Без пяти минут весна

Он сидел, съежившись от холодного, пробирающего насквозь ветра и ледяных капель дождя, периодически попадающих за шиворот куртки и вызывающих тонну неприятных мурашек. Настроение с каждой минутой становилось паршивее, а в голове все чаще мелькал мучительный немой вопрос: «зачем?». Он сидел на грязной мокрой скамейке около церкви. Ждал. Томительно и долго ожидал Его здесь каждый февральский день. Но Он не приходил. И Ламаник чувствовал, как постепенно угасает его надежда вечером двадцать девятого февраля. Фраза Уилла, брошенная мимолетно год назад, въедалась в разум, как густое смолянистое пятно в белоснежную ткань — едко, быстро и надолго. Встретимся на этой лавочке у церкви в феврале, Ламаник. Парень зарывается руками в волосы и опускает голову на колени, упираясь взглядом в редкие капли дождя, разбивающиеся о асфальт. «Лжец», — шепчет он с ядовитой усмешкой. Голос хрипит от простуженного, неприятно саднящего горла. Кажется, нужно было надеть шарф. Пожалуй, можно было бы и вовсе остаться дома. Ламаник тянется к карману толстовки, но руки, похоже, совсем онемели от холода. Подрагивающими пальцами он достает оттуда дешевую пачку сигарет и зажигалку. «Без пяти полночь», — Думает Ламаник, мимолетно смотря на наручные часы. «Без пяти минут весна, Уилл», — Усмехается он. Дым, унылый и серый, поднимается к черному небу, растворяясь во мгле приглушенными светлыми всполохами. Терпкий, с толикой горечи привкус сигареты оседает на языке, горло першит и неприятно жжет от едкого дыма. — Вы не меняетесь, господин, — голос печальный и крайне знакомый звучит где-то совсем рядом. Чужая худая рука робко выхватывает сигарету из пальцев Ламаника. — Ты почти опоздал, Уилл. — Прошу прощения, — Уилл неуверенно присаживается на скамейку рядом с Ламаником, — простите меня, что заставил ждать, господин. — Ха, — Ламаник усмехается, — думаешь я целыми днями торчал на этой дрянной лавочке, ожидая тебя, Уилл? — Он приближается настолько близко, что говорит ему чуть ли не в губы, — Я. Не. Ждал. Тебя. Просто сегодня так получилось. Цвет глаз Уилла — голубые льды ледников Антарктиды, настолько же холодный и глубокий. И между тем, замечает Ламаник, дыхание его теплое, обжигающе горячее. — А еще я замерз. Уилл мягко улыбается и стягивает с себя свой плащ, отдавая его Ламанику. — Несомненно, Вы не ждали меня, господин. Уилл затягивает сигарету и приближается к Ламанику, нежно и неспешно обдавая его губы крепким дымом. Ламаник на это лишь ухмыляется, вдыхая терпкий запах сигарет и как ему кажется, чего-то мятного, и кружащего голову. — Но это не меняет того, что я не ждал этой встречи. До соприкосновения их губ — сантиметр — невидимая стена, которую Уилл не смеет преодолеть. — Ты никуда больше не уйдешь Уилл. — Да, господин, больше — никогда. Улыбка Уилла мягкая и пугающе приятная настолько, что желание Ламаника смазать ее с его лица растет с каждой секундой. И Ламаник первым нарушает эту черту, первым уничтожает выстроенную собой же стену. Поцелуй, точно касание раскаленного солнца — быстрый, пробирающий до дрожи и обжигающий. Уилл — лжец, думает Ламаник. Уилл — притворщик, двуликий Янус — превосходный актер. И Уилл, думает Ламаник, останется рядом с ним на всю его жизнь. На всю, потому что вечность слишком обширна и невозможна для человека. На всю, потому что Ламанику нравится эта мнимость Уилла. А Уилл просто любит настоящего Ламаника.