, и мне было как-то неловко находиться здесь одному. Я прислушивался, но слышал только, как тихо работает холодильник и как моя нога нервно отбивает неровный ритм под столом. Я не слышал, чтобы у Таканори звонил телефон; я не слышал, чтобы он выходил из квартиры. Но он куда-то буквально запропастился… и появился как-то совсем неожиданно: — Не знаю уж, — начал он из-за моей спины, заставляя меня обернуться и в смущении замереть, — в какой момент целесообразней вручить подарок, поэтому… — Мацумото и сам занервничал, очерчивая пальцами углы небольшой коробочки в упаковочной блестящей бумаге. И стоило мне только раскрыть рот, чтобы сказать ему, или даже напомнить, про наш договор, как он в пару тихих шагов оказался возле меня, со спины, и одной рукой обнял за шею, наклоняясь к моему плечу лбом. Я не успел ничего, кроме как ощутить приятную тяжесть его прохладных рук, — одной — справа на груди, второй — на плече. И когда он просто встал рядом, протягивая мне подарок, я совсем потерял дар речи и способность двигаться. Мне дало в голову так, что даже зашумело в ушах… Он буквально поставил меня перед фактом. И это было до такой степени неожиданно, что я даже не знал, что мне сделать. Вместо того, чтобы забрать гифт, я, взявшись за его руку, поднялся со своего места: — Така… — и неловко заканючил, чувствуя, как трясутся поджилки на ногах. Мы стояли рядом и смотрели четко друг на друга. — Мы же договаривались, что как-то без подарков. — Он смотрел на меня блестящими глазами, на дне которых переливался из одного края в другой свет от люстры из-под потолка, и редко-редко моргал. А я, наверное, становился всё более жалким в своём положении. И ещё смотрел на его губы… — Мацумото… Мне даже не пришлось делать шаг к нему, чтобы встать вплотную. Я просто накинул руку ему на плечо, потом окольцевал и второй, сжимая в объятиях, как делал это обычно. Но тогда это происходило как-то более раскованнее… Сейчас я смущался выдохнуть лишнего. А упакованная в цветную бумагу коробочка с подарком вместе с одной рукой Таканори потерялись между нами. Он обнял меня за талию, сгребая в кулак футболку сзади на пояснице, и прислонился лицом к плечу. От его головы пахло холодной свежестью и немного городом. У него были до сих пор прохладные руки и нос, и это было приятно, если учитывать то, как я смутился… — Мне нечего тебе подарить, извини. Я не рассчитывал, что… — Ну, вообще, мы договаривались, что без подарков, поэтому… Позволь мне побыть слабохарактерным. — Оу, конечно… — С Новым годом, Акира. — С Новым годом, Таканори…