Часть 1
21 декабря 2016 г. в 11:39
— Виктор Никифоров мёртв! — Плисецкий надрывает глотку, пиная впереди стоящего мужчину. Хочется вытолкнуть его за каменное ограждение, чтобы он утонул в ледяной воде, и только бы лучи уходящего солнца в последний раз осветили его тело.
— Он бы никогда не уступил своё место ради какой-то японской свиньи!
Юрий скалился, подобно тигру, сжимая пальцы в кулаки в кармане своей куртки.
А Виктор продолжает молча разглядывать блеск обручального кольца «на удачу».
— Он бы никогда не оставил лёд просто так! Он бы пытался выйти на него даже с переломанными ногами! — не переставал надрывать глотку подросток, всё больше стараясь подавить желание испинать этого мужчину.
— Я и не бросал, — усмехается Никифоров, разворачиваясь к бушующему подростку и улыбаясь своей фирменной улыбкой.
Плисецкому от этого становится дурно. Не в плане «перехватило дыхание от восторга» или «господи-боже-мой, как он прекрасен», а «я выбью ему все зубы, если он снова мне так улыбнётся».
— Нет, ты бросил, — утверждает Юрий, делая шаг в сторону Виктора, который до сих пор не поменял выражение лица. А в голове лишь одна мысль: он либо слишком тупой, либо высокомерен. Потому что подросток давно просёк, что лучший фигурист мира так улыбается только на выступлениях, чтобы сразить публику наповал.
И это бесит больше всего — Виктор не видит в Юрие достойного; чем он хуже Кацуки? Тем, что не позволяет себя обнимать, или тем, что порой бывает грубым?
— Если прикрываешься тренером этой свиньи, то это не значит, что ты не бросил катание. Ощущать собственным нутром лёд под ногами или лживо сопереживать волнение своего подопечного — совсем разные вещи. Не мне ли тебе об этом говорить, Виктор? — Юрий становится тише, опуская голову. Видимо, бесполезно что-либо говорить.
А Никифоров наклоняется к нему ближе, чтобы разглядеть блеск смокшихся глаз. Плисецкий никогда не будет плакать как девчонка, даже при проигрыше. Он не запрётся в туалете, как японская свинья. Он русский! И в нём течёт кровь бойца.
Подросток уже собирается прощаться.
— Тебе не понять, — шепчет Никифоров. — Ты ещё слишком мал…
— Завтра ты в сотый раз поймёшь, что ошибался, — выплёвывает Юрио в привычной манере, отходя от кумира.
— На меня не действует твоё обаяние, Виктор, забыл? — лживо усмехается Юрио, засунув руки в карман и оставляя того на берегу Барселоны.
— Ты в этом так уверен? — нахально отозвался Виктор.
Над городом сгущались тучи. Небо стало значительно темнее, чем часа с два назад. Поднимался ветер, резкие порывы которого ломали тонкие ветки, поднимали волны тёмно-синего океана и опуская их, создавая брызги. Взбешённый, как погода у океана, Юра резко обернулся. Сзади уже стоял Виктор. И он не улыбался, как обычно это делал, не смотрел как на ребёнка. Никифоров смотрел прямо в его глаза. Плисецкий хотел было что-то крикнуть, но не смог, когда рука фигуриста чуть сжала его челюсть и приподняла голову.
Юра чувствует холодный металл кожей и горячие пальцы Виктора — такой контраст вызывает бурю эмоций, которую, конечно же, Плисецкий решил удержать в себе, запомнить и показать на льду.
Он ни за что не признается себе, что в эти хрустально-голубые глаза хочет смотреть изо дня в день. Ни за что не признает, что хочет каждое утро посыпаться его объятиях, зарываться носом в мягкие волосы, когда плохо. У Плисецкого нередко возникали подобные желания, но не знал из-за чего. Но теперь из-за того, что Витя уехал к этой котлете, чувства подростка обострились. Всё равно он не признает в себе эту пустую, как сам считал, влюблённость.
А что же наш великий, могучий и непобедимый фигурист? Он неслучайно уехал. Ему не меньше нравился Юрка, но Виктор не смог бы его тренировать. Почему? Это очень сложно объяснить. Он знает, конечно, что Юрио может быть милым и пушистым, но тут другая причина. Он приглянулся ему ещё когда был маленьким. Затем, за месяцы общения с уже повзрослевшим, Никифоров заметил, что питает к нему далеко не дружеские чувства. Мужчина очень боялся признаться. Как же хотелось порой уйти по-английски. Не помогал и стаканчик виски — в голове лишь крик души и представление Плисецкого. Ему так это наскучило. Он устал скрывать свой влечение к Юре. Почему Никифоров проявляет влюблённость к Кацуки, спросите вы. Он представлял на месте японца того, своего русского Юру.
А сейчас уже не было смысла что-либо скрывать. Оттолкнёт — плевать. Поэтому Витя чуть поклонился и соприкоснулся своими губами с губами Юрио. Последний от неожиданности широко открыл глаза. А Никифоров просто прикрыл их и ждал реакции. Ждал того, что он его оттолкнёт, возможно ударит, обматерит и, краснея, убежит. Но Юра поддался вперёд, углубляя поцелуй. Фигурист посчитал это шансом. Последним шансом быть с возлюбленным. Да, он признал это. И он счастлив.
Пускай их застанет вездесущие папарацци. Пускай их заметит эта японская свинья, а потом проиграет на гран-при и больше никогда не увидит русского фигуриста рядом с собой. Потому что Плисецкий ни за что не отпустит Никифорова.
Но Юра позволяет себе лишь минуту счастья, а после отталкивает того от себя, ударяя мужчину по щеке кулаком. Вытирает намокшие ресницы рукавом спортивной куртки и уходит отсюда.
— Виктор Никифоров мёртв… — тихо говорит он, стряхнув светлую чёлку с глаза. Завтра он обязательно займёт первое место в короткой программе — обещает себе.
И только трое будут помнить этот момент: два русских и барселонский ветер.