mad

-Чимин, не дури, просто сядь и съешь этот чертов ужин. Джин уже не на шутку разозлился, из-за чего атмосфера на кухне явно испортилась. Ему никогда не нравилось переводить продукты, он всегда заранее просчитывал все, до последней крошки. Чтобы всем хватало и ничего не оставалось «на потом». Пак лишь виновато пробурчал «прости, хён» и поспешил удалиться из кухни. Он искренне не понимал гнева старшего, все ведь четко слышали указание менеджера. Ему необходимо скинуть пару килограмм для успешного продвижения клипа. «Никому бы не понравилось смотреть на такие пухлые тела, вы ведь согласны со мной?» Вообще, это касалось всех парней, но Чимину хотелось сквозь землю провалиться, когда почувствовал на себе чужой взгляд при слове «пухлые». Потому что он знал – хоть задание было для всех, но обращался он именно к нему. Он, как никогда, понимал это. Парни начали отказываться от того, что раньше ели с большим удовольствием. Даже попросили Джина готовить что-то «более диетическое», поменьше соли и всяких приправ. Хоть и с трудом, но они все понемногу начали скидывать все то, что, по мнению менеджеров, было «лишним». Даже у Юнги, которому, казалось бы, худеть больше некуда. Внутри у него что-то болезненно кольнуло от воспоминаний, когда кто-то из директоров попытался отшутиться на тему голодовки. Он послушно выполнял приказ начальства и предпочитал оставаться в спортивном зале подольше, дабы не оказаться опять на улице и не переживать заново те голодные дни. Когда менеджер одобрительно кивнул, просмотрев отснятый материал, шестеро парней лишь облегченно вздохнули. Но не Чимин. Съемка клипа закончена, показывать тела на камеру в ближайшее время не понадобится, а значит, этому аду пришел конец. Но у Пака все только начиналось. Он старался меньше времени проводить в своей комнате, потому что делил её с Тэхёном. А делить комнату с Тэхёном – значит находить под кроватью обертки от конфет и игнорировать вечно сыплющиеся на голову предложения перекусить. Пока остальные парни хвалили Джина за вкусный ужин, Чимин упорно отказывался даже кусок в рот брать вечером. «Вот здесь некрасиво выпирает складка, А тут недостаточно прокаченные мышцы. Нет, фанаты явно будут недовольны таким телом. А про щеки и говорить ничего не хочу, один стыд». Тщательно подбирая все более жесткие диеты, пропадая часами в тренировочном зале и ругая себя за срыв, болезнь подкрадывалась к нему все ближе. Медленно, но верно. Он не замечал своих лихорадочных «нет» на любое предложение поесть, не замечал, как головокружения посещали его все чаще, а лицо становилось все меньше и меньше. Он не замечал, как медленно начинает сходить с ума. Но парни всё заметили. Хоть и не сразу, хоть для этого понадобилось время. Ну, кто мог подумать, что все давно вышло за пределы нормы? Все началось с безобидных отказов от мучного и сладкого. Все началось с банального подсчета калорий и тщательно подобранной программы тренировок. А закончилось холодными стенами кабинета психолога и страшного словосочетания на листке возле слова «диагноз». Никто не мог предугадать этого. Конечно, поначалу они списали пустой взгляд в никуда и несобранность на танцах на простой стресс. Просто устал парень, ну, подумаешь, все устают, отоспится и будет как новенький. Только вот спать Паку никак не хотелось. Как и признавать то, что он стал зависим. Зависим от маленького черного блокнота, на котором белыми пропечатанными буквами было написано notebook, в котором он каждый вечер перечислял все то, что съел за день и подсчитывал всю энергетическую ценность продуктов, до последней калории. Зависим от изнуряющих тренировок, от той боли в ногах после очередной пробежки. Зависим от мыслей, которые так и хотели задурманить разум, не давая проходу разумным выводам. Зависим от цифр на весах и вечно недовольным отражением в зеркале. На сайте то и дело приходили разного рода комментарии, которые он находил под своим профилем. «Оппа так похудел, надо же!» «Теперь я могу с гордостью назвать его своим биасом» «Такой он определенно нравится мне больше, надеюсь, его щеки ушли далеко и надолго» А Пак лишь недоумевал. Почему они все видели в нем того, кого упорно пыталось скрыть зеркало? Или, может, зеркало показывало все правильно. Просто он все никак не мог увидеть в нем настоящего себя. Подсчитывая в воскресенье вечером все те разы, когда он терял сознание, он гордился собой, и эта гордость пугала его. Заменяя приемы пищи более важными, по его мнению, делами, не в силах уснуть от сильной тошноты ночью. Вплетая в голову мысли о том, что ничего в этой жизни не дается просто так, научившись искусно врать старшим и заявлять, что «сегодня так наелся в том ресторанчике за углом, даже не представляете!», не подозревая о том, что все утро он был под наблюдением. Уставшие вздохи и надоедливые нравоучения на тему «ни к чему хорошему это не приведет» уже на нервы действуют. Вливая в себя литры зеленого чая, удовлетворенный возвращается в комнату, потому что смог обмануть желудок и на ближайший час избавил себя от противного урчания живота. И все еще не понимает, почему все, кроме него, видят в нем «ходячего скелета». *** Намджун первым решил поднять эту тему. Лидер, как-никак. - У нас проблемы. Он выжидал, когда в общежитии будут все, кроме самого виновника собрания. - Назови мне хоть один день, когда мы обходились без них, – Юнги, как обычно, только хмыкнул и нахмурился, присаживаясь на диван. На самом деле, все давно вычислили то, что ему совершенно не наплевать. Хоть он не признавался в этом, кажется, даже самому себе, но все в комнате знали, что он переживает за младшего больше, чем все присутствующие вместе взятые. - Юнги, пожалуйста, сейчас не время острить. – Джун только устало посмотрел на старшего. После недолгого молчания, он все же заставил себя продолжить. - Так вот, Чимин, он… думаю, вы все заметили его состояние в последнее время. Так больше продолжаться не может. Его нужно отвести к врачу, и чем быстрее, тем лучше. Ему было тяжело даже просто подумать об этом. Ему было тяжело представить себя, рассказывая врачу о Чимине. Потому что знал, что тот лишь даст направление к психологу и на различные обследования, пожав плечами, мол, вам только туда. Все в комнате понимающе закивали, но почти никто не вызывался сопровождать его. Почти. - Я его отведу. *** После нервного рассказа про Чимина психологу, после искусанных в кровь губ и помятого края рубашки, Юнги внимательно выслушал доктора. Долго не решался взглянуть на бумажку, на которой аккуратными буквами выведено «нервная анорексия», потому что незачем. Он услышал все от доктора. И, придя домой, он, вероятно, просто бросит на стол пакет с лекарствами, усердно жуя мятную жвачку, потому что пообещал больше не курить, но сегодня сорвался. Не желая ни с кем разговаривать, просто уйдет в любимую студию, и не будет выходить оттуда, пока не услышит от остальных облегченные признания в том, что Чимин справился, что теперь все будет хорошо. Потому что желание просто запихнуть ему в рот еды, а потом хорошенько ударить, да так, чтоб он потом еще, как минимум, полгода ходил с синяками, становилось все сильнее с каждой секундой. Но все, что делает Юнги, как только выходит из кабинета – это прижимает к себе удивленного и ничего не понимающего младшего, еле слышно всхлипывая. На вопрос «Хён, ты что, плачешь?», Чимин лишь получает подзатыльник и возмущенное «еще чего, мечтай больше». Но Юнги плачет. Потом, ночью, судорожно вытирая слезы, которые не успевают скатываться по щекам. Он не хочет вот так просто ломаться, он хочет быть сильным. Для себя, для Чимина. Шепчет «мы справимся, малыш», невесомо касаясь шеи спящего. Поднимается с холодного пола и устало шагает в студию. А Чимину с самого начала не нравится вся эта затея с доктором. Он ненавидит больницы и все, что с ними связано. Но пошел туда только из-за умоляющего взгляда Юнги, который смог разглядеть только он. Для остальных же он кинул ему холодное «ты идешь и точка». Но младший разглядел в этом что-то большее, чем простой приказ. Окрыленный надеждой и не в силах адекватно мыслить, он все же согласился, хоть до последнего относился ко всему этому скептически. Но видеть своего хёна вот таким ему было невыносимо. Сначала он не поверил, он отчаянно хватался за мысль, что старшие просто издеваются над ним. Отказывался принимать лекарства и в истерике кричал, что ненавидит всех, хлопая дверью. Ходит по улице, именно что ходит, не сидит на лавочке или лежит на траве. Ходит, быстрым шагом изучая территорию, потому что «при быстром шаге тратится вдвое больше калорий». Все еще зависим, не в силах бросить глупую привычку. И только через четыре недели он сам заставляет себя остаться в общежитии вместо вечерней пробежки. Через шесть недель он сам заставляет себя съесть эту кашу на завтрак, без наставлений старших. Через три месяца его кожа уже не такая бледная, как раньше, а через пять Тэхён счастливо щупает его за вернувшиеся щеки. Через полтора года ему назначают последнюю встречу с психологом. И старшие больше не улыбаются натянуто. Юнги давно вышел из студии, в которую загнал себя еще тогда, в день объявления диагноза. Счастливо встречает младшего и, стараясь не подавать виду, нежно касается в машине его руки, как бы случайно. Но Чимин замечает и смущенно улыбается, одновременно удивляясь такой реакции. Потому что они все выяснили еще полгода назад, когда на одной из прогулок, Юнги не оттолкнул того от себя, не смотря на то, что боялся, страшно боялся. - Это определенно был хороший день, – замечает Чимин, присаживаясь возле парня за столом. Впервые за долгое время он не отказался от ужина. - Завтра будет еще лучше, - обещает старший и сжимает его руку своей.