Stronger

- Рэнч! Рэнч, ответь! Ты жив? Связь оборвалась. - Я...       Взрывом его определённо оглушило, но дело было не в этом. Или в этом, он не знал. Главное, он сделал то, что должен был. Сейчас оставалось скинуть где-нибудь ружьё и выйти к дороге, поймать тачку, потому что сам он в таком состоянии за руль не сядет. Деньги лежали в заднем кармане, маску он снимет, если доберётся без происшествий, то будет похож на заблудившегося туриста. Или что-то в этом духе.       Ноги заплетались, все его внутренние органы кто-то будто бы скручивал, чтобы посмеяться и посмотреть, что с ним будет.       Он смотрел на Неё. Эмбер Джинкс, она капитан школьной группы поддержки, президент клуба воздержания - классика. У неё всё самое дорогое, самое лучшее. Она самая красивая, волосы сверкают, глаза огромные, короткая юбка. Гольфы, идеальные белые кроссовки. И её парень - капитан хоккейной команды. Но она не верна ему, она изменяет ему с парнем из другой школы. Но такой, как она, надо прощать измены. А ещё он хранит в кармане портфеля её фотографии, фактически это компромат, а он не знает, что с ним делать. Просто фотографии - он пользуется тем, что на него всем плевать, ходит за ней чуть ли не по пятам, фиксируя каждый её шаг, с таким рвением ему б в школьный клуб фотографов вступить. Но это не его. Изучение уголовного кодекса подходит больше - преследование. И медицина - обсессия. Он о ней знает абсолютно всё, на какой фильм она ходила вчера, что заказала в закусочной, от солиста какой группы фанатеет, знает, что мать бросила её, когда ей было девять. И даже несмотря на несчастье в семье, она выросла прекрасной. При одной только мысли о ней его внутренности скручивает. Не только у него, практически все парни школы были ей очарованы, но подпустила она к себе только одного. Окей, двух.       Он не понимает, как его отец смог добиться матери, она была красивой, а папаша - нет. Он похож на отца. Он стоит у шкафчиков, делая вид, что забирает учебник по истории. Ему шестнадцать.       Эмбер ругается с Кристофером, одновременно переписываясь с кем-то по телефону. В коридоре только они трое. Стоит сказать, что люди на своих ошибках учатся, инцидент в школе Колумбайн помнят все. Поэтому он стоит тут спокойно - потому что похож на того, кто однажды может пронести в школу ружьё и взрывчатку. Поэтому его и не задирают, он имеет право стоять тут и не быть избитым, но это не значит, что в безопасности все остальные: на прошлой перемене пара футболистов издевалась над ребятами из драмкружка. От них опасности не исходит, такие по дефолту не могут за себя постоять, но и до оружия не доберутся, а вот он... Не то что он - хорош в физике и информатике, ему легко даётся программирование, он одевается как что-то среднее между готом и панком, он необщителен, мрачен. Практически полный комплект "жертвы", не хватало только лишнего веса, от этого его спасало то, что никто не знал, что у него на уме, это и заставляло опасаться.       Кристофер машет руками и пытается выхватить из её рук телефон, она отталкивает его, а он всё-таки выхватывает мобильник и швыряет его об стену. И уходит. Он реагирует только на то, что дорогая вещь разбита. Ну, старается об этом думать. А ещё ему её жаль, он хочет ей помочь, дело лишь в том, примет ли она его помощь. Он - фрик, его боятся.       Она плачет и собирает с пола разлетевшиеся детали. - Мудак. Ссученный мудак. - Прости, Эмбер. Я... Я могу тебе помочь? - Ты ещё кто? - Мы в одном классе французского. - Да кто вообще ходит на французский?! Чёрт. Папа меня прибьёт... - Я. Могу. Тебе. Помочь, - чем больше он говорит, тем ему труднее, тело изнутри пылает, он будто идёт по минному полю, где ошибкой может быть каждый шаг. - Допустим. И что ты хочешь взамен?       Почему он должен что-то хотеть взамен? Да, есть алчные люди, мама всегда говорила, что он не такой. Сердце бьётся сильнее, чем после сдачи нормативов на физкультуре, он смотрит ей прямо в глаза и она не отводит взгляд. Её рука близко к его руке. А он ведь правда может попросить о чём угодно - и она это выполнит? Она в отчаянии, её телефон действительно не из дешёвых... Он хочет, чтобы она просто с ним говорила. Он хочет не быть для неё пустым местом. Он хочет поцеловать её. Он хочет пригласить её на свидание. - Ничего. Я верну тебе его после урока, хорошо? Встретимся здесь...       Она посмотрела на него и улыбнулась. Такая чарующая улыбка. За эту улыбку можно убить. - Знаешь, - начинает она, уже не всхлипывая, - мы в одном классе французского, а я даже не знаю, как тебя зовут, это глупо, да? - Рэнч, ты меня слышишь? Не пугай нас. Скажи, что с тобой? Ты разобрался?       Столько вопросов. Он, хромая, медленно идёт к своему гаражу, он не поехал в хакерспэйс, ему нужно успокоиться, у него шок. Странно, что пока он был в машине, ему так хреново не было. Он не имеет понятия, есть ли у него лёд. Но точно есть пиво. - Дорогая, я дома, - цитируя известный фильм, он разблокирует дверь гаража.       Там никого нет. Прохладно и уютно. - Всё в порядке, - наконец-то отвечает он Маркусу, - но мне кажется, у меня вывих. - Ёбтвою! Открой, или я дверь вышибу!       Мама кричит, а кухня заперта. Папаша там, внутри. Он много пил в последнее время, но обычно просто лежал перед телеком и горстями хватал чипсы из глубокой чашки, жирные пальцы касались его губ и обтирались об растянутую майку - в целом он был безвреден. Но мать кричать просто так не могла, значит, что-то страшное действительно происходило.       Он часто проводил время на городской свалке среди никому не нужных вещей, там он чувствовал себя максимально комфортно. Ведь ни с чем несравнимое удовольствие уничтожать что-то, что было некогда прекрасным и важным. Оставлять свои следы - вмятины на пыльных и ржавых поверхностях. Поджигать и чувствовать гарь, ощущать в лёгких тяжёлый тревожный дым и громко смеяться, как смеются злодеи в комиксах.       Те вещи были уже никому не нужны. А дверь нужна им каждый день, но выхода не было. Денег на её ремонт у них нет. Был ещё вариант, позвонить в полицию, но у них и без него много дел, тем более, это же только небольшая семейная ссора. Просто мама никогда не звонила в полицию, она постоянно твердила, что это её вина, что она могла бы быть лучшей женой и матерью, говорила, что соседи будут о нас плохо думать.       Его семья не была слишком богатой, но и бедными назвать их было нельзя, ему не отказывали в покупке новых шмоток, техники, игрушек, у него даже была своя комната, чем его сверстники похвастаться не могли. Но какой от всего этого толк, когда происходит такое?       Лет в одиннадцать он понял, что то, что происходит дома, повторяется. Бег по кругу. Цикличность. LOOP. Отец кричит, а мама его успокаивает и что-то шепчет ему на ухо тихо-тихо, а потом они поднимались в спальню. Отец бьёт маму в живот, потому что он пьян, а она не хотела идти ему за пивом. Он это видит, испуганный и не знающий, что делать, а мама говорит, что всё в порядке, не надо звонить в полицию, что не надо плакать. Отец приползает к маме на коленях и с цветами, он гладко выбрит и в чистой одежде, говорит, какая же она у него дурёха, и что она тоже виновата - она же знает, что он ему пьяному лучше не перечить. А потом об этом будто никто не помнит: отец уезжает на работу, мама целует его на прощание, она готовит ему, она говорит, что его любит, пока снова что-нибудь не произойдёт. И из этого не вырваться. То, что сейчас происходило, было лишь этапом, в котором папаша делал что-то плохое, а мама должна была его потом простить.       Она, забившись под кухонный стол, прижимала к груди ногу, а отец стоял над ней, в его руках был сандвич с жаренным беконом. масло капало ему на запястье, стекало к локтю и капли шлёпались на пол. А он ел, не обращая внимания ни на это, ни на только что выбитую дверь. - Отойди от неё. - А то что?       Вспышка. Ему пять лет, мама говорит, что всё в порядке, когда отец тащит её за волосы из дома, что он умный мальчик и посидит некоторое время один.       Вспышка. Ему семь лет, у мамы вся рука в синяках, она говорит, упала, она такая неуклюжая.       Вспышка. Ему десять лет, отец говорит, что лучше бы он не рождался совсем.       Вспышка. Ему четырнадцать лет, он в школьной команде программистов, а отец сказал, что вырастил урода.       Вспышка. Ему пятнадцать и над его запястьем занесена бритва, кровь капает в раковину, ему легко и больно одновременно, всю боль, которую он хотел бы причинить папаше, он пробует на себе.       Вспышка. Ему семнадцать и отец избил его за то, что он стащил из его запасов банку пива.       Вспышка.       Он со всей силы отталкивает мужчину от стола, бутерброд падает на пол, масляные пальцы впиваются в его плечи. Он изо всех сил старается не думать о том, что это происходит на самом деле, что за это придётся отвечать, это не останется без последствий. Мама закричала. Он помнил, как ударил его в лицо, как разрушал что-то живое. Ему это даже немного понравилось. Последнее, что он помнил об этом дне, как папаша держал его за волосы, лицо было прямо над всё ещё горячей плитой.       Потом мама прижимала его к своей груди и гладила по волосам, успокаивая, как в детстве. - Что этот урод сделал с тобой? - прошептал он. - Вывих, солнышко, просто вывих, не стоит переживать. Сейчас приедут врачи и всё будет хорошо. Всё будет хорошо...       Она плакала, а слёзы были горячие и большие. Он попробовал открыть глаза, и лицо тут же пронзила адская боль. - Я приеду сейчас, - говорит Маркус, - ты отлично справился. Тебе что-нибудь нужно?       Рэнч задумывается. Он едва не умер - что ему может быть нужно сейчас? Наверное, что-то, что уймёт его боль.       Кожа под пластырем пылала, его первая татуировка. Он пообещал себе больше не прикасаться к лезвию. Татуировки - это тоже больно, тоже навечно, только след остаётся приятнее. Шея и запястья - самые чувствительные части тела - в те часы, проведённые под иглой, он почти пожалел, что не умер, а мастер сказал, что для первого раза он хорошо держался.       Когда он пришёл домой, мама сидела перед телевизором и смотрела какой-то фильм, там парочка лежала на кровати и обнималась. А она на них смотрела и плакала. Он сел рядом с ней и спросил, почему она плачет, она разрыдалась только громче и прижалась к нему. Ему скоро восемнадцать и он окончательно бросил пытаться понять женщин. - Посмотри на них, они такие счастливые, - сквозь слёзы шепчет она, - и красивые. У них такая любовь!..       Он хочет сказать ей, это всего лишь кино. Но если он это ей скажет, он будет просто уродом. Будет похож на своего папашу ещё чуточку больше. - Обед на столе, солнышко, - наконец-то она приходит в себя, - прости, я не совсем в себе. - Ты принимаешь лекарства? - А ты?       Они оба нарушают предписания врачей, ясно. Она не принимает валиум и галоперидол. Он пристрастился к пиву, а по утрам делал для себя кофе - при его неврозе это не самый лучший выбор. Он ответил, что плохие люди живут долго, и поднялся к себе, напоследок сообщив, что не голоден. В комнате врубает компьютер и долго думает, чем бы заняться. На улицу до наступления темноты он сегодня больше не выйдет. Все эти годы он итак жил с мыслью о собственном уродстве и никто не стремился доказывать ему обратное, теперь к этому добавился ужасный рубец от ожога на четверть лица.       Середина лета. Школа окончена и сданы экзамены. Все его бывшие одноклассники подавали документы в университеты и колледжи, кто-то предпочёл плотнее устроить личную жизнь, кто-то свалил покорять другой город, кого-то взяли в спортивные команды штатов. Эмбер Джинкс была на пятом месяце беременности, он какое-то время следил за ней по привычке, а она его снова не видела.       Он думает, чем бы скрыть лицо - не столько, чтобы обезличить себя перед камерами видеонаблюдения, сколько сбежать от себя. Он встаёт перед зеркалом, берёт с полки и надевает пейнтбольную маску, затягивает на затылке ремни и накидывает капюшон. Так он чувствует себя гораздо комфортнее, когда не видит себя - он уже другой человек, у которого не было ужасного прошлого, и нет настоящего, в котором он понятия не имеет, чем заниматься.       Все эти годы он просто старался нечаянно не покончить с собой и учиться, лишь бы не выгнали, а когда отца засадили в тюрьму, жизнь вдруг стала приятнее и он растерялся - что в школе у него получалось хорошо? Что из его увлечений можно превратить в профессию? Что-то явно не связанное с работой с людьми напрямую, где внешность не будет иметь значения - так как все деньги ушли на операцию по восстановлению зрения на левом глазу, на пластику не осталось совсем.       Он слышит шаги на лестнице, успевает снять с себя маскировку, маме вовсе необязательно его таким видеть. Она, прихрамывая, входит в его обитель и садится на не застеленную кровать. - Ты нашёл, что искал? - Не совсем то, но это даже лучше, - он садится к её ногам, - гараж на окраине, там достаточно места, чтобы вынести весь хлам отсюда, - мама грустно улыбается - наконец-то эта комната будет чистой, правда, ценой того, что её сына тут больше не будет, - и никаких автосервисов.       Он, по правде, когда мама заплакала, почти передумал переезжать - что с ней будет, если он оставит её? Отца-то она не увидит долго, но это не отменяет того, что и она сама может себе навредить. Что останется в её жизни, кроме глупых сериалов? Она, конечно, может работать на дому, но станет ли она это делать? Она из тех, кто плывёт по течению до самого обрыва, и не сопротивляется даже при падении. - Обещай, что поступишь в университет, - начинает она, перебирая его волосы, - что встретишь человека, которого полюбишь. И никогда не причинишь ему или ей боль. - Мам... - Ты же у меня хороший, - опять плачет она, - хороший.       Он не знает, что делать, но совершенно точно ненавидит, когда женщины плачут. Он теряется, слова исчезают из головы, а тело будто парализует. Он чувствует на себе её тоску. - Пообещай, что не умрёшь. - А вот и наш герой, - Маркус обнимает его при встрече, стискивает его плечи, не боясь шипов, - ну и напугал ты нас. Ситара от нервов чуть на потолок не залезла.       Рэнч посмеивается и возвращается к наиболее целому стулу. - Не стоит так волноваться. Плохие парни всегда выживают.       Они оба знают, это не всегда так. - Как нога? - Точно. Я забыл о ней. В холодильнике есть пиво, кинь баночку.       Пиздёж. Нога болит, даже если её не трогать. Даже если о ней не думать. Тут и никакого специального образования не нужно, чтобы понять, что он лжёт. Это понимает и его друг, приходится отвечать. - Исказил. Самую малость. Завтра всё будет в порядке. - Ты же умный парень.       Он в кабинете директора, тут светло и чисто, роскошно, он к такому не привык. В коридоре тихо, сейчас идёт урок, у него должна быть литература, лучше бы он был на уроке, чем тут. Ему тут было не по себе. - Я хочу поговорить. На прошлой неделе миссис Монтимер дала вам тест и твой результат её не порадовал. - Простите, сэр, я не подготовился. Я не мог найти правильных ответов... - Правильных ответов там не было. Тест на тревожность не подразумевает этого. Она хочет лично поговорить с тобой. Я предупрежу мистера Ганза, что тебя не будет.       Перед ним оставлены брошюры, они ему не интересны, они для жертв травли, для тех, у кого есть будущее, и для тех, кто не знает, как вести себя в определённых ситуациях. Он тратит время, сидя здесь, но уже не сбежать. Тут ещё и ужасно жарко. Конечно, он мог бы снять толстовку, но тогда все увидят на его руках синяки, а на запястьях не зажившие до конца порезы - те вещи, которым не найти объяснение, которое школьному психологу покажется удовлетворительным и не вызовет ненужных вопросов и не обратит на себя внимания органов опеки или чего-нибудь в этом духе. - Здравствуй, - она заходит в кабинет, вся такая красивая и парящая, чем-то похожая на маму со старых фотографий, сделанных до свадьбы, - как у тебя дела? - Как будто вам до этого есть дело, - тут он понимает, что этот вопрос ему не задавали очень уж давно, что на самом деле он бы хотел ответить. - Конечно же есть, - улыбается она, - у тебя всё хорошо?       Ещё вчера он своровал у отца пиво и весь вечер провёл на свалке, разрушая и взрывая никому не нужные вещи. Быть пьяным ему понравилось, хотелось чего-то невозможного, недостижимого, он смеялся и говорил ржавым железякам, что на хую вертел весь мир. А когда вернулся, папаша сорвался. - Да, мэм, хорошо. - А дома?       Мама потеряла работу, потому что папаша избил её так, что всё её лицо распухло. Ему потеря работы грозит тоже, так как он уже неделю не появлялся в автосервисе. А он сам в понедельник порезал себе руку, он слышал, что так делают, чтобы себя наказать, он просто решил попробовать - он мог бы быть лучшим сыном, играть в футбол, учиться на отлично, тогда отец бы не издевался над мамой. - Конечно.       Ведь если не обращать внимания на то, о чём всё равно никто не знает, придираться не к чему: он почти не прогуливает, одежда всегда чистая, учится удовлетворительно, была пара конфликтов с одноклассниками, но кто не без греха? - А в классе? У тебя есть друзья?       Он прижимал Дерека Сандерса к стене. Тот сначала смеялся, а потом ему стало не до этого. Конечно, его мать не была идеальным человеком, но явно не поводом для сальных шуточек. Он просто постоял за себя и за человека, которым дорожил, что и сделал бы каждый. А потом, будто случайно, напомнил о том, что произошло в Колумбайне почти десять лет назад. - Да, я общаюсь со всеми. - Учитель физкультуры сказал, что видел на твоей спине синяки, точно всё хорошо? - Просто подрался, такое бывает. - А круги под глазами - поздно ложишься?       Он может лечь, придя домой после школы. Он может лечь часа в два ночи. Он может лечь под утро. Или в девять вечера, как послушный ребёнок. Какой во всём этом смысл, если просыпаешься от ругани родителей? Ломается мебель, разбивается посуда, они друг на друга кричат. Это происходит не каждый день, но всё же. Сквозь сон он иногда слышит крики, просыпается, тихонько выходит из комнаты и осторожно проходит к спальне мамы - она спит, дыхание ровное, мышцы лица расслаблены. Отца дома нет. Он натурально сходит с ума, раз слышит то, чего нет, и после этого заснуть уже не может. - Да, есть такое. Зачитываюсь и не слежу за временем. - А одежда? Она слегка не школьная. Ты относишь себя к какой-то субкультуре?       Он в чёрных узких джинсах и тёмно-синей толстовке. Цепи и шипы украшают портфель, хоть он и не пользуется косметикой, не красит волосы, но всё равно похож на гота или эмо. - Нет. Мне не нужны рамки субкультур. - Скажи, а у тебя есть мечта?       Иногда он хочет взорвать школу, а иногда и собственный дом. Иногда он хочет подойти к Эмбер Джинкс и просто заговорить с ней. Иногда он жалеет, что резал себя так глубоко, потому что запястье под слоями бинта ноет. Он хочет избить отца. Хочет на концерт любимой группы. И новую приставку. - Хочу мира во всём мире, - миссис Монтимер улыбнулась. - Мне кажется, ты был со мной не совсем честен. - Нет, мэм, только слегка исказил кое-какие вещи. - А если не станет легче? Мы тут хакеры, а не врачи, - Маркус смотрит на его ногу, она опухла даже несмотря на приложенную ледяную банку светлого пива. - Значит, - Рэнч откидывается на спинку и в драматичном жесте закрывает ладонью маску на уровне глаз, - вам придётся меня умертвить, я не хочу быть для вас обузой.       Ретро смеётся, его радует, что Рэнч постепенно приходит в себя. Дурачества - это первый признак. Осталось только про члены пошутить, и он будет в полном порядке. - Вот какого чёрта я не робот? - задаёт он риторический вопрос, - там на столе гаечный ключ лежит. Им решаются все проблемы. Им и изолентой. - Эй, мелкий, - у него будто нет имени, - подай ключ на двенадцать. Твоя мать ни черта не смыслит в настоящих мужских занятиях.       Он подаёт. Отец возится с двигателем автомобиля, продолжая ворчать. - Тупая. Если бы она не залетела, меня бы в этом говне не было. И мерзкий выродок. А, ты всё ещё тут. Кинь отвёртку.       И он подаёт. Ему десять лет и он собирался пойти гулять. Сейчас желание куда-то пропало. Он понять не может, почему у него такой отец? Не понимает, почему мама с ним. Он, глупый, но не тупой, осознаёт, что в его семье происходит что-то ненормальное, о чём лучше не говорить с посторонними, особенно с учителями и соседями. - Куда ты собрался? - Гулять. - С кем? С воображаемыми друзьями? Мне твоя училка сказала, нет у тебя никаких друзей. Сиди тут, я покажу тебе кое-что, - он поворачивается.       Огромное брюхо торчит из-под грязной майки, руки перепачканы в чём-то липком и чёрном. От него неприятно пахнет. Он тут оставаться не хочет, но лучше не перечить. - Достань-ка во-он ту коробку.       Весь гараж это заваленные полки, непонятные разваливающие коробки, пластмассовые кейсы, напоминающие увеличенные копии коробок для завтрака, пакеты, железяки, валяющиеся прямо на полу, пустые бутылки, хлебные крошки. Мерзкое место. Он аккуратно достаёт коробку, она очень тяжёлая, а отец смеётся. - Не бойся замарать ручки, слюнтяй. Не хватало из тебя ещё вырастить неженку.       Лучше уж неженку. Быть мужчиной вовсе не подразумевает неряшливость или руки в мазуте. Быть мужчиной - не поднимать руку на женщину, не пить и быть настоящим отцом. - Кувалду дотащишь? Смотри, как делается магия.       Пока он оббивал шину, то продолжал говорить, а он хотел закрыть себе уши, чтобы этого не слышать. Как обезьянка с зажатыми ушами. И глазами. И ртом. - Вот встретишь ты такую же бабу, от которой тебя будет тошнить, которая человеческого языка понимать не будет, у которой, что отвёртка, что молоток. И вот ты будешь вешаться и бегать от неё, каждый день жалеть, что вообще связался с ней. Стерва. Ох, чую, выбесит она меня однажды, так получит! Подумаешь, пару раз я ей изменил, так она сама виновата. Запомни, мелкий, женщина, если ты ей изменяешь, всегда виновата в этом сама. Женщины вообще ничтожные существа, тебе всё-таки повезло, что ты родился парнем. Сыновья всегда повторяют судьбу отцов, ты будешь везунчиком - меня твоя мать прощает, прощать будут и тебя.       Он всё ещё стоит там, всё ещё это слышит. Как же тяжело, когда родители говорят разные вещи. Когда такая модель поведения - он не знает, что делать: он должен быть грубым, вести себя, как мужчина, тогда им будет хотя бы немного горд отец; он не хочет никого обижать, но постоит за себя, если потребуется, но не поднимет руку на того, кто слабее - как всегда говорила мама, она очень огорчится, узнав, что он плохой человек. Так тяжело выбирать, кого из родителей не хочешь расстраивать, метаться от одного к другому. - Я пообещал ей больше времени с тобой проводить. На выходных поедем на охоту, я научу тебя стрелять. Видел я, во что ты играешь, это всё такая хрень, а тут - настоящий дробовик. - Я не хочу никого убивать. - Тогда можешь начинать носить юбки, красавица. Настоящий мужчина - охотник, он должен хотеть убивать. - Не смей говорить такие гадкие вещи! - на пороге возникает мама и берёт его за руку, - иди гулять, солнышко, маме с папой нужно поговорить.       Он понимает, что они не будут разговаривать. Закрывая за собой дверь, он видел, как отец с силой и ненавистью сжимал в руках тот самый ключ, который он подал ему. - Тебе принести что-нибудь? Ноут? Еды? Ты голоден? - Так заботишься, будто я тут при смерти. - Могу остаться тут, - уже тише и не так уверено предлагает Маркус, - могу кого-нибудь из наших попросить. - О, лучше попроси у Рэя травки или грибочков. Я определённо должен забыть обо всём этом дерьме.       Маркус понимающе кивает, думая, что Рэнч говорит о том, что произошло пару часов назад. А Рэнч имеет ввиду своё никчёмное прошлое.