И он идёт во всей красе

      Этого не может быть. Когда угодно, но только не сегодня, сегодня это просто не может происходить на самом деле. Ебучие высшие силы, если они там есть, должны чертовски его ненавидеть, чтобы это происходило именно сейчас.       Он прячется в кабинке туалета, лихорадочно соображая, что же ему теперь делать. Он может рассказать Якову, тот потянет за нужные ниточки и достанет нужные супрессанты, которые начнут действовать сегодня же.       Если такие, конечно, существуют. Юрий сомневается, что это так.       Еще он может сдаться. Пережить свою первую течку как любой неподготовленный свободный омега. Но это значит лишиться возможности кататься, а если он сдастся сейчас, он потеряет свой шанс попасть в финал Гран-При. Его дебют в старшей лиге закончится полнейшим провалом.       Он не сможет жить с осознанием того, что позволил физиологии встать на пути к его мечте. И кто знает, скольких спонсоров он потеряет, взяв перерыв.       Как же он все это ненавидит. Ненавидит болванов-докторов, заявлявших, что у него есть ещё год или два до окончательного созревания. Ненавидит своё облегчение после слов о том, что даже если его рост более свойственен омегам, его вес и скелет позволяют сделать предположение о возможном позднем скачке роста, и он просто окажется бетой. Дебилы-недоучки, бля.       Он ненавидит себя за то, что он омега. Он ненавидит своё тело за то, что выбрало именно этот день из фиговой бесконечности для вхождения в первую течку. Он ненавидит себя за то, что даже если он здесь, в безопасности и одиночестве пустого туалета, какая-то часть его умоляет выйти и сцепиться с первым же альфой, запах которого он учует.       Есть ещё один выход. Позволить альфе пометить его. Метка и пара остановят течку. Это может закончиться беременностью, но он сможет разобраться с этим позже. Проблема в том, что он не знает ни одного альфы, который добровольно спарился бы с ним, пометил его и разорвал бы отношения.       Юре не нужна пара, Юре нужна его карьера, он будет кататься пока не переломает себе все конечности, а идиотская пара будет только путаться под ногами.       И он не знает альфы, которого смог бы терпеть в качестве пары. Он ещё раз прошёлся по воображаемому списку: Мишель, Эмиль, Виктор и Жан-Жак.       Мишель и Эмиль очевидно не подходят. Они оба чересчур одержимы Сарой и оба слишком романтичны, чтобы согласиться на его план.       Виктор так и вьётся вокруг Кацуки, но все равно остаётся куда лучшим вариантом, чем мудацкий Джей-Джей.       Но все эти кандидатуры по-прежнему нереалистичны и нежелательны. Он никак не сможет добраться до любого из них, не привлекая к себе внимания. Он не в той форме, чтобы шнырять здесь туда-сюда. И даже если бы ему удалось проскользнуть незаметно, вряд ли у него хватит духу претворить свой план в жизнь. Он открыл и закрыл контакты Виктора уже около сотни раз, не решаясь позвонить и попросить помощи.       Он не может.       Потому что он не хочет, чтобы его первый раз был вызван тупой случайной физиологической реакцией и отчаянным положением. И, отчасти, он не хочет этого вообще, потому что после сцепки и метки он уже не сможет лгать себе о том, что он не омега и никогда омегой не будет.       Но он знает, что нужно сделать хоть что-нибудь, потому что течка почти убивает его. Он скулит и дрожит в своей пустой кабинке, ощущая невыносимый жар. Даже если бы не его феромоны, которые заставили бы всех альф в округе слететь с катушек, он бы не смог кататься в таком состоянии.       Он издаёт отчаянный всхлип и роняет голову на скрещённые руки, пряча лицо в ладонях.       И слышит звук открывающейся двери.       Юра замирает в своей кабинке и пытается спрятаться, подтягивая ноги к груди, кусая губы, чтобы не застонать от ощущений, которые вызывают даже такие простые движения в его сверхчувствительном теле.       Он был уверен, что заблокировал проход с помощью банкетки. Да, не лучшая баррикада, но её вполне достаточно, чтобы остановить большинство желающих, если учесть, что есть миллион туалетов, расположенных куда ближе к катку. К тому же, это было все, что он мог предпринять в состоянии, близком к панике.       Юра слышит тихие, но глубокие вдохи кого-то, кто сейчас нюхает воздух, и застывает. Если это свободный альфа, Юре конец. Но, возможно, он будет достаточно благороден, чтобы отвести Юру к его тренеру, вместо того чтобы просто принудить его?       Шаги приближаются, и вдохи становятся громче, жаднее.       - Здесь кто-нибудь есть? — звучит голос, и о боже Юра отдал бы все на свете, чтобы только больше никогда его не слышать. Но нет, и голос, и обладателя его он знает даже слишком хорошо       И вместе с тем, как тот приближается к кабинкам, Юра тоже начинает чувствовать его запах. Свободный альфа — прямо как и ожидал Юра, из тех, что никогда не поставят метку омеге до тех пор, пока смогут этого избежать.       И голос, и запах абсолютно точно принадлежат самому раздражающему из соперников Юры — Жан-Жаку Леруа.       И что делает его ещё более раздражающим чем всегда, так это то, насколько привлекателен его запах. Юра спрашивает себя, все ли альфы пахнут так восхитительно для омег в течке. Должно быть так, ведь не может же этот засранец Джей-Джей пахнуть лучше чем любой питерский бомж. Это было бы просто преступлением против законов вселенной.       Больше шагов. Запах приближается, и Юра не может сдержать тонкий скулёж, вырывавшийся из его рта.       - Эй? — тут же отзывается Джей-Джей, и теперь тот прямо перед его кабинкой. Юра видит под загородкой его тупые красные кроссовки.       И то, как Жан, заглянув в щель между дверцей и стеной кабинки, пораженно отшатывается.       - Плисецкий? — прикасается тот к двери кабинки, будто собираясь постучать, - Это ты?       Юра выпрямляется и прочищает горло, чтобы выдавить слегка дрожащим голосом:       - Вали отсюда.       Жан фыркает.       - Юр, происходящее очевидно. Почему ты не на подавителях?       Юра не может ответить на этот вопрос чем-либо кроме короткого всхлипа.       Жан дергает ручку кабинки, и слова его звучат панически:       - Юра, это твоя первая течка? Ты, черт, — его голос прерывается, — не знал до сегодняшнего дня?       Утерев выступившие слезы, Юра настаивает:       - Я сказал тебе валить отсюда, Жан. Радуйся. Теперь мне не удастся победить тебя.       - Ты снимаешься с соревнований? — спрашивает Жан, и Юра удивлен тем, как мрачен его голос. Не дождавшись ответа, тот продолжает:       - Это можно как-то остановить? Должно же быть что-нибудь, даже если оно не вполне безопасно. Юра, — Леруа замолкает и Юра слышит, как тот втягивает носом воздух, — Матерь божья, Юра, ты пахнешь великолепно.       Юре хочется ударить дверцу кабинки, прямо туда, где за пластиком находится голова Жана, но он этого не делает. Честным было бы признать, что Леруа тоже потрясающе пахнет. Его воли едва хватает, чтобы не отпереть кабинку и не выпасть в руки альфы.       - Ты, — заикается в ответ Юра, ему едва хватает воздуха, -ты можешь помочь мне.       - И как же именно я могу тебе помочь? — отзывается Жан, и Юра совершенно отчётливо слышит нотки самодовольства, вновь проявившиеся в его голосе. Чертов канадец снова флиртует с ним, дразнит, словно у Юры тут не ситуация жизни и смерти.       - Нет никакого волшебного лекарства, - начинает Юрий, не готовый сразу же признаться в том, что ему нужна пара. - Семнадцать страниц гугла, и только два способа остановить течку. Заранее систематически пить супрессанты или спариться с альфой. Как, кхм, настоящая пара, с меткой и всем прочим. Просто сцепка не сработает.       Повисла тишина.       - Так ты хочешь, чтобы я стал твоей парой, Юрочка?       В ответ Юра впечатывает кулак в дверцу кабинки.       - Это точно не самое романтическое предложение, что ты мог мне сделать, — смеётся Леруа.       - Оно и не должно быть романтичным, идиот! Это… как деловое соглашение или что-то вроде. Мне это нужно чтобы продолжить свою спортивную карьеру, а ты, ну блять, наверняка получишь удовольствие. Этого достаточно с моей стороны, — фырчит Юра, держа руку на замке кабинки, ожидая ответных условий, которые должны последовать до того, как все произойдёт.       Юре не нужно, чтобы этот король высокомерных ублюдков думал, что у них любовь-морковь.       - Ты уверен, что мне понравится? — снова смеётся Леруа, — Довольно самоуверенно для твоего первого раза.       - Отъебись, Жан, — выплевывает ругательства Юра, - Просто да или нет, и если ты не сможешь сделать все это, не привязываясь, то ничего не будет. Мне не нужна настоящая пара. Скорее, так сказать, пара на течку.       - Мне подходит, — соглашается наконец Леруа, - Ты миленький, пахнешь божественно, а мне надо слегка сбросить стресс перед моим победным выступлением.       - Пошёл ты, Жан, — произносит Юра, открывая замок и толкая дверцу. Видеть Жана и чувствовать его запах одновременно все равно что бахнуть флакон афродизиака — количество гормонов в крови возрастает в десятки раз. Юра снимает футболку даже не задумываясь, издав слабое мяуканье в ответ на одобряющую усмешку, относящуюся к его обнаженной коже.       - Тебе не кажется, что нам следует найти более уединенное местечко? — спрашивает Жан, уже, однако, скинувший толстовку и запустивший пальцы в волосы Юры.       Юра зыркает на него, но подставляется под прикосновения, целует его первым, отчаянно стараясь распробовать вкус альфы, стоящего перед ним.       - Если мы просто разделаемся с этим, мне без разницы, где это произойдёт.       Жан коротко кивает в ответ.       В комнате стоит маленькая банкетка и Жан влечет Юру туда, чтобы раздеться.       Жан смеётся омеге в рот, когда Юра целует его ещё раз:       - Я-то думал что ты хочешь просто разделаться с этим.       Юра стонет, когда губы Жана оказываются для него недосягаемыми, признаваясь:       - Ты просто так хорош на вкус.       Он больше не чувствует себя собой. Ноги его не держат, и все, что ему хочется это подчиниться и позволить альфе позаботиться о нем.       В отражении в зеркале он по-прежнему видит себя. Идеальный запретный образ невинной сексуальности. Черты лица по-юношески мягки, глаза светлые и влажные, на щеках легкий розовый румянец, и все это в обрамлении золотистых шелковых волос. Грудь приподнимается, слегка блестя от пота, соски напряжены, создавая идеальный контраст темно-розового с бледностью его кожи.       То, как он выглядит после хорошего выступления, но умноженное на тысячу.       Жан смотрит на него и думает, что так, должно быть, выглядят ангелы. Захватывающее сравнение. Прекрасный маленький ангелок, готовый к грехопадению только для него, Леруа.       Он пользуется тем, что Юра отвлёкся на своё отражение, чтобы укусить того в плечо, едва сжимая зубы, но этого хватает, чтобы привлечь внимание омеги.       Он позволяет рукам скользнуть по тонкой спине юноши, чувствуя дрожь мышц под пальцами, прежде чем достигает упругой задницы мальчишки и сжимает её, наслаждаясь тем, как у того спирает дыхание.       Он раздвигает половинки и чувствует влажность дрожащей дырочки.       - Черт, ты такой мокрый для меня, детка, — поддразнивает он, умилившись тому, как раздулись у мальчишки ноздри при слове «детка», и чмокает того в нос, прежде чем поднять омегу, придерживая за бедра.       Юра лихорадочно вцепляется в несущие его руки и обхватывает ногами талию Жана, вжимающего его в стенку.       - Мы должны быть лицом к лицу? — спрашивает Юра и Жан смеется.       - Не хочу, чтобы моя королева склонялась передо мной, — говорит тот, - Король должен принять на себя большую часть работы. Показать своей королеве, какой он сильный, — и задорно подмигивает юноше.       Юре хочется блевануть.       - Если ты ещё раз назовёшь меня своей королевой, я тебе член пополам сломаю.       Эта угроза на удивление эффективно затыкает Жану рот. Вместо этого он использует его, чтобы покрыть поцелуями и укусами шею Юры. Их длины сталкиваются, жесткие фрикции заставляют Юру задыхаться, когда Жан зажимает его член между животом омеги и собственным стояком.       Юра готов кончить только от этого, когда Жан прекращает терзать его шею и целует его.       - Все это действительно ново для тебя? — ухмыляется тот, и Юра впивается ногтями в его оголенные плечи.       - Течка делает все совсем другим, знаешь ли.       - И каким же? — спрашивает Жан, и в это же самое время Юра чувствует, как один из длинных пальцев Леруа мягко надавливает на истекающее смазкой отверстие.       Даже легкое касание заставляет его задохнуться и заерзать.       - Жан, — выдыхает он, - Пожалуйста.       - Пожалуйста, будь хорошим котиком и расскажи мне, что ты чувствуешь, — шепчет ему в ухо Жан, надавливая на чувствительное местечко чуть сильнее.       Юра тихо хнычет и поддаётся:       - Каждая частичка меня отчаянно молит о прикосновении. Это сводит с ума, — Жан нажимает ещё сильнее, вырывая ещё один шокированный всхлип, — И, боже, я чувствую, что должен быть заполнен. Я чувствую себя охуеть каким пустым.       Жан довольно урчит и прикусывает его ушко.       - И ты хочешь, чтобы я заполнил тебя целиком, крошка?       Небольшая здравомыслящая его часть не может поверить, что он позволил Жану чертовому Леруа сказать эту мерзость ему в лицо, но он измучен и не может воспротивиться.       - Да, да. Пожалуйста, пожалуйста, Жан, мне это нужно.       Член, проникающий сквозь узкое кольцо мышц, ощущается почти как откровение. Это что-то, чего он никогда не испытывал, в течке или вне её. Смазка сделала проникновение безболезненным, но ощущение растянутости было чем-то новым и чужим. Но таким блядски великолепным.       Он откидывает голову назад, царапая шею и упирается головой в стену, губы его приоткрыты, потому что воздуха категорически не хватает.       Рот Жана скользит по его горлу.       - Хорошо, малышка?       Юра выдыхает:       - Да-а, — и снова давится воздухом, когда Жан толкается глубже. Движения его поначалу беспорядочны, но, как только реакция Юры становится менее бурной, альфа перестаёт сдерживаться, втрахивая юношу в стенку без церемоний.       Юра протяжно стонет, наполняя комнату непристойными звуками, они отражаются от белых стен, эхом возвращаются к ним, и Жан целует его, выясняя, так ли он хорош на вкус, как звучит. Юра кончает первым, его тело содрогается в сильном спазме, ноги сильнее сжимают талию партнёра, а сам он кричит в рот Жана, только набирающего обороты. Тот безо всякой усталости вбивается в него уже чуть ли не целую вечность, и Юре остаётся только поражаться, почему Леруа никогда не демонстрировал такую выносливость на льду.       А ещё Юра обнаруживает, что его новообретенные биологические штучки от матери-природы позволяют ему получить каменный стояк в два раза быстрее. День ебаных открытий, мать его, два по цене одного.       И совсем скоро его член снова твёрдый и истекает предэякулятом ему на живот все сильнее с каждым безжалостным толчком.       Когда он кончает во второй раз, рык Жана над его ухом заглушает его собственные стоны. Его большие ладони отрывают руки Юры от его груди и прижимают к стене. Юра чувствует, сжимаясь в оргазменных судорогах, как набухает узел внутри него, и сжимает руки в кулаки, почти до крови закусывая нижнюю губу. Ощущения слишком…сильные.       Жан настойчиво проводит носом по его челюсти, заставляя склонить голову, показать шею. Глаза Юры затуманиваются, когда он чувствует дыхание Жана, вынюхивающего самое чувствительное, самое подходящее местечко на тонкой шее, и ещё более сильное потрясение снисходит на Плисецкого.       Клыки Жана прорезают кожу и погружаются в тёплую плоть его тела. Последние капли энергии, остававшиеся в Юре, уходят на то, чтобы не заорать.       Член внутри него набухает все сильнее, пульсируя, и, наконец, останавливается, ввинчиваясь глубоко, и Юра чувствует в себе много, ужасно много горячей спермы, когда альфа начинает кончать. Все это должно быть отвратительным, но он, обнаженный, распятый, крепко зафиксированный между стенкой, узлом и зубами в собственной шее, чувствует себя, как минимум, выигравшим Гран-При.       Жан разжимает зубы и медленно и осторожно зализывает повреждённую кожу.       Когда их взгляды случайно сталкиваются, Юра видит отблеск вины в чужих глазах. Ему остаётся только предполагать, в чем причина его сожалений. В девушке, оставшейся дома? В том, что он только что пометил своего соперника?       И что из этого заботит его больше? То, что Юра несовершеннолетний? Или что они перестанут быть просто соперниками? Или просто потому что это он, Юра?       Юрий пытается устроиться поудобнее и вздрагивает от внезапной боли.       - Нельзя двигаться, пока узел не спадёт, — объясняет ему Жан, — Но я постараюсь сесть, — говорит он, оценивая, как бы получше устроиться на банкетке.       Несколько шагов и всплесков боли спустя они нашли достаточно комфортную позицию, и в помещении воцарилась тишина.       - Если я залечу после этого, я избавлюсь от беременности. Немедленно. Любым способом, — нарушает спокойствие Плисецкий.       - Приятно видеть тебя в хорошем настроении, — саркастически усмехается Жан.       - Я просто практичен, — замечает Юра, чем заставляет собеседника замолкнуть. Вместо этого канадец просто начинает пялиться на него с до ужаса раздражающим выражением неподдельной заботы на лице.       Юра тут же отводит глаза, избегая прямого контакта. Ему не хватает духу напомнить Жану, что одним из условий их сделки было не привязываться. Он просто обнаруживает себя тихо плачущим в тёплом кольце чужих рук, словно защищающих его от невидимого зла.       Юра не вполне осознаёт, почему плачет. Сейчас у него достаточно много причин для слез, а Жан даже первой из них не знает, но словно понимает его без слов, и одного его присутствия хватает, чтобы Юру с головой накрывало волнами комфорта и спокойствия.       По позвоночнику пробегает холодок. Так вот что такое иметь пару.       В молчании они ждут окончания сцепки, приводят себя и друг друга в порядок и одеваются.       Плисецкий проверяет телефон.       Два пропущенных от Якова, несколько смсок, пара уведомлений от Инстаграмм. Все как обычно. Ничего не изменилось.       - Жан, — окрикивает канадца Юра, когда тот собирается проверить, нет ли рядом нежелательных свидетелей. Тот оборачивается, ожидая продолжения.       - Если растреплешь кому-нибудь, я убью тебя быстрее чем я, блять, четверные кручу, понял, козёл?       Жан демонстрирует ему два больших пальца и слабую улыбку.       - Понял, принцесса.             Юра выступает как никогда хорошо, бьет собственный рекорд, не хухры-мухры. И, хотя он все равно проигрывает Жану, новое для него ощущение спокойствия сопровождает его. Словно что-то зажглось и светится теперь внутри.             Он даже делится своей едой с Кацудоном.