Канун Рождества

Уже конец декабря, а снега еле-еле намело по щиколотку. У Виктора эта японская зима никак не укладывалась в голове. Абсолютно. На улице совершенно не холодно — Никифоров спокойно мог бы расстегнуть свой плащ. Зато идущий рядом Юри то и дело дул на свои тонкие пальцы и иногда кутался в вязанный бежевый шарф, пряча покрасневшие от легкого мороза щеки. Виктора так и подмывало подмигнуть и выдать что-нибудь бесстыдное в духе: «Хочешь погреться вместе со мной?», но фигурист, скрипя зубами, каждый раз сдерживался, боясь, что после такого стыдливый японец точно убежал бы от него на противоположную сторону улицы. А такое уже бывало, и не раз. Через три дня наступит Рождество. В Японии оно уж больно похоже на День всех влюбленных: кроме новогодней мишуры все вокруг обклеено разноцветными сердечками. Виктор неторопливо гулял наедине с Юри по узким заснеженным улочкам в канун Рождества, и его собственное сердце стучало, как бешеное. Никифоров был по-настоящему счастлив. Черт, если бы он только познакомился с Юри, когда был чуть-чуть помоложе: тогда пылкий Виктор бы определенно натворил с ним всяких глупостей. Однако Никифоров думал, что лучше уж начать поздно, чем никогда, в очередной раз предпринимая попытку схватить сопротивляющегося японца под локоть. Кацуки, как всегда, смущенно вырывался, опасливо оглядываясь по сторонам. Они с Виктором были весьма колоритной парой — в такой глуши, как Хасецу, их узнавали на каждом шагу. Юри это приелось ровно с того момента, когда Виктора окружила толпа смазливых старшеклассниц. Девчонки просили его расписаться хоть на чем-нибудь. На Кацуки же в свою очередь никто не обратил внимания. Если честно, то японцу было немного досадно: это он тут вообще-то родился и вырос, разве нет? Кацуки кипятился и откровенно ревновал, пока Виктор, то и дело ухмыляясь, поглядывал на Юри и подписывал тетрадные листы один за другим. В глубине души Кацуки понимал этих поклонниц, ведь он до сих пор фанат Виктора номер один, несмотря на то, что плакаты с ним пришлось снять (но не выкинуть), ведь их заменил самый настоящий оригинал, который сейчас находился в шаговой доступности. Юри, невольно улыбаясь своим мыслям и потирая замерзшие пальцы, запоздало почувствовал, что немного продрог. Виктор же с раскрасневшимися щеками в свою очередь выглядел очень воодушевленно. — Юри, тебе ведь не холодно? Мы же еще погуляем немного, да? — Виктор умудрился схватить его за руку. Кацуки смущенно фыркнул и, попытавшись освободиться от железной хватки, потерпел сокрушительное поражение. Никифоров был очень силен или опытен, или же попросту не хотел его отпускать. О последнем Юри предпочитал не думать. Он и так слишком запутался во всем, что касалось Виктора. Плюс расползавшиеся по округе слухи о них только подливали масла в огонь. Они вдвоем рассекали по улице, Никифоров без цели тащил его то в один переулок, то в другой, а Кацуки все делал вид, что утомился, хотя на самом деле его до сих пор не отпускало при мысли о том, что он идет рядом со своим идолом, а не сидит дома и не пересматривает кассеты с записанными прокатами, не пялится на плакаты, которые выдирал из спортивных журналов, что каждую неделю исправно покупал в комбини. Вот он Виктор: близко-близко, настоящий, с улыбкой до ушей и сияющими глазами. Кацуки позавидовала бы любая девушка, да что уж тут говорить, Юри все еще хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться в том, что он находится в чертовой реальности. А когда он был подростком, снов с Виктором ему приснилось немалое количество, кстати. Минут двадцать назад стемнело. На улице зажглась иллюминация: витрины магазинчиков пестрели гирляндами, а деревья переливались разными цветами. Виктор вертел головой по сторонам, улыбался, жестикулировал и болтал без умолку. — Эй, Юри, а это что? — Виктор потянул его за рукав, свободной рукой указывая направо в сторону от моргающих огней. Кацуки протер запотевшие очки и пригляделся. — Рождественский рынок, — Юри пошел бы куда угодно, лишь бы побольше видеть такого перевозбужденного и заинтересованного Виктора. — Пойдем посмотрим? Никифоров кивнул и сразу же потащил Кацуки прямо к прилавкам. Кажется, по пути они даже в кого-то врезались. Но это неважно. Виктор любил все яркое, запоминающееся и блестящее и сейчас у него глаза разбегались от такой пестроты вокруг. На прилавках лежали электрические гирлянды, расписные елочные игрушки, фарфоровые фигурки и бумажные открытки. Никифоров пораженно присвистнул и уже было повернулся, чтобы увидеть реакцию Кацуки, но японца нигде не было видно. Виктор не на шутку всполошился. Потратив на поиски Юри всего пару минут, он увидел, что японец стоял возле ларька с едой и мечтательно рассматривал что-то жаренное и уж точно калорийное. — Боже, — Виктор тихонько выдохнул на русском, поправляя взлохмаченные волосы. И это — его Юри со своей любовью к вкусной еде и вечными проблемами с метаболизмом. Кацуки заметил тренера и умоляюще посмотрел на него, чуть наклонив голову. Никифоров нахмурил брови и, решительно замотав головой из стороны в сторону, схватил японца за руку и буквально оттащил его от лавки с жареной свининой. Юри сделал вид, что он ни капельки не расстроен. После этого инцидента они гуляли по рынку в свое удовольствие и совсем не следили за временем. Никифоров остановился возле небольшой сувенирной лавки, заметив фигурки купидонов. Представив реакцию Юри на такой подарок от него, Виктор тихонько засмеялся, а стоявший рядом Кацуки краснел не переставая, не в силах перестать смотреть на своего кумира. Сердце Юри было тотально поражено уже лет десять, не меньше. — Слушай-слушай, — затараторил Виктор, хватая Юри за рукав. — Японцы же, в самом деле, любят все милое? Кацуки непроизвольно кинул взгляд на Виктора. — Ну, — замялся Юри, — я думаю, да. Никифоров подмигнул Кацуки. — О, Юри, значит, ты меня тоже любишь? Кацуки чуть не задохнулся, серьезно. Для него это был чертов перебор: где-то в грудной клетке закололо, он смутился и только пробубнил что-то невнятное в ответ. Виктор наконец отлип от злосчастной лавки с милыми ангелами и отбуксировал притихшего Юри вниз по улице. Шел снег, который сразу же таял и превращался в полнейшую кашу на асфальте, все было увешано гирляндами, Виктор чувствовал атмосферу приближающегося праздника и еще что-то, смутно знакомое. — О, смотри! — Никифоров ткнул на прилавок, где продавалось теплое вино с пряностями. Сердце Юри ушло в пятки. Нет-нет-нет, двадцатитрехлетний Кацуки не умел пить. Совершенно. Он сразу же входил в неадекватное состояние уже после пары глотков, и, конечно же, он не мог допустить, чтобы Виктор увидел его таким. А тот тем временем уже отсчитывал деньги. — Ты что делаешь? — Юри теребил рукав его плаща. — Я не буду, Виктор! Однако Никифоров был непреклонен, довольно улыбаясь. И вот они уже сидели на свободной лавочке. Юри, кажется, уже начал пьянеть от одного только запаха. К тому же, Никифоров сидел слишком близко, прикасаясь к нему своим коленом, и Кацуки сразу сделалось душно, вот он и неловко стащил с себя шарф. Виктор, глядя на результат проделанных им махинаций, только улыбнулся и отпил глоток. — Вау! Потрясающе, — одобрил Виктор. Юри бы под землю сейчас провалиться. Подальше от по-милому восторженного Виктора. От вина пахло корицей и еще какими-то специями, которых Кацуки не знал. От чего-то сделалось весело, захотелось крикнуть: «Вкусно!», как это сделал Виктор совсем недавно, но Юри сдержался, грея пальцы о теплый бокал. Ему было так хорошо и уютно, а сидящий рядом Никифоров так тепло смотрел на него. Над ними зажглись звезды или же это были летящие снежинки? Юри не понял, его конкретно повело, да еще и Виктор так вовремя подставил свое плечо, на которое Кацуки незамедлительно опустил голову. Очень удобно. «Хочу, чтобы это длилось вечность» — подумал японец, практически засыпая. — Знаешь что, Юри, — протянул Виктор, поглаживая его по голове. — Пусть это будет не последнее Рождество для нас. Никифорову было плевать на завистников и на людей, которые показывали на него с Кацуки пальцами. Только бы Юри вечность лежал у него на плече.