Ветер кружил перья

На дереве у кухонного окна прокричал ворон. Мать Шисуи нахмурилась и замерла у плиты, тревожно прижав к груди еще теплую прихватку. – И чего ему неймется в такой ливень? – проворчал отец, откладывая палочки. – Сидит тут, накликает на наш дом несчастье. А ну кыш! Отец подошел к открытому окну и взмахнул рукой в попытке прогнать зловещую птицу. Шисуи покосился на окно и улыбнулся. – Ма, па, я гулять! – он схватил со стола горячую лепешку и бросился к двери. – Шисуи! А как же ужин? – закричала мать вслед. – Потом, ма! – с улыбкой отмахнулся мальчик, быстро застегивая обувь. – Дождь на улице! – сердито крикнул отец. – Пройдет! – беззаботно ответил Шисуи. Хлопнула дверь. Сверкнула молния. Родители слышали, как чавкает размытая земля под ногами убегающего сына. Ворон величаво расправил крылья и слетел с ветки. В окно кухни задул холодный ветер. Далеко в небе раздался раскат грома. *** После дождя в комнате пахло деревом. Свежий лесной аромат заполнял все помещение и мягко щекотал ноздри. Пол перечеркнули солнечные лучи, в которых то и дело мелькали тени пролетавших мимо птичек. Микото дрожала на полу и жалась к стене, прижимая ладонь к мокрой от слез щеке. – Смотри на меня! Не смей отводить взгляд! – вспылил Фугаку, и тростниковая палка, со свистом рассекая воздух, в очередной раз опустилась на вытянутые руки сына. – На меня смотри, щенок! Итачи послушно поднял было голову, но в глаза нещадно ударило яркое солнце, и мальчик тут же опустил взгляд. В конце концов, додзюцу – его основная техника, отец рассердится, если не беречь глаза… – На меня смотри! – рассвирепел Фугаку. Вновь засвистел воздух, но на этот раз трость хлестнула по лицу. От силы удара Итачи потерял равновесие и обессилено упал на татами. Когда Фугаку замахнулся снова, Микото не выдержала. Слезы застилали взор, но все же, дрожа всем телом, она подползла к мужу. Однако боялась Микото вовсе не его ударов. Из носа сына катилась струйка крови и, собираясь у верхней губы, быстрыми каплями падала на светлое татами. – Прошу, Фугаку-сан! – Микото стояла на коленях и, обнимая ноги мужа, плакала в темную ткань пыльных брюк. – Прошу… Хватит! Остановись… Не бей его больше! – женщину душили рыдания, но судорожно всхлипывая, она все продолжала выкрикивать слова мольбы. – Это же наш сын! Наш мальчик!.. Это наш мальчик!.. Микото судорожно хватала ртом воздух и, онемев от рыданий, теперь лишь теребила ткань черных брюк. Фугаку повернул голову и взглянул в мокрое, искривленное в агонии лицо жены. Не сказав ни слова, грубо отпихнул ее ногой в сторону и вышел из комнаты. Микото перестала плакать, не веря в спасение, и тяжело задышала, насыщая кислородом расслабленные легкие. Смахнула с лица спутанные волосы, осторожно, едва касаясь татами, подползла к сыну. Она провела дрожащими пальцами над хрупким мальчишеским лицом, не решаясь прикоснуться. А потом – словно с сердца хлынула лавина – схватила безвольное тело мальчика в охапку, прижала к груди и снова всхлипнула. Тяжелые капли слез рекой лились на гладкие волосы Итачи, и Микото поспешно стирала их, гладя сына по голове, воровато даря скорую ласку. – Мальчик мой… Итачи… сынок… – беспрестанно шептала она, глотая слезы, и раскачивалась с телом мальчика, словно убаюкивая его. Шум листьев казался Микото сладкой колыбельной, и сердце ее теперь билось спокойнее. Ничто не нарушало покой, который мать сумела воцарить в этой страшной комнате. Пока не стукнулась о стену створчатая дверь. Пока сзади не раздались тяжелые шаги, и кто-то не дернул женщину за волосы. Пока над ухом не прогремело: – Ты еще скулить собралась над ним, ведьма?!. *** Шисуи с дежурной улыбкой расставлял на столе тарелки. Мучаясь нетерпением, он то и дело поглядывал за окно на старое могучее дерево. Мать возилась у плиты, напевая под нос какую-то песенку. Когда обед был готов, она подошла к окну и глубоко вдохнула свежий весенний воздух. – Как цветами-то пахнет, – протянула она, прикрыв глаза от удовольствия. – Да, – улыбнулся Шисуи, на этот раз совершенно искренне. – Весна в этом году наступила рано. – Верно… весна… – мечтательно произнесла мать, потом украдкой взглянула на сына. – Весна – время любви. Шисуи замер, так и не поставив на стол тарелку. – Д-да, верно, – смутился он. Мать довольно улыбнулась и покачала головой. – Вот и мой сын вырос… И влюбился. – С чего ты взяла? – поинтересовался Шисуи, чувствуя, как запылало лицо. – Как же мать может этого не чувствовать? Я все знаю, Шисуи, все чувствую… Парень низко опустил голову и затаил дыхание. – Это ведь Саюми-сан, да? Я права? – Д-да, – после секундного молчания выдавил Шисуи. – Ох! Как я счастлива, что ты, наконец, обратил на нее внимание! Саюми-сан – прекрасная девушка. Умная, добрая и очень хозяйственная. Наверное, она еще не приглашала тебя домой, так что ты удивишься, увидев, как сильно она любит чистоту. Шисуи рассеянно кивнул и снова посмотрел за окно. Мать тоже взглянула на старое дерево. – Ой, Шисуи! – вдруг воскликнула она и улыбнулась. – Какие красивые голубки! И как милуются! Вот что значит весна. Даже птицы не могут устоять перед любовной магией. Шисуи поднялся и подошел к окну. На ветке и впрямь сидели голубь с голубкой. Распушив богатое оперение, они нежно щекотались клювами и игриво пощипывали друг другу перышки. – У тебя слишком богатое воображение, мама, – холодно заметил Шисуи. – В животном мире любви нет. Это лишь инстинкт, чтобы вывести потомство. Мать обиженно посмотрела на сына. – Ты не любишь голубей, Шисуи? – Нет, – парень поджал губы. – Мне нравятся только вороны. Оставив мать в изумлении стоять у окна, Шисуи направился к себе в комнату. Воркование голубей его раздражало. *** Нетерпение когтистыми лапами разрывало грудь. Шисуи прыгал по крышам к дому Итачи, стараясь остаться никем не замеченным. Сообщница-ночь скрыла луну, а света звезд хватало лишь, чтобы видеть вдаль всего на несколько шагов. Хорошо. Значит, о их встрече никто не узнает. В комнате Итачи не горел свет, хотя обычно он допоздна засиживался над свитками. «Что-то случилось, что-то случилось, – тревожная мысль билась загнанной ланью. – Я знал…» Шисуи мягко прыгнул на подоконник окна Итачи и бесшумной тенью проник в комнату. Судя по царившей в доме глубокой тишине, все уже давно спали. – Итачи, – тихо позвал Шисуи, вглядываясь во тьму комнаты. Ему никто не ответил. Словно желая поддержать союзника, ночь освободила луну из плена облаков, и через окна заструился мягкий лунный свет. Итачи лежал на нерасправленной кровати, прижавшись щекой к подушке. Шисуи подошел ближе и заметил на прикроватной тумбочке несколько баночек с заживляющими мазями. Здесь же лежала мокрая тряпка из плащовки, вокруг которой растеклась лужица воды. – Что все это значит? – пробормотал Шисуи, перевел взгляд на спящего Итачи и, увидев его руки, обомлел. На белоснежных кистях, на запястьях чернели гематомы. Очевидно, мази предназначались для них, а лужица воды была ничем иным, как растаявшим льдом. Но воспользовался ли им Итачи? Последний раз Фугаку бил сына по рукам очень давно, еще когда тот был маленьким мальчиком. Тогда виновником его ярости являлся Шисуи, который уговорил друга пойти гулять, а не просиживать вечер за пыльными свитками. Теперь у Фугаку были куда более серьезные причины для вспышек гнева. Клан. Взгляды Итачи на его будущее. Шисуи стиснул зубы. Он смотрел на побитые руки Итачи, и внутри клокотала злоба. Как может отец так жестоко обращаться с сыном? Как смеет он делать такое с Итачи?.. Шисуи склонился ниже и осторожно убрал с его лица темную прядь. Итачи тут же открыл глаза, словно и не спал вовсе. – Шисуи-семпай, – заговорил он и хотел сесть, но друг пресек эту попытку мягким прикосновением руки. Итачи лег и молча смотрел на него из-под полуопущенных ресниц. Шисуи присел на край кровати. – Твои вороны давно не прилетали… – тихо произнес он. Итачи повернул голову к окну, по положению луны пытаясь определить время. Молчание раздражало, но Шисуи не подавал виду. – Я беспокоился, – сказал он с укором. Итачи взглянул на друга и улыбнулся. – Не стоило, Шисуи-семпай. Со мной все в порядке. Шисуи возмущенно выдохнул и кивнул на избитые кисти. – Это ты называешь в порядке? Луна снова скрылась, и Шисуи никак не мог определить характер молчания Итачи, не видя его лица. Он взял друга за руку и поднес кисть к глазам, в полумраке всматриваясь в темные пятна. Рука висела настолько безвольно, что Шисуи вновь ощутил обжигающую ярость. Но, не найдя выхода, она угасла, а образовавшуюся пустоту тут же заполнила нежность к близкому человеку. Шисуи склонил голову и, не зная, как помочь, чуть коснулся опухшей кисти губами. – Выздоравливай поскорее, – горячо прошептал он. – Хорошо, – ответил Итачи, и в голосе его слышалось изумление. А Шисуи так и не решился отпустить руку и прикоснулся губами еще. И еще и еще. Легонько целуя каждый синяк, каждую припухлость, словно желая обласкать незаслуженно пострадавшую руку. Шисуи перевернул узкую кисть и заворожено смотрел на раскрытую ладонь, словно раньше никогда ее не видел. Поднес к губами и, раскрыв рот, лизнул в самую середину. Итачи вздрогнул. Не обращая на него внимания, Шисуи продолжал осторожно исследовать ладонь кончиком языка. – Не надо, – тихо выдохнул во тьме Итачи. Шисуи оторвался от ладони, но с коварной улыбкой забрался на кровать. Прижал безвольные руки за локти, склонился над Итачи, заглядывая в его лицо. – Ты сейчас даже печати не сложишь… – взволнованно прошептал Шисуи. Но без тени насмешки. Всего лишь констатация факта. Просто теперь, когда Итачи был так уязвим, хотелось подарить ему нежность. А осознание безнаказанности кружило Шисуи голову. Но ведь он не сделает Итачи ничего плохого… Он склонял голову все ниже и ниже… – Ксо! – дернулся Шисуи, почувствовав, как через футболку в кожу впились когти большой тяжелой птицы. Он сел на кровати ровно и поспешно снял ворона с плеча. – Тебе надо остыть, брат, – прошептал Итачи. – Кажется, у тебя жар. На лицо Итачи снова упал лунный свет, и Шисуи почувствовал облегчение, увидев, что друг не злится. Напротив. Губы Итачи улыбались, а черные глаза с серебристыми бликами света смотрели с нежностью. К удивлению Шисуи, ворон в его руках даже не думал вырываться и только быстро крутил головой, мигая черными глазами-бусинами. – Ты поймал меня в гендзюцу? – спросил Шисуи, рассматривая необычного ворона. – Я бы никогда не применил к тебе гендзюцу, Шисуи-семпай, – нахмурился Итачи. Шисуи улыбнулся в ответ и провел щекой по черному оперению птицы. – Такие гладкие… – улыбнулся он, а потом задумчиво отвел взгляд. – Ты знаешь… что мне очень нравятся вороны?.. Нет… на самом деле… наверное, я… – Кааррр! – донеслось со шкафа. Шисуи резко вскинул голову. Другой ворон, помахав крыльями, устроился рядом на полке. Не успел Шисуи опомниться, как упругие перья мазнули по его щеке. Еще один ворон пролетел мимо юноши, задев крылом руку и сел на подоконник. – Эй, не трать чакру, – слабо возмутился Шисуи, заворожено наблюдая за поведением черных птиц. – Твои вороны… всегда так похожи на настоящих. – Я не знал, что они настолько тебе нравятся, – улыбнулся Итачи. *** Саске жался к каменной кладке дома и воровато заглядывал за угол. – Ты должен сделать это ради клана! – отца трясло от переполнявшей злобы. – Не понимаю, как ты сам этого не видишь? Так нужно! Итачи неторопливо застегнул сандалий, словно отец не кричал на него, а с доброй улыбкой желал удачного дня. Потом поднял спокойное лицо и посмотрел Фугаку прямо в глаза. – У нас слишком разные взгляды на то, что нужно нашему клану. Фугаку опешил, а потом его губы изогнулись в презрительной усмешке. – Не думал, что родной сын когда-нибудь всадит нож мне в самое сердце. Итачи отвернулся и промолчал. Фугаку скрылся за створчатыми дверями. Саске решился выйти из укрытия и подкрасться к брату. Мальчик тихо обошел Итачи сзади и накрыл ладошками его глаза. – Угадай кто? – озорно крикнул Саске, задыхаясь в радостном волнении, но тут же осекся, почувствовав пальцами горячую влагу. – Ниисан… нисан, ты… Итачи взял брата за запястье и дернул, уложив мальчика к себе на колени. Удивленный Саске не стал сопротивляться, а когда брат зарылся пальцами в непослушные прядки на затылке, и вовсе расслабился. *** Шисуи оттолкнул свиток и заворочался на кровати, изнывая от вечерней духоты. Оранжевое солнце еще не успело скрыться за горизонтом, но на земле уже разлеглась тьма, поэтому в домах деревни повсюду горел свет. Шисуи недовольно посмотрел на бьющихся о светильник ночных бабочек и лениво спустил руку с кровати, нащупав чашу с холодной мокрой черешней. Отправив в рот несколько ягод, юноша подошел к письменному столу и выдвинул ящик со свитками. Когда он выбрал нужный и поднял голову, на подоконник, махая угольными крыльями, сел ворон. В клюве он держал сложенный в несколько раз листок бумаги. Ворон положил записку на подоконник и, расправив крылья, нырнул в воздух. – Эй, подожди! – Шисуи бросился к окну, но птицы уже и след простыл. – Хм, в этот раз не клон? – задумчиво пробормотал юноша, разворачивая листок. – К чему такая осторожность, Итачи? С первых же строк Шисуи переменился в лице и погрузился в чтение. Закончив, он сложил печати и скормил злосчастный листок языкам пламени. – Вот значит как… – бормотал Шисуи, расхаживая по комнате. – Ладно, Итачи… Не волнуйся… Все будет по-другому. Улыбнувшись своим мыслям, Шисуи снова улегся на кровать. *** – Шисуи, я запрещаю тебе общаться с Учихой Итачи. От неожиданности Шисуи застыл, потом взял себя в руки, отложил палочки и посмотрел на мать. – Почему? Она не ответила и отвела взгляд. Отец отодвинул тарелку. – Мама права. В последнее время ты стал таким же нелюдимым и замкнутым, как Итачи. Забросил остальных друзей. Это нехорошо. Шисуи расхотелось есть, и он молча отхлебнул горячий чай. – От него веет чем-то темным, – поежилась мать. Шисуи со стуком опустил стакан на стол. Внимательные взгляды родителей тут же оказались прикованы к сыну. Шисуи глубоко вдохнул и… рассмеялся. – Ох, мама! – хохотал Шисуи так, что на глазах выступили слезы. – Ты напомнила мне ту гадалку с фестиваля! Помнишь? Которая каждому встречному предсказывала скорую смерть. Отец усмехнулся и вернулся к ужину. Однако мать продолжала хмуро смотреть на сына. – Ладно, прости, – Шисуи протянул руку и положил ее на плечо матери. – Просто если во всем видеть страшные знаки, так и жизнь мимо пройдет. А ведь в ней столько интересного! Шисуи беззаботно улыбнулся, и морщинка между бровей матери постепенно разгладилась, а плечи расслабленно опустились. В светлом настроении она вернулась к еде. Сердце Шисуи снова забилось. *** Итачи ждал Шисуи в саду. В небе стремительно собирались темные тучи, а кое-где уже сверкали молнии. Итачи охотно подставлял лицо первым холодным каплям и горел от нетерпения. Спустя несколько секунд с небес обрушился ливень. Сквозь плотную водяную завесу Итачи различил знакомую фигуру, пошел навстречу и, схватив Шисуи за мокрую руку, потащил в дом. – Я соскучился, – бросил он, снимая обувь. – Почему так долго? – Прости, – пробормотал Шисуи. До комнаты Итачи они шли в молчании. – Ты весь вымок, – заметил Итачи, запирая дверь. – Ты тоже… – Сегодня вечером дома никого, – улыбнулся Итачи. – Снимай же, а то заболеешь… – Итачи… Шисуи не успел договорить: друг подошел к нему обжигающе близко и прижался к губам. Так просто, словно они делали так при каждой встрече. Случись это в другой день, Шисуи оказался бы на седьмом небе от счастья. Но не сегодня. Не с таким тяжелым грузом на сердце. Шисуи мягко отстранил Итачи и отвел взгляд, собираясь с мыслями. В оконное стекло оглушительно хлестал дождь. – Что-то не так, Шисуи-семпай? – Итачи замер, затаив дыхание. Над домом прогремел первый гром. Итачи мог видеть глазами своих воронов и еще днем заметил, что Шисуи сам не свой. – Что-то случилось? – мягко повторил он, пытаясь заглянуть другу в глаза. – Мне… – Шисуи посмотрел на Итачи, но слова застревали в горле. – Мне приказали следить за тобой. Небо за окном разорвало ослепительной молнией. Итачи улыбнулся. – Вот как… Стекла дрожат от звука грома. – Тогда следи… Следи за мной внимательно… Сперва Шисуи не понимает, но потом под его мокрую футболку забираются ловкие пальцы. Гладят по животу и вверх, задевая соски. С резким выдохом Шисуи делает шаг навстречу Итачи, и чувствует, как к шее прижимаются горячие жадные губы. *** – Ниисан, – Саске широко раскрывает глаза, глядя в зеркало ванной. – Ниисан… папа снова из-за чего-то сердился? Он медленно подходит к старшему брату и с грустным личиком тянет руку к кровоподтекам на груди. Но Итачи перехватывает его руку и улыбается. – Нет, отото. Все хорошо. Саске хмурится в неверии, но все же кивает. – Не говори никому, ладно? – просит Итачи. – Но… – хочет возразить Саске, а брат касается его лба двумя пальцами и смеется. – Ну и пожалуйста! – Саске надувает губы и отворачивается. *** Когда тем вечером снова прилетел ворон, и Шисуи ушел, мать почему-то знала, что он уже не вернется. Узнав о смерти Шисуи, она не рыдала. Быть может, уже давно чувствуя за плечами сына тлетворное дыхание смерти, она привыкла к ней и смирилась. Тело утопленника забирал отец. Он вернулся домой постаревшим и затихшим, словно за несколько часов успел превратиться в ветхого старца. Сначала он не позволил жене увидеть тело. От долгого нахождения в воде оно настолько изменилось, что не родственник и не узнал бы в нем Шисуи. Однако мать все же имела право на прощание с сыном и, крепко сжав руку жены, отец повел ее в комнату с гробом. *** Фугаку смеялся за ужином, ел, пил и вел себя как на празднике. Итачи по-волчьи следил за каждым его движением, не сводя с отца покрасневших, полных ненависти глаз. Сердце гулко ухало в груди, а в голове роились лишь мысли о кровавой мести. Так и не съев ни крошки, Итачи молча поднялся и вышел из-за стола. – Куда это он направился? – пьяно проворчал Фугаку. Микото пыталась успокоить мужа, но тот отмахнулся и закричал вслед сыну: – Стой, щенок, я научу тебя уважать отца! Итачи остался стоять в узком коридоре. Фугаку вывалился из кухни и хлопнул створчатыми дверями. – Куда это ты пошел без разрешения? – спросил он, держась за стену, уставившись на Итачи со смесью злости и отвращения во взгляде. – Мне требуется чье-то разрешение? – холодно поинтересовался Итачи. – Ты сидишь за одним столом с отцом! Итачи повернулся к отцу и без единой эмоции в голосе отчеканил: – Я сидел за одним столом с убийцей. Фугаку отвел взгляд, прислонился к стене и устало вздохнул. – Знаешь, значит… Так было нужно, Итачи. Надеюсь, теперь ты не будешь идти на поводу у старшего друга и сделаешь все, что от тебя требуется. Ровно полминуты понадобилось Итачи, чтобы переварить эту фразу. А потом он расхохотался. Закрыл лицо руками и все смеялся, пока из глаз не переставая текли слезы. *** В ночь перед похоронами в доме погибшего шиноби остаются лишь его родственники. Всю ночь они проводят у гроба, оплакивая потерю близкого человека, чтобы завтра на виду у всех проводить погибшего воина в иной мир с гордостью. Шиноби не плачут. Шиноби не показывают чувств. Все причитания и слезы остаются дома, в этой ночи. Комнату Шисуи украсили белыми цветами. Кровать вынесли, и теперь посредине стоял закрытый крышкой простой деревянный гроб. Отец и мать сидели подле него, бок о бок, крепко держась за руки. У отца дрожали губы, а мать уже без всяких эмоций лила и лила немые бесконечные слезы. В ночном безмолвии, при свете свечи в комнату бесшумно влетел ворон и сел на крышку серого гроба. С сердцем, полным горечи, отец устало махнул рукой. Черная птица взлетела, но тут же села обратно. Отец поднялся на ноги с твердым намерением прогнать ее, но мать, озаренная воспоминанием, потянула его обратно: – Оставь. Шисуи говорил… что ему нравятся вороны. Отец посмотрел на жену, кивнул и со вздохом сел. Больше они не обращали на птицу внимания, смирившись с ее присутствием. А ворон распластался на крышке гроба, словно обнимая его крыльями. И никто не видел, как из черных глаз-бусин льются человеческие слезы. Когда наступило утро, птица умерла. Но, к изумлению родителей, от нее ничего не осталось. Лишь ветер кружил по комнате черные перья.