Маски

Многие почему-то считают, что сказки учат нас тому, что на свете есть любовь и доброта и что в один прекрасный момент все наши труды и старания будут оплачены чем-то невероятным. Окрыленные красотой принцесс, мы из года в год ждем непонятного принца на белом коне и жалуемся всем на то, что кто бы нас ни окружал, он не был достаточно хорош. А потом оказывается, что юность пролетает перед глазами слишком стремительно, и в итоге ты в одиночестве мечешься по улице, стараясь не смотреть никому в глаза. Я была наивна. Строила что-то из себя, старалась быть независимой, упиралась в свою правду, как могла, только вот теперь выяснилось, что я совсем одна. А в съемной квартире этой зимой до безобразия невыносимо и холодно. Когда-то давно, кажется, полтора года назад мы были сокурсниками. Учились на одном факультете, ели за одним столом и улыбались всем подряд. Он — Джеймс Поттер, отъявленный гриффиндорец с невероятными карими глазами и потрясающими друзьями. И я — Лили Эванс — прячущая все свои чувства в себе, даже не личность, жалкое подобие человека. Знаете, иногда, когда мы убиваем в себе свои истинные эмоции и изо дня в день надеваем маску, она становится нашим существом. Только потом ты наконец понимаешь, что это также глупо, как если бы ты пытался что-то доказать обществу или начал строить из себя то, кем ты никогда не мог бы быть. Но мы же на то и люди, чтобы ошибаться, верно? Тогда отчего же от ошибок так невыносимо больно в конечном итоге? Джеймс был окрылен вниманием, я же — обделена. Наверное, поэтому он выделил меня из серой массы, иногда подкалывал из-за моей хмурой мордашки и улыбался так невыносимо ярко, что на душе невольно становилось теплее. Он был невыносимо добрым, чутким и таким озорным, что даже мой свирепый нрав таял под лучами его обаяния. Когда же случилось так, что я влюбилась до беспамятства и была готова ради него на всё?.. Когда впервые посмотрела на его истинное лицо. Джеймс Поттер тоже, оказывается, носил маску. Улыбаясь всем подряд и подшучивая над слизеринцами, он прятал в глубине души странную грусть, которую я заметила однажды, в самый неподходящий момент. Я возвращалась с дополнительных занятий по Зельям, окрыленная многочисленными полученными знаниями, и особо не смотрела по сторонам, как всегда, спрятавшись от всего в своем жалком мирке. Мне бы стоило тогда посмотреть внимательнее, приглядеться к безлюдному коридору и не пойти по самому короткому пути, но мы ведь понимаем свою оплошность лишь тогда, когда врезаемся в неё всем телом. Поэтому, когда я спокойно завернула в очередной холл, мучительно пытаясь вникнуть в состав сложного зелья, я замерла, заметив Джеймса Поттера. Он стоял, сгорбившись от невидимого груза, и выглядел настолько опечаленным и убитым, что дрожь прошлась по моим рукам и сердце сжалось от волнения. Я смотрела и смотрела на него, пожирая глазами то, как стена служила для него единственной опорой, как он держался за неё, словно за спасительный круг. — Джеймс? — позвала я тогда, приблизившись к нему, но всё же держась на приличном расстоянии. Поттер резко выпрямился и отскочил от меня, как от огня. Я облизывала губы в смятении, а он, видимо, хотел вырвать все свои волосы на голове. — Что случилось? — Ой, Эванс, да что у меня может случиться? — Поттер отчаянно прятал свой взгляд, слегка покачиваясь из стороны в сторону, и странная ярость охватывала меня с каждой секундой всё больше и больше, причиняя страшную боль. Я была настолько далека от него, что он бы никогда не посвятил меня в свои проблемы. Я была для него настолько никем, что он так нагло врал мне, пряча свои глаза, наполненные адской болью. — Действительно, — резко бросила я, стремглав помчавшись в свою комнату. А потом я узнала, что его родители умерли. Погибли на каком-то приеме по случаю дня рождения министерского чиновника, и боль уничтожила во мне остатки самообладания. Я отчаянно стала выискивать его в толпе, расспрашивать Сириуса, но все было тщетно. Экзамены давно были позади, посещение школы было не обязательным, и Джеймс навсегда уехал в свое родовое поместье, чтобы умирать со своей болью в этом проклятом здании. А я чувствовала внутри себя сожаление, проклиная весь этот мир из-за того, что не сказала ему, что мне очень, до безумия, просто до ужаса жаль. С того момента нам удалось увидеться только лишь однажды. Он пришел на выпускной весь в черном и стоял в сторонке, явно не намереваясь ни танцевать и ни улыбаться. Джеймс постоянно болтал с Мародерами, цедил вино из бокала и не смотрел ни на кого. В нем была огромная пустота: она жила и разлагалась, омертвляя клетки. А на мне было черное платье, которое настолько сочеталось с его костюмом, что можно было и посмеяться над иронией судьбы. Внутри меня тоже не было ничего, и хоть в этом мы были похожи, схожи до чёртиков. Я стирала свои ноги о паркет, кружась в бессмысленном танце с незнакомым рейвенкловцем, и морщилась всякий раз, когда он нечаянно касался до моих плеч. Мне было противно. Мне было слишком невыносимо пусто, чтобы радоваться хоть чему-то. — Хорошо выглядишь, Эванс, — вот, что сказал мне Джеймс в тот вечер, когда я перестала заниматься ерундой и стала искать свои туфли на полу. Его голос отдавал хрипотцой, а то безразличие, которое он придавал своему взгляду, будоражило кровь. Я смотрела на него, прикусив губу, скрестив руки на груди, и прожигала взглядом, полным ненависти. Это и была моя самая главная ложь. — Слышал, ты интересовалась мною, расспрашивала Сириуса. — В его взгляде промелькнуло снисхождение. — Меняемся местами, да? Вот бегал я за тобой, а теперь ты. Неплохая эволюция. — Пошел к черту, Поттер! — не выдержала я, выпрямившись и приблизившись к нему ближе. От Джеймса пахло мужским одеколоном, а глаза его метали молнии. — Да я от него, знаешь ли, — с ненавистью выплюнул он, схватив меня за плечи и притянув к себе, заставляя броситься в омут его коричневых глаз и утонуть от жадных, почти яростных поцелуев. Мы не нуждались друг в друге. Точнее не нуждался он, а я медленно гасла на глазах, закрывшись в своей съемной квартире и пытаясь отдаться полноценно учёбе. Только голова — это адский котел с тысячью воспоминаниями, и они травят твою сущность похлеще никотина. Вот тебе почти девятнадцать, ты и живешь неплохо, и с друзьями видишься, но внутри так невыносимо, ужасно и больно, что хочется вскрыть вены, чтобы поскорее захлебнуться своей кровью. Если жизнь череда белых и черных полос, то моя — сплошная серая. И это так привычно, если честно. Тонуть в человеке, от которого остались только горстки видений прошлых дней, растворяться в том, что рано или поздно прожжет твое тело и жизнь. И этот дурацкий замкнутый круг сведет меня с ума, знайте это и выгравируйте на моей могиле. — Они создали отряд, Лили. Орден Феникса. И сражаются против Пожирателей почти каждый день, кое-кто уже умер, но… они справятся. И Джеймс будет в порядке, правда. Они. Создали. Отряд. Лили. О-н-и-с-о-з-д-а-л-и-о-т-р-я-д-Л-и-л-и. Если из-за одних только слов можно выблевать свои внутренности, то у меня внутри, наверное, образовалась целая. Чертов безрассудный Джеймс Поттер, который в жизни не заботился о себе. Я швыряла книги по комнате, готовясь от ярости рухнуть навзничь, испытывая такую убогую череду волнений, что готова была задохнуться от собственных чувств. Почему я так волновалась из-за человека, которого даже не вижу? Какое мне дело до него: умрет, не умрет? Потому что я любила его, чёрт возьми, любила до поломки ребер, до искорок ярости в зеленых глаза и до непомерного беспокойства за его жизнь. И эта любовь слабо напоминала исход любимейших сказок. Это любовь напоминала ядреную смесь животной страсти и саморазрушения. Поэтому, когда я бросила аврорат и поступила на колодмера, я знала, что делала это из-за него. Знала, что уже полностью восстановила самообладание и не готова была просто дать ему умереть. Страх настолько сильно будоражил меня, заставлял двигаться вперед и учиться так активно и упорно, что уже через месяц я смогла доказать всем — лучше меня на факультете нет никого. И это долбаное безумие очерчивало свои инициалы внутри, вырезало пентаграмму, чтобы я никогда не забывала, с чего начала. Чтобы я запомнила на всю свою оставшуюся жизнь — я отравлена им.

***

Когда долго носишь маски, они становятся твоим существом. Они вклеиваются в кожу, наслаиваются и прилипают настолько сильно, что иногда и забываешь, где твое истинное лицо. Только мне уже было плевать, я настолько погрузилась в новую жизнь и работу в больнице, что почти забыла, когда я была самой собой; когда радовалась по-настоящему, когда улыбалась из-за чувства радости. Знайте, если однажды это убьет меня, то не забудьте приписать на могильном камне — «она верила в их встречу». Выпишите это каллиграфическим почерком и не забудьте подчеркнуть, потому что это было единственным, из-за чего я жила. — Лили, в сорок шестую срочно просили послать колдомера, — холодно проговорила заведующая, палочкой перелистывая листы толстенного блокнота. — Там лежит человек с сильнейшими ожогами, ему нужно протереть раны бадьяном. И да, этот человек важная персона, будь аккуратна. Я безразлично смотрела сквозь женщину, поправляя белый халат на талии, не надеясь ни на что. — И как же его зовут? — хмыкнула я, доставая склянки с зельем. — Джеймс Поттер. Металлический поднос с звоном полетел на пол, оглушая меня, вводя в ступор. Джеймс Поттер? Нет, не может быть. Сердце усиленно билось, билось о полусломанные ребра, обжигаясь об пентаграмму. И кажется, будто внутри началось настоящее цунами, сносившее все безразличие и пустоту. Я медленно открыла дверь, зайдя в темное помещение, и посмотрела на Поттера, у которого по всей груди были длинные шрамы, а руки — прожжены. Я смотрела на его мужественное лицо, на вихрь темных волос, и понимала, что радость, которая образовывалась внутри, вот-вот вырвется наружу. Когда долго носишь маски — они становятся твоим лицом. И этот приговор не казался таким уж страшным, когда рядом с тобой есть он, когда твое сердце делало па всякий раз, стоило только взглянуть в его глаза. И даже чертово волнение и страх за его жизнь не могли быть сильнее этого чувства. — Вот ты мы и встретились, Лили, — тихо говорил он, наблюдая, как я аккуратно смазывала его раны. Мои руки дрожали, и Джеймс это чувствовал, видел. — Какой же ты идиот, Поттер! — шептала я ответ, ощущая слезы, выступившие на глазах, пытаясь унять внутреннюю бурю и нацепить более-менее безразличный вид. — О себе не думаешь, подумай о тех, кому ты дорог, совсем что ли не понимаешь, как… — Знаешь, а я ведь специально это сделал, — спокойно перебил Поттер, проведя пальцем по моей кисти. — Я так хотел увидеть тебя и сказать то, что не давало мне спокойно сражаться, что почти обезумел и никак не мог сосредоточиться в боях. Я молчаливо выжидала ответа, позволяя ему приподняться на локтях, чтобы приблизить свое лицо максимально близко. В его глазах плескалась решительность, которая заставляла сердце трепетать каждую секунду лишь сильнее. — Я люблю тебя, Лили. И всегда любил. И это чертово безумие выжигало внутренности, плавило капилляры, заставляя меня захлебнуться собственной кровью, заставляя меня пуститься в омут его потемневших глаз с головой. Потому что это уж точно была не история о «долго и счастливо». Эта любовь напоминала ядреную смесь боли и ужаса. Ведь когда носишь маски, не забывай иногда их снимать.