Songs of innocence

Please just leave the chance to see how it ends Songs of innocence lead me to this way Just leave me chance, the darkness is my skin Songs of innocence lead me deep within. (Cold in May — «Songs of innocence»)

        — Поздравляю, Виктор! — доносится с трибуны лионского ледового дворца чей-то громкий восторженный голос, и Витя вскидывает голову, поправляя украшающий волосы венок ярко-синих роз. У глядящего на него паренька трогательные светлые кудряшки и искристые зеленые глаза — что альпийская травка.         — Как тебя зовут?         — Кристоф Джакометти! — выкрикивает тот, нервно вцепившись пальцами в бортик. «Швейцария, пятнадцать лет, — вспоминает Виктор цифры и буквы в колонках турнирной таблицы. — Шестое место». Первое выступление после ухода из юниоров никому не дается просто: даже сам Виктор в свое время чуть не свалился без сил после проката произвольной программы и, пошатываясь от усталости, занял кровью и потом отвоеванное место на пьедестале. Он выдергивает из букета розочку и, размахнувшись, кидает мальчику в руки.         — Увидимся на чемпионате мира, Крис! Он кивает с такой счастливой улыбкой на лице, что Виктор едва удерживается от того, чтобы для полноты эффекта не послать ему на прощание воздушный поцелуй.       Когда через год восемнадцатилетнего Витю перед разминкой кто-то окликает, чтобы пожелать удачи, он, обернувшись, нос к носу сталкивается с высоким кудрявым блондином в красно-белой форме швейцарской сборной и несколько секунд удивленно хлопает глазами, пока не понимает, что перед ним Кристофер-как-его-там, вымахавший за прошедшие двенадцать месяцев сантиметров на десять.         — Взаимно, — лучезарно улыбается Виктор, закусив губу, и улыбается еще шире, видя его залившиеся краской щеки. Кажется, в этом сезоне ему наконец-то не будет скучно.       В этом Виктор убеждается уже на банкете по случаю окончания соревнований, украдкой посматривая на жмущегося по углам Криса с бокалом шампанского в руках. Украдкой же замечает, как тот, воровато оглянувшись по сторонам, опрокидывает в себя его содержимое и кашляет в кулак, когда пузырьки игристого вина ударяют в нос. Крис ловит его взгляд, заинтересованный, оценивающий, и вспыхивает, когда заигравшийся и слегка нетрезвый Виктор медленно проводит языком по краю своего бокала, слизывая шипучие бледно-желтые капли. Изрядно раскрасневшийся от выпитого Яков громогласно отчитывает Поповича за проваленный прокат, и Виктор, прихватив с подноса официанта два полных бокала, идет прямиком к бронзовому призеру чемпионата Европы, чтобы самым наглым образом похитить его с банкета, раз тренер Джакометти так вовремя пропал с радаров. «За победу», — тихим вибрирующим голосом говорит Виктор, и бокалы соприкасаются с легким звоном; на шее Криса дурацкий галстук-бабочка, который он сдергивает с него первым же делом, стоит им выйти из зала. Двери лифта закрываются за ними с негромким лязгом; волосы Криса густые, тяжелые, и в них так приятно зарыться пальцами, чувствуя его мягкие губы под своими. Растерянным он выглядит максимум пару мгновений, после чего тянется к нему сам, сдергивая стягивающую хвост резинку, и серебрящиеся в искусственном свете ламп пряди закрывают спину ледяным плащом. Кто-то из них догадывается нажать на «стоп»; кабина останавливается между девятнадцатым и двадцатым этажом, руки Виктора забираются ему под рубашку, руки Криса у него под пиджаком, зубы прихватывают чувствительную кожу за ухом, и Крис плавится в его объятиях, впиваясь ему в шею горячими припухшими губами. В Крисе прекрасно все: и лихорадочный невинный румянец на щеках, и взлохмаченные волосы, и кошачьи глаза с поволокой, от чего Виктор усмехается про себя — разглядел. Низ живота болезненно тянет, но он все же касается пальцем нужной кнопки, и лифт с гудением ползет вверх, чтобы остановиться на двадцать третьем этаже.         — Хватит на сегодня, — шепчет он Крису на ухо и делает шаг назад, выходя. Ответный взгляд растерянный, обиженный. Неудовлетворенный.         — Выиграешь серебро — найди меня, — подмигивает Виктор и посылает в воздух легкий поцелуй вслед захлопнувшимся дверям. А добравшись до своего номера, падает спиной на кровать и, представляя, что Крис у себя в комнате занимается тем же самым, несколькими быстрыми движениями доводит себя до пика, чувствуя, как засыхают на коже вязкие капли.       В свои почти двадцать Виктор Никифоров невинная фея лишь на многочисленных фото в спортивных газетах и иногда на льду, когда тема программы соответствует подобному настроению. Виктор Никифоров красив как картинка и мастерски пускает пыль в глаза. Виктор Никифоров знает, что может получить все, что захочет, и этой уверенностью от него разит за километр. И у Виктора Никифорова сладко ноет под ложечкой, когда на ледовой арене дворца спорта «Scandinavium» продуваемого всеми ветрами шведского города Гётеборга ступенькой ниже стоит Кристоф Джакометти с большой серебряной медалью на шее, а после награждения украдкой скользит подушечками пальцев по его запястью, будто намекая, что Виктор задолжал ему подарок на совершеннолетие. Предвкушение кипящей кровью несется по венам, когда он, держа в руках шампанское, после обязательной для посещения официальной части банкета стучится в чужой номер, и взрывается, как склад с динамитом, когда его резко втягивают внутрь и прижимают спиной к стене под щелчок дверного замка и стук об пол чудом не разбившейся бутылки.       Кристоф Джакометти точно не фея. И точно не невинная. «Тем лучше», — думает Виктор, толкая его на кровать и усаживаясь сверху, снимая галстук и расстегивая пуговицы у него на рубашке, медленными дразнящими движениями ладоней скользя по горячей коже и что-то бессвязно шепча, когда ловкие пальцы расстегивают ремень его брюк и вжимаются в бедра. Он слышит его восхищенный вдох, ловит зовущий взгляд из-под опущенных ресниц, когда одежда комом падает на пол, а волосы, которые он все так и не может решиться остричь, каскадом рассыпаются по плечам. Крис восхитителен, горячий, возбужденный, извивающийся под его руками, и Виктор не помнит, когда хотел кого-то так сильно, чтобы полностью отключался мозг. С мужчинами проще — они не липнут, как растаявшее мороженое, не вешаются на шею и не закатывают истерик, как его последняя девушка, на свидании вдруг решившая прилюдно залепить ему пощечину — за что конкретно, он уже даже не помнит. Крис, выгибающийся дугой на смятых простынях, восхитителен, когда Виктор проталкивает в него обильно покрытые смазкой пальцы, и каждый срывающийся с его губ стон проходит по позвоночнику огненной плетью. Крис восхитителен от и до, когда сжимает его внутри себя так сильно, что из глаз сейчас посыплются искры, скользит ему в рот языком, путается влажными от пота руками в его длинных волосах, заставляя отклонить назад голову, подставив под жадные губы беззащитную шею. И о боже, Крис действительно восхитителен, когда захлебывается криком, выстанывая его имя, от чего сознание словно уплывает, а в ушах остается лишь странный белый шум, напоминающий радиопомехи, да стук собственной крови, стихающий лишь после того, как Виктор в изнеможении падает на него сверху, ловя ртом его рваное свистящее дыхание.       В день, когда Виктору исполняется двадцать три, по электронной почте приходит сообщение с поздравлением и приглашением провести новогодние праздники в новом доме Криса в Лугано; пальцы сами быстро набирают ответ, а после находят в списке контактов номер службы, берущей животных на передержку: Маккачин уже привык регулярно оставаться без хозяина, а у Криса, судя по постам в инстаграме, живет своенравная персидская кошка, с которой его любимец вряд ли поладит. Он покупает билет на самолет в качестве средства от скуки, своей и Джакометти, ибо только он один знает, как одной фразой заставить Виктора вестись на него снова и снова. Скука, чертова скука, тренировки-каток-спортзал-осмотр у спортивного врача, давящая серость будней и горькое, почти полное отсутствие эмоций под застывшей на лице маской — разбить бы ее молотком, чтобы пошла трещинами, но она прилипла к коже так крепко, что уже не отдерешь.       В Лугано озеро, в Лугано горы, в Лугано свежий швейцарский воздух и шикарный двухэтажный особняк, отгроханный Крисом на призовые деньги. Виктор полусидит-полулежит на черном кожаном диване, поигрывая бокалом с коньяком, в котором медленно растворяются льдинки, и смотрит, как неторопливо падает снег за незашторенным панорамным окном.         — Поздравляю, отличное вложение, — честно говорит он, вдыхая густой запах сухофруктов — дешевую выпивку Крис даже подростком на дух не переносил. Крис довольно потягивается, как избалованный домашний кот, и от его взгляда поверх бокала по спине бегут мурашки. Чувств нет, а эмоции есть — пугающее своей парадоксальностью сочетание, а убойный во всех смыслах секс с Крисом раз в два-три месяца в течение последних лет — самые долгие отношения, которые были и есть в его жизни; желание урвать, ощутить хоть что-то, чтобы не провалиться в серую блеклую пустоту.         — Ты еще спальню не видел, — прямо намекает Кристоф, не сводя с него глаз. Виктор с ухмылкой допивает содержимое бокала и ставит его на стол под печальное звяканье ледяных кубиков, не успевших растаять.         — Так показывай. Дважды повторять не приходится — Крис всегда был на диво понятлив.       Зеркальный потолок отражает его собственное лицо, горящие страстью глаза и растрепавшиеся волосы, всполохи звездного серебра на черных простынях; Крис не дает ему пошевелиться, прижимая к кровати его руки, а Виктору не хочется сопротивляться — лишь бы скорее, наконец, снова, как всегда, жарко, чувственно и сильно. Он кричит в голос, когда полностью избавивший их обоих от избытка одежды Крис после короткой растяжки одним мощным движением входит в него, и не привыкшее к подобному обращению тело отзывается сладкой пульсирующей болью. Высший балл, Никифоров, ты только что во второй раз лишился девственности и стонешь, как последняя блядь, коей ты, собственно, и являешься, и от этой мысли почему-то хочется истерически расхохотаться, пока отражение не брызнет осколками, которые в кровь расцарапают лицо. Крис, хрипло дыша на ухо, выдергивает ремень из валяющихся рядом джинсов, после чего крепко привязывает его запястья к спинке кровати, окончательно лишая подвижности, и начинает двигаться сам, дразняще, неторопливо, наслаждаясь каждой секундой. В какой-то момент он резко выходит, от чего у Виктора вырывается несколько громких непечатных выражений — благослови, боженька, великий и могучий, — переворачивает его на живот, тянет за бедра, заставляя встать на четвереньки, и так же резко входит снова, с силой дергая его за волосы, и остается лишь вцепиться зубами в удачно подвернувшуюся подушку, пока короткие ногти царапают бока и спину, ласкают, гладят, зная, как именно ему нравится, и Виктор словно падает, с трудом держась за перекрученный ремень, судорожно хватая ртом воздух, напрочь выбитый из легких, когда Крис придавливает его к матрасу своим телом, что-то лениво шепча по-итальянски и касаясь губами выступающей косточки на шее.         — Как Новый год встретишь, так его и проведешь, — непонятно к чему вдруг вспоминает Виктор и смеется, невзирая на начисто сорванный голос.         — Значит, год обещает быть на редкость приятным, — мурлыкает Крис, растирая его затекшие запястья. Виктор думает, что вряд ли сможет когда-либо от этого отказаться.       Пятая подряд победа в финале гран-при дается неожиданно тяжело, и в порыве чувств Виктор целует холодный золотистый металл, стараясь не морщиться от звуков затворов камер. Крис, обреченный на вечное второе место, косится на него, поигрывая ленточкой от медали, а взявший бронзу канадец от радости готов выпрыгнуть из штанов. А задница у него, между прочим, ничего, мимоходом отмечает сознание и так же мимоходом вычеркивает канадского фигуриста из памяти, равно как и какого-то парня-азиата, передумавшего с ним фотографироваться. Через несколько часов они с Крисом переводят дух на развороченной кровати, и Виктор выбрасывает вверх руку, то закрываясь ею от бьющего в глаза света люстры, то слепо щурясь, и пытается понять, как, черт возьми, они оба до этого докатились.       Следующим вечером на банкете он следит за тем, чтобы Юра не добрался до алкоголя, но не успевает моргнуть и глазом, как того утягивают на состязание по танцам, и в его противнике Виктор с удивлением узнает того вроде бы фаната, оказавшегося, на минутку, одним из его вчерашних соперников на льду — скажи, Витя, спасибо врожденному склерозу. Плисецкий, шипя рассерженным котом, после сокрушительного поражения ретируется с танцпола, а его место занимает Крис, углядевший невесть откуда взявшийся в зале шест для стриптиза. Он привычно разглядывает бесстыдно демонстрирующего свою наготу Криса, ибо посмотреть и правда есть на что, и не замечает, как переводит глаза на японца, который сейчас, вися на шесте, с ног до головы обливается шампанским. И, поймав заинтересованный взгляд Виктора, отбрасывает в сторону бутылку и целенаправленно идет прямо к нему слегка неустойчивой походкой.       Виктор не понимает, как японец, которого, кажется, зовут Юри, утаскивает его в центр зала, ведет его в танце, уверенно обнимая за талию и прижимая к щеке теплую ладонь, от которой едва слышно пахнет алкоголем, виснет у него на шее, утыкаясь в грудь горящим лицом, но понимает, что ему все это безумно нравится. Юри резко распахивает полные золотистых искорок карие глаза, из-за очков кажущиеся огромными, и Виктор сначала с трудом может разобрать слова — так быстро, волнительно, нервно он тараторит, будто боясь, что Виктор сейчас исчезнет, как мираж в пустыне, обманчивая иллюзия реальности. А Виктор не хочет исчезать. Не хочет, потому что тонет в искренних эмоциях Юри, который зовет его в гости в забытый богом городишко в Японии и воодушевленно просит стать его тренером. Виктору плевать, что на них пялится весь зал и что завтра все соцсети будут пестреть фотографиями. Плевать, что Кристоф, успевший вернуть на место брюки, с интересом наблюдает за происходящим, а Юра готов схватить Юри за шкирку, оторвать от него и выкинуть в первое попавшееся окно. Виктору не хочется ни уходить, ни убегать, ни испаряться, ни проваливаться сквозь землю. Ему до жжения в глазах хочется плакать.       Юри уводит причитающий и через слово извиняющийся тренер, и в зале становится холодно и пусто. Виктор, оглядевшись по сторонам, прихватывает початую бутылку шампанского и, пошатываясь, идет к себе в номер, запираясь на задвижку. Когда раздается стук, он болезненно морщится и, толком не глядя на слишком яркий экран телефона, набирает сообщение. «Не сегодня, Крис». Стук замолкает, как и последующие за ним тихие шаги, и Виктор, допив шампанское и пролив почти половину себе на костюм, валится на кровать, раскинув руки, а на обратной стороне век словно намертво отпечатался образ Кацуки Юри с его абсолютно, прекрасно, восхитительно влюбленными глазами.       Не сегодня, Крис.       Пожалуй, никогда.