Не хочу верить

Джин хочется верить, что он не нравится ей сразу, с первого взгляда. Его взгляда – с этим явственно промелькнувшим интересом. Смотрите-ка – преступница, дочь гениального военного инженера Империи. Чего тут может быть хорошего, в интересе, если в голове у всех крутится только одно – Джин Эрсо, дочь Галена Эрсо? Опасность, разменная монета, пленница, враг. Джин хочется верить, что она не обманулась прямо тогда, сразу. Что она и так все знала, и слова железного болванчика – Кассиан тоже считает, что это ошибка – не стали тем неприятным пинком в живот нелепо шевельнувшейся надежде. Какая, к ситхам, надежда? Когда тебя выбрасывают на улицу в шестнадцать, с бластером и ножом, не о надежде думается. Когда первый раз тебя выбрасывают гораздо раньше, ребенком, совершая совершенно непонятный, отчаянный и бесполезный выбор – пожертвовать собой ради тщетной попытки… чего? Защитить мужа? Выиграть войну? В душе привычно просыпается злость. Джин хотелось бы понимать – мать, Со. Даже Кассиана, может быть, хотелось бы… … хотя – нет, Кассиана – нет. … Джин хочется верить, что это случайность. Нет, даже не случайность – норма. Для Восстания нормально защищать тех, кто ему нужен, и она нужна – она ниточка к Со Геррере, ниточка к Галену Эрсо. Она, ситх ее побери, Джин Эрсо, и даже Орсон Кренник защищал бы ее – пока она была бы нужна. Это все нормально, не более, - зло думает она, когда Кассиан… нет, пусть будет капитан Андор, тащит ее, раздавленную навалившимися чувствами, к кораблю, к спасению. В голове – отец и прошлое, а в груди – противный комок, и она уязвима как никогда, уязвима к этим словно бы добрым взглядам, к этой словно бы бескорыстной помощи. И теплу, ситх его побери, предательскому теплу. Она снова чувствует себя брошенным ребенком, и ей хочется уткнуться лбом Кассиану в плечо, и чтобы он не отстранялся, не отшатывался. Ей хочется каких-то неправильных, опасных вещей, и Джин сжимает зубы, чтобы запихнуть их как можно дальше, вытереть из памяти. Ей нужно спасти отца. … Джин хочется верить… нет, Джин верить не хочется. Внутри черной лавой бурлит злость, и Джин снова, снова и снова напоминает себе, что капитан Андор, этот хладнокровный снайпер-убийца, не понравился ей с первого взгляда. Она ведь почувствовала, все прочитала. Жизнь просто не могла не научить ее этому – определять врагов, вычислять. Позади огонь, выстрел и безжизненное, но еще такое теплое тело отца. И Звездочка-Джин, его Звездочка-Джин, теперь совсем одна. И есть у нее эта злость, которую она волнами выплескивает на Андора, потому что очень не хочет видеть того, что плещется в его глазах. Не хочет слышать его слов, а еще чувствовать его… обиду? Боль? Нет, нет, Джин это абсолютно не нужно, абсолютно безразлично. Что бы он ни думал, что бы он ни чувствовал, что бы ни прятал за теперь уже бесполезными и ненормальными попытками спасти и вытащить ее. Она ведь уже не нужна. И это звенит в ее голове, когда Джин – зачем-то – смотрит Кассиану прямо в глаза. Один прямой взгляд – а потом отвернуться, спрятаться. Потому что ей не хочется верить в то, что она считала в ответ. Не хочется верить, что она нужна. … – Я привыкла, что как проблемы, так никого рядом нет, - а улыбка, ситхова неправильная улыбка, замирает где-то на краешке губ. – Отвыкай, – короткий ответ, и миллиарды осколков от разбитого «не хочу, не буду, не стану верить». Осыпаются к ногам вместе с клочьями разодранной, но ненужной уже маски – одиночки, привыкшей и любящей одиночество. И Джин улыбается. Может быть, впервые – широко и искренне.