Подарочек на день рождения

Все было готово к празднику. Прелесть лежала посреди широкого плоского камня, где ей было самое место. Голлум не помнил точно, на столе должно быть это место или возле него, но решил, что так будет в самый раз, иначе ее никто не увидит. Вокруг на мелких камнях, похожих на лепешки, он расставил угощения: рыбьи головы, червивые грибы, пальцы гоблинов. Все это было украшено синеватой пушистой плесенью, которая вырастала на костях, если Голлум забывал о них на пару недель. С гостями ему пришлось намучиться, но и они выглядели празднично: два гоблина (один был давно обглодан до скелета, а у второго еще были целы некоторые хрящи и на костях оставалось немного зеленоватого мяса), крупная рыбина с мутными глазами и старый, старше самого Голлума, почти окаменевший труп какого-то животного, похожего на волка. Он уже был здесь, когда Голлум нашел эту пещеру, и с тех пор ничуть не изменился. Грызть его не получалось. Усадить гостей вокруг стола было делом непростым, Голлум устал и оцарапал руки острыми ребрами гоблинов; каждого он украсил мерцающими гнилушками, цветными грибами и плесеневым пушком. У гоблина посвежее в голове завелись личинки, но Голлум даже обрадовался: их можно подать на десерт. Сам он восседал на главном месте за этим подобием стола, радостно хлопая в ладоши. — Да, да моя прелес-сть прекрасная! Тебе нравится, да, я знаю, нравится наш маленький праздник! Голлум сохранил мало воспоминаний о прежнем мире, где было солнце, но это никак не оставляло его: День Порождения, кажется. Или Урождения? Голлум помнил, что приходили гости, сидели за столами, ели, смеялись, пели песни. Они приносили с собой красивые и приятные вещи, которые называли «подарками», и вручали их ему, а Голлум, хоть его тогда звали иначе, чувствовал себя невероятно счастливым и смеялся громче всех. Он не был уверен, что делали сначала: ели или дарили подарки? Поразмыслив, Голлум пришел к выводу, что подарки вперед: иначе зачем кормить гостя? Вдруг он ничего хорошего и не принес? — Так, прелес-сть, пос-смотрим... что нам принес этот гоблин? — Голлум дернул скелет, сидевший поблизости. Сказать тот ничего не мог, только рассыпаться — что он тут же и сделал. Нижняя челюсть упала на стол, прямо в тарелку с грибами. — Хм, прелес-с-сть, как тебе такой подарочек? Не самая полезная вещица, да, мое сокровище, да! Но мы добрые, мы не будем отбирать у гостя угощение, — с этими словами Голлум нацепил одну из рыбьих голов на ребро гоблина. Челюсть он обсосал от грибного сока и положил рядом с прелестью. Теперь пришел черед второго гоблина. У этого от рывка отвалилась голова, и ее пахучее содержимое вместе с личинками вывалилось на стол. — Торт! — заверещал Голлум. — Прелесть, смотри, праздничный торт для тебя! Замечательный подарок! Обеими руками он хватал личинок и пихал их в рот, почти не жуя. Гоблину в ребра он высыпал всю тарелку грибов и для верности насадил поверх рыбную голову покрупнее. Дохлая рыба ничего дарить не хотела, поэтому пришлось надавить на нее. — Гляди-ка, прелес-с-сть, у нее полезли глас-ски! Рыбка дарит тебе свои глас-ски! Мутные рыбьи глаза он выдавил прелести прямо в серединку, чтобы она могла потрогать их; саму рыбу Голлум незамедлительно запихнул в рот и принялся сосредоточенно грызть начавшее пованивать мясо. Окаменевший волк тоже не принес подарка, и как Голлум его не тряс, ничего не дал. Тогда он просто толкнул тушу, и та упала в сторону, звонко загремев по камням. — Вот как мы поступаем с дурными гостями, моя прелес-сть! А теперь давайте праздновать! Еда! Подарки! Голлум запрыгнул на стол и закружился, подбрасывая в воздух несъеденные пальцы, рыбьи головы, жирных личинок. Наигравшись, он остановился перевести дух. Вся пещера была завалена едой, гнилушками и костями, но веселье — как тогда, под солнцем, — не выходило. Что-то было не так, но что? Голлум никак не мог вспомнить. — День рождения, вот как это называлось. День рождения, — прошептал он. Забытые запахи и звуки, какие-то голоса, которые он раньше знал, пронеслись в его памяти и взволновали Голлума. Он заметался по пещере, перебирая вещи и не находя нужной. Тогда он схватил прелесть и принялся баюкать ее на груди. — Ты моя... моя, прелес-сть, только моя! Ты мой подарочек на день рождения... бабушка подарила нам тебя, и мы никогда тебя не отдадим. Ты — наше счастье! Голлум повторял это на разные лады, пока не сморил его сон. Видения были разные: темные и ясные, и в одном из них он увидел, как подносит ему прелесть на маленькой тарелочке та самая бабушка, лица которой он не помнил. И Голлум поверил, что так оно и было, и спал после того спокойно.