Только с тобой я чувствую себя живым

— Сердись на меня, Марк Блэкторн. Кричи на меня. Почувствуй хоть что-то. Марк застывает на месте, возвышаясь над Кираном. Глупый. Неужели думает, что он стал ему безразличен? — Ты думаешь, я ничего не чувствую? Голос хрипит от возмущения. Он не может не чувствовать. Когда Марк с Кираном, он словно зажигательная смесь, и кажется, что достаточно малейшей искры, чтобы вспыхнуло пламя. И Киран прекрасно об этом знает. Знает, как стать той самой искрой. Знает, что сделать, чтобы Марк открылся. Сам Марк прекрасно понимает, зачем Кирану все это, зачем все эти провокации, зачем Киран бросает ему вызов. Ему до ломоты в теле необходимо услышать, что Марку не все равно, что Марк по-прежнему его любит. Что у них есть еще шанс. Но Киран был бы кем-то другим, если бы показал хоть как-то, что ему страшно услышать ответ на вопрос, который окончательно прояснит все между ними. И Кирану хочется, чтобы это своенравное солнце, освещающее его никчёмное существование, разогнало тучи сомнений, которые застилают душу, погружая все вокруг в непроглядную тьму. Но Марк вовсе не слеп. Нужно совсем не знать Кирана, чтобы не видеть, как на самом донышке прекрасных и ужасающих многих, но таких родных ему глаз плещется сомнение вперемешку с надеждой. Марк отдает себе отчет в том, что Киран все еще ждет ответа, но он не может отвести взгляда от фейри, которого не видел целую вечность. Блэкторн не имеет никакого права его мучить, но слова алмазной пылью царапают горло, и он не в состоянии произнести хоть что-то. Спутанные волосы Кира и белые простыни создают заметный контраст, тут же бросающийся в глаза, а напряженное выражение лица свидетельствует о том, что Киран зол. Но кому как не Марку знать, что Киран в гневе еще привлекательнее. Марк словно завороженный наблюдает за тем, как размеренно дышит принц Неблагого Двора, он смотрит на Кира как на восьмое чудо света, и, кажется, Кир замечает перемену в его взгляде. Киран первым выходит из оцепенения, полосуя тишину лезвием, насквозь пропитанным горечью, задавая вопрос, который крошит ребра Блэкторна не хуже самых острых клинков охотников. — По-моему, ответ очевиден, учитывая, что ты в нашу последнюю встречу ясно дал понять, что не желаешь меня видеть. От боли, талой водой пропитавшей каждую букву, каплями слетающую с уст Кирана, у Марка скручивает внутренности. В голове копошатся жучки, запутывая мысли, не давая рационально мыслить. Во взгляде золотого и бирюзового глаз мелькает проблеск решимости, и в следующую секунду он наклоняется к Киру, чтобы сделать то, что хотел уже давно. Он целует жадно, грубо, рвано, не позволяя Кирану перехватить инициативу. Спустя пару секунд Киран нехотя отрывается, пытаясь возразить, но Блэкторн его опережает, выдыхая прямо в губы едва слышное «только с тобой я чувствую себя живым», глядя глаза в глаза, растворяясь в Кире, накаляя воздух до предела. Секунда — и Кир прижимает Марка к себе, целуя настойчиво, уверенно, и Марку срывает предохранители от нежности. Это до боли в грудной клетке напоминает ему их первый поцелуй, и мотор, качающий кровь, пропускает удар. Еще секунда — и щемящая сердце нежность, ландышами распускающаяся в груди, резко сменяется страстью, от которой вскипает кровь. Золотистый, серебряный, черный и бирюзовый смешиваются, рисуя красками сюрреалистическую картину, совершенно не похожую на творения Джулиана, сдержанные, изысканные и утонченные, но вместе с тем поражающие своей простотой. Джулиану попросту неведома свобода, открывающая сердце, наполняющая каждую клеточку кислородом. Свобода, которая присуща лишь фейри. Фейри, которые не знают полумер. Фейри, один из которых стал для Марка спасением в самый трудный период в его жизни. Фейри, который отдал бы жизнь за Блэкторна, не колеблясь ни секунды. Спустя какое-то время Киран находит в себе силы оторваться от Марка, разрывая поцелуй. Оба дышат тяжело, тщетно пытаясь восстановить давно сбившееся дыхание. Кирану достаточно секундного замешательства Марка, чтобы взять ситуацию под контроль. Он хватает Марка за рубашку, опрокидывая его на кровать, а тот и не замечает, как Кир уже сидит у него на бедрах. Ему крышу сносит от затуманивающего сознание желания. Он шепчет «хочу тебя», впиваясь в губы Марка, терзая их, словно мстя за каждое мгновение, которое они провели порознь. Осознание того, что впереди у них целая ночь, опьяняет, и это распаляет их до края, вливая в вены кайф сумасшедшими дозами. Но разве можно винить их в том, что они счастливы? Разве можно винить их в том, что они наконец вместе?