Пролог
Началось все вполне себе отвратно. Это был дождливый скучный день. Настолько скучный, что всё, чем я занимался, показалось мне наитупейшей вещью. Ни разу не усомнюсь в том, что каждый из вас ощущал на своей шкуре это странное до тошноты, неопределённое чувство. Но когда в подобный период с вами происходит что-то безумное, какой-нибудь толчок, какая-нибудь встряска, то потом внезапно вас освещает невероятно яркой, огромной вспышкой, и вы будто просыпаетесь и понимаете, что дальше нужно делать. Так случится вскоре и со мной. В тот самый дождливый и скучный день, когда мне хотелось сжечь все листы и сломать печатную машинку, я получил в свое распоряжение роль свидетеля. Та пятница стала своего рода шестеренкой, которая привела в действие целый механизм. Там же меня окрикнул грубой силы голос. «А ну стоять, молокосос!»В день, когда я потерял сапог, случилось вот что:
Городок Олдхиллз наполняли гадкие грязные тротуары и тропки, которые размывало всякий раз, когда лил дождь. Резиновые серо-синие сапоги хлюпали по грязи, вода брызгала чуть ли не до коленей, когда Кенма прибавлял шагу. Он недовольно шагал с занятий. Пятница сегодня не задалась. Нет, скорее, не задалась целая новая четверть в школе. Кенма сердился на весну, на середину марта, сердился на проклятущий дождь, и, конечно, на свой глупый до безобразия дождевик цвета зеленки. Ну что тут еще скажешь? Кенма кое-как отсидел пятый по счету урок. Это была поэзия. Несмотря на свою страсть к литературе, Кенма ненавидел поэзию. Все что угодно, но только не стихи, потому что в них он был бестолковым, как балерина в регби. Казалось бы, какие проблемы могли возникнуть? Вот так сходу, на ровном месте. Ну, подумаешь, отчитал историк, больно уж надо Кенме знать, что десяток лет тому назад тридцать седьмой президент Америки подал в отставку. Скука, да и только. Ну, подумаешь, учитель физкультуры поставил неуд в колонку отметок. Все это чепуха! Вздор! Но Кенма чувствовал себя самым великим неудачником на планете Земля. Да еще вдобавок творческий кризис давил со всех сторон, отвлечься на что-то иное у него не получалось. Пока он шел из школы домой, то в своих мыслях успел раз восемь расправиться с печатной машинкой на заднем дворе дома бабушки.Fog Lake – rainy days
«Покончить с писаниной! К черту ее!» – говорил сам себе мальчишка, пока его резиновые сапоги утопали в грязной жиже. Дождь припустил сильнее, поднялся ветер. Кенма не заметил, как остановился около закусочной «Дяди Джо», и затаращился в сторону бензоколонки, заставая местных стервятников за подлым делом. Пацаны были точно из его школы, он частенько видел эту стайку. – На, порежь седло, – один из них подал другому складной ножик. – Ха! Больше не покатается! – крикнул злорадно тот, что был в плащевой куртке с агрессивным принтом. Посмотришь на него, и в глазах зарябит. «Это же чужой велосипед…» Красные покрышки, широкий руль, корзина вместо багажника и какая-то лабуда на спицах. Велик принадлежал старосте из параллельного класса, грех не узнать. Шпане было, открыто говоря, насрать на ливень, они хохотали как гиены, подбирали грязевые комья с земли и забрасывали ими велосипед. Но только один из банды, скрывшись в черном капюшоне толстовки, стоял в стороне и лишь наблюдал. Главарь, наверное. Банд из сопляков в городке было полно – хоть задницу ими подтирай. И они вечно грызлись как голодные псы между собой, за территорию, девчонок да лишние монеты. Пока Кенма стоял и смотрел, как бедолажный велосипед Акааши Кейджи озлобленно потрошат и ломают, один из стервятников мелкого роста заметил его и заорал через всю улицу, а потом бросился бежать к нему, размахивая своей промокшей насквозь школьной сумкой. – А ну стоять, молокосос! Он все видел! Ловите его! Этот крик выбил Кенму из транса, он только вытер мокрый лоб ладонью, сжал под дождевиком лямку почтальонки и рванул в обратную сторону, оббегая закусочную и скрываясь в маленькой голой чаще. Черт его дернул за ногу совать свой нос в чужие дела. Кенму как дрыном хлестанули, он слышал настигающий его визг и свист. Парень бежал через грязный перелесок вдоль речки, не отпуская под дождевиком лямку сумки, точно она была для него канатом, за который можно ухватиться если что. Но нет. Нога поехала по комьям размокшей земли, и Кенма рухнул в грязь. Шмяк! – Да что за невезение! – простонал он, и зажмурился. Теперь из-за этих отбросов он валялся в грязи как свинья, его дождевик стал говнистого цвета, а новые твидовые брюки запачкались до колен. – Бабушка меня за шкирку повесит. Кенма подышал глубоко, облизнул губы и поднялся еле-еле. Холодная мерзкая грязь настойчиво засасывала ноги, парнишка кряхтел и стонал, пытаясь выбраться из хлюпающей жижи, напоминающей кучу деревенского дерьма, что бывает на фермах стариков. Сапог хлюпнул и утоп в грязевой каше со звуком «чпок!» Кенма рассержено заорал на весь перелесок и с яростью рванул ногу еще в целом сапоге. Тот выскользнул. – Гадство! – скорчив мину кислее лимона, Козуме с босой ногой и по колено в грязи пошел по тропке из мелкого гравия вдоль берега. Казалось, что он уже слышал издалека, как бабка его поносит. Пятница не задалась.***
Дома его встретили строжайшим взглядом, какой только имела эта пожилая дама. Кенма наплел достаточно убедительную историю о том, что ему захотелось сократить путь домой, лишь бы только успеть к обеду его горячо любимой бабули. Но такие истории не всегда прокатывали. Кенма наконец-то сбросил ненавистный дождевик, скомкал его с чистой стороны. Дождевик стоило отмыть. – Иди, раздевайся и мойся, грязные вещи положишь в таз и замочишь в порошке, я это стирать не буду, сам справишься, – произнесла равнодушным голосом бабушка, а потом удалилась в гостиную на первом этаже, читать любимую газету. Кенма, как чушка, потопал в свою комнату, перед этим сняв единственный ботинок и испачканный носок. Его охватило уныние. В конце концов, не он виноват, а те придурки, что шугнули его около закусочной «Дяди Джо». «Ну спасибо, что хоть обошлось без нотаций» Бабушку Кенмы звали Ханна. Не то чтобы он ее не любил, нет, просто она являлась чрезмерно строгой женщиной, которую воспитывали такие же строгие родители-консерваторы. Ханна относилась к поколению Бэби-бум, да-да, и Кенму ничуть не впечатляло то, что она пережила войну. Таких стариков пруд пруди. Пацана даже не впечатлял идеальный порядок в ее доме. Бахрома ковров всегда была идеально приглажена, на полу ни пылинки, столы отполированы, утварь строго расставлена по своим местам, и не дай боже оставить чашку около раковины или вилку в ячейке с ложками… Без объявления войны Кенму начинали бомбардировать. Жила Ханна в обычном двухэтажном домике, со множественным количеством окон, так как любила свет и к тому же выращивала целую кучу цветов. А цветы в свою очередь носили такие названия, от которых у Кенмы язык ломался, и он не особо-то любил поливать их каждые выходные. На заднем дворе стоял заброшенный сарай, его без надобности никогда не посещали. Там, средь пыльных полок и прочего хлама, мальчишка нашел печатную машинку прошлой осенью, как оказалось, она принадлежала покойному деду, и ей активно пользовались в годы Великой депрессии. Дед в ту пору работал журналистом, и дело это давалось ему не так-то просто. Задний двор у бабушки был широким, хоть в мини-футбол играй. Неподалеку от сарая, как будто из земли, вырос высушенный небольшого размера каменный фонтан, похожий на морскую раковину, его наполняли сгнившие листья, желуди, камешки и ветки. Старые хлипкие качели висели под дубом, а рядом с деревом мостилась пустующая будка. Кенма порой мечтал, как однажды увидит золотистого ретривера на своем заднем дворе, и он будет принадлежать только ему. Его личная собака! Это же чудесно. Друг, который не предаст. В скольких книжках он вычитывал похожие строчки… Но вместо собаки будут цветы, субботняя уборка, походы в магазин с громадным списком, выбивание ковров, от которых уже тошнило. Кенма любил бабушку, тяжело, но любил. Ведь на старушку спихнули ни кого-то там, а именно его, трудного и проблемного ребенка, как частенько повторяли родители. Враки. Козуме был тихим мальцом, который и воды не замутит, однако предки считали иначе. Проблемным он был, по их мнению, в собственных увлечениях. Действительно, зачем им в семье книжный червь, бедняк-писатель или пропойца-поэт. Глупые взрослые, ничего не понимают! Отца Кенмы постоянно раздражало чтение его же сына, а мать все охала и закатывала глаза, подсовывая книжки о мировом рынке, экономике и обществознании. Родители до нынешней минуты надеются, что их сын однажды станет примерным экономистом, кредитором или среднестатистическим брокером. Предки были даже не из среднего класса. Богатенькие граждане с тонной эгоцентризма в груди. «Скука и невезение» Перед тем как войти в свою комнату, он забрасывает в ванную скомканный дождевик и носки. Комната Козуме-младшего простая, как у всех подростков, или не как у всех? Бабушка ничего не разрешает вешать на стены. Поэтому кроме унылых бежевых обоев на стене висит зеркало и бра. Комната не блещет изыском: одноместная кровать, застеленная махровым коричневым пледом, комод, шкаф, уродливый ковер и три книжных стеллажа. Письменный стол, одиночные полки над ним. На полках расставлены личные вещи Кенмы – фигурки поездов, какие-то значки, роботы из комиксов, стопки исписанных тетрадей, виниловые пластинки, и эти, к слову, он тоже откопал в сарае. – Мне тут до скончания веков грядки полоть, – снимая испорченные грязью твидовые брюки, Кенма вздыхает. Потом разбирает почтальонку, край сумки тоже запачкался. И все проблемы не по его вине… «Больше не убегу от вас, кретины» Какими же придурками надо быть, чтобы стащить велик старосты из школы и расправиться с двумя колесами. Ого, мировая месть, как в вестернах. Память не изменяла Кенме. Велик принадлежал младшей сестренке Кейджи, и если они были бы немножко смышленей, то не стали поступать так низко. У шайки-лейки определенно возникнут проблемы в понедельник. Кенма тут же улыбается, странно так и широко. Он знает, что они сделали, он видел их! Ха! Пусть теперь постыдятся за то, как нелепо они выглядели. Кенму тут же посещает мысль о встрече с Шоё, друга наверняка удивит эта история, а еще рассмешит то, как грязь засосала несчастный сапог и как пришлось всю дорогу хромать в одном носке, оглядываться по сторонам, чтобы никто не увидел позора. Хотя соседка через два дома проводила Козуме уж очень подозрительным взглядом, будто мимо ее газона прошел не школьник без потерянного резинового сапога, а какой-то бомж, завернутый в пакет цвета говна. Но ни в вечер пятницы, ни даже в субботу и воскресенье увидеться с Шоё Кенме так и не удалось. Надоедливый и злой дождь заслонил весь городок, залив водой целые улицы.***
Если вы все еще думаете, читать мой рассказ или нет, то не сомневайтесь, что рассказ этот будет интересным. Ваше утро наверняка отличается от моего, хотя бы тем, что вам не приходится поливать чертову дюжину цветов и ковыряться в земле. Когда в вашей до смерти скучной жизни происходят необычные вещи, вроде порчи велика, пинков под дых или еще чего, то вы начинаете сомневаться в правильности происходящего. Постойте, это ведь нереально, говорите вы сами себе. Но после еще нескольких попыток перевернуть все с ног на голову, вы начинаете улыбаться так, словно в одну рожу обожрались розовых конфет Вилли Вонка.***
Fog Lake – holy cross
Шоё обхохатывался до слез, держась за живот. Скамейка под ним пошатывалась. Кенма и сам не знал толком, нравился ли ему смех этого рыжего балбеса или все-таки нет. Но он немного улыбнулся в самом конце, когда упомянул выражение лица бабушки. – А может, твоя бабуля и вправду подумала, что ты в навозе извалялся! Ха-ха! – Судя по ее взгляду, я замарал не брюки, а ее любимую шаль, потом плюнул на нее и потоптался в придачу. – У меня старшая сестра такая, что ни случись – а как ворона, горланит вовсю, жалуется. И я виноват абсолютно во всем. Родители меня не слушают, – трагично вздохнул Шоё. – Издержки. – Чего? – Да неважно, – отмахнулся Кенма. – Фуф, мне стало легче, когда рассказал тебе. Еще день в четырех стенах изоляции я бы не вытерпел. Дождь меня выбивает из колеи. Бабушка никуда не отпускает. – А мне нравится, когда он хлещет, – Хината по-мальчишески сделал удары кулаками в воздух, будто сражался с невидимкой. Кенма поправил очки в квадратной нелепой оправе. В дождливый день он обычно оставлял их дома, в фиолетовом футляре. Сегодня дождь не донимал, но тучи на небе все еще хмурились. – А что с теми хулиганами? – спросил вдруг Шоё. – Ничего, просто думаю, что староста Кейджи это дело так просто не оставит, – заявил смело Кенма. – Я слышал в мужской раздевалке бурные обсуждения чего-то там, кого-то там, но имена так и не запомнил. – Мориске, Тобио, Рю и Сугуру. А главный у них вроде как Куроо Тетсуро, – загнул последовательно пятерню рыжик. – О… ты всех запомнил, жуть. – А староста им чем-то насолил, зуб даю. – Думаешь? – Кенма задумчиво приподнял бровь. – Дык они бы просто так не полезли, – знающе сказал Хината и покрутил в руках монетку. Кенму внезапно прошибло потом. – Погоди, то есть ты хочешь сказать, раз я их видел, то они придут за мной? – а как звучит-то «они придут за мной», прямо как в хоррорах Кинга, подумалось сразу Козуме. Шоё устремил взгляд вдаль, на футбольное маленькое поле темно-коричневого цвета, словно шоколадная паста. Оно было усеяно дырами от кроссовок. Вода с него не успела уйти, и огромные лужи отражали пасмурное небо. Потом парнишка перевел взгляд на передник школы, из дверей вывалились четверо учеников, пыхтящих сигаретами. – Они за всеми придут, – простодушно хохотнул Хината, не догоняя ни на йоту какой же сейчас трындец нагрянет. Немного помолчав и подумав, Козуме втянул шею в воротник школьной рубашки и тихонько потянул свою почтальонку из-под задницы друга. – Черт, встань, встань тебе говорят! Он узнал их. Шайка-лейка на заправке поодаль от закусочной «Дяди Джо». Вон он «как его там» с агрессивными принтами на куртке. Не узнать невозможно! Помяни черта! Хината зыркнул на Кенму, а после посмотрел на парней. – О, Кенма, это же они? Точно, они! Идут сюда! – рыжий малец загорланил, словно на него рухнуло дерево, под которым они спокойненько сидели. – Ты какого дьявола орешь?! – зашипел Кенма. – А! Прости! Четверка стремительно топала в их сторону. Кенма отодвинул мысль «а, пронесет» на дальний план, ведь горящие глаза старшеклассников были нацелены на него. Хината побелел как призрак и привстал со скамьи вместе с Кенмой. – Не дергайся, молокосос, – тот, что был ниже всех, выкрутил цепь на своих джинсах-трубах. «Ниже моего роста…» – Я его сразу узнал, – шепеляво заговорил узкоглазый. Змей, первое слово, что пришло в голову Кенме. – Ты, – кивнул в сторону Хинаты побритый налысо парень, – улепетывай отсюда, чтоб пятки сверкали. – Тебе лучше уйти, Шоё, – Кенма не опускал плечи, стоял как солдатик, крепко сжимая почтальонку в руках. – Н-но… ты… – Да, Ш-о-ё, иди домой, – коротышка злорадно усмехнулся, выплевывая окурок под ноги. Хината громко сглотнул и засеменил ножками как осьминожка, быстро-быстро ретируясь с поля боя. – Какой у тебя послушный друг. – Друг, бва-ха! Козуме успел возненавидеть и понедельник, теперь кроме пятницы ему будет на что серчать. Значит, эти четверо ломали велосипед старосты? Да суть была уже не в велике, а в том, как эти пустоголовые гиены смогли его найти среди стольких-то учеников? Где он прокололся, мать вашу. – Пойдешь с нами, с тобой хочет побеседовать наш кореш, – Змей шагнул к Кенме и обхватил его слащаво-гадко за шею, направляя в сторону голых высоких кустов. Козуме прикусил губу и поплелся под напором руки хулигана. Он уже просек, в какое место его приведут. В здание старой школы. Западное крыло так и не снесли, оставили пустовать, вывезя весь инвентарь. У Кенмы не было ни одной нормальной мысли в голове. От прочитанных книг рождались невероятной жестокости образы. Его четвертуют на территории школы… А потом обнаружат изуродованное окровавленное туловище с головой. Бабушку же хватит инфаркт. Тогда, если не четвертуют, то сломают руки? Или, может, ноги? В общем, пока он думал о всяких дебильных вещах и спорил с фантазией, его завели за обшарпанную стену западного крыла брошенного здания. Около разваленного порога стоял парень, высоченный, Кенма мог поклясться, под метр девяносто в черной косухе. И вот же черт, от этой сраной куртки и его образа так и веяло бунтарской наглой натурой. Кто это вообще такой? Кенма смотрел в четыре глаза, не смея выронить ни слова. Если Шоё прав, то по идее он у них тут главный заводила? Куроо «как его там». – Не зассал, остался, прикинь? – коротышка заглянул в лицо Кенме. Что стоило им ответить – Кенма не знал. Хватка на его шее ослабилась. Он почувствовал облегчение. – Твой убогий дождевик тебя выдал, только ты мог ходить в этом дерьме в школу, – Куроо вдруг заговорил. Голос старшеклассника Кенме показался совершено обыкновенным, его никчемные фантазии как ветром сдуло. А потом он немного смутился. Вот где он прокололся. – Да ни в жизнь его больше надену, – фыркнул себе под нос Кенма. – Чего-то сказал? – Что вам надо? – подняв глаза на Куроо «как его там», Козуме покрепче сжал почтальонку. – Мы немного поддадим тебе, идет? – Я шел домой, а вы попались мне на глаза, все по-честному. – Ого, ты и так можешь? – Куроо деланно удивился. Из-под заросшей взлохмаченной челки торчал один глаз, которым он буквально впивался в Кенму. Куроо вынул руки из карманов и вплотную подошел к мальчишке. – Ты замнешь прошлую пятницу, если вдруг спросят. Но если решишь добродушно поделиться с кем-то, я обещаю тебе устроить очень веселые будничные дни. Ты выделишься среди остальных школяров, усек? От главаря шайки-лейки несло табаком и фруктовой жвачкой, Кенма поморщился. Уважение, внушенное террором – для таких сопляков хлеб и соль. Но если бы он мог предвидеть будущее, то слова, что кололись на языке, никогда бы с него не сорвались. – Так это же и дураку понятно, кто испортил велик старосты, – скорчив мину, выпалил Кенма. Напрасно. В глазах мелькнули кулаки, и сразу же резкой болью скрутило живот. Кенме вдарили под дых сначала левой, затем правой. У пацана искры из глаз посыпались. Кенма перегнулся пополам и осел на колени, выронив почтальонку. Остальные из шайки-лейки дружно подвыли. Кенма сквозь пелену в глазах видел, как на сырую пожухлую прошлогоднюю траву сыплются учебники из его сумки, тетрадки, чистые листы и карандаши. Когда высыпались старенькие дедовские часы, то ублюдок «как его там» Куроо поднял их и счастливенько надел. – Вот и договорились. А это я возьму в качестве нашей сделки. Адье, неудачник. – У-ух, круто ты его уделал. – Погнали в трейлер! Шаги и голоса постепенно отдалялись. Кенма жмурился и жадно вдыхал прохладный воздух, держась за грудь и живот. Боль жгла внутренности, будто его не кулаком ударили, а проткнули насквозь копьем. Как же это, блин, больно. И удар ему даже память освежил. Куроо Тетсуро. Мориске, Рю, Тобио и Дайшо. Сраная пятерка. Скуксившись от боли, мальчишка привстал. Потом он шатнулся к разрушенному крыльцу и охнул: твидовые брюки были снова испачканы, в этот раз бабушка ему точно устроит взбучку. Какое же невезение. Оставили его тут умирать одного, в грязи, около заброшенного здания. Новая неделя началась омерзительно, прошлая пятница была не лучше. Творческий кризис дошел до точки «амнеплеватьхочуразбитьмашинку». Но именно в то мгновение, в жалкую секунду, Кенма увидел вспышку перед глазами. Он замер, посмотрел на голые безобразные липы, и его захлестнуло дичайшей волной вдохновения. – Да это же гениально!