Часть 1
22 декабря 2016 г. в 07:55
Броские неоновые вывески, которыми пестрит улица, слепят глаза. На фоне яркой помпезности ночных клубов лаконичная табличка с тремя буквами "Бар" попросту теряется. Удивительно, что я ее заметил. Прохожу мимо бестолкового веселья, куража, как выражается один мой приятель, в надежде открыть что-то качественно другое. Подошвы сапог скрипят, когда я спускаюсь по бетонной лестнице. Дверь обычная, тяжелая и металлическая, с длинной ручкой. Я замешкался, выискивая взглядом вывеску с графиком работы. Но мороз едва не кусает за задницу, поэтому пришлось поторопиться.
С самого порога меня окутала атмосфера тихого джаза и стойкий запах табака. Помещение небольшое, вмещающее шесть столиков по четыре стула на каждый и три высоких стула у барной стойки. На стенах висят колонки, освещение не слишком яркое. Все такое деревянное, как в вестерновских пабах, мне нравится.
На мое появление обернулся бармен, лениво подпирающий кулаком голову. Мужчина выпрямился, уголки губ дернулись в улыбке. Но глаза все равно оставались грустными и усталыми − русские априори не любят радоваться пустякам. Смех без причины − признак дурачины, так у нас говорят? Пока бармен настороженно следил за мной, я снял пальто, примостив на единственную вешалку в углу. Помимо этого там еще висели три куртки.
− Что будете заказывать? − получилось почти дружелюбно, но финальный вздох убил весь успех.
− Что-нибудь не слишком крепкое. − Я занял место у барной стойки и, положив локти на столешницу, осторожно осмотрелся.
За дальним столиком сидели двое мужчин и, расслабленно откинувшись на спинки стульев, о чем-то мирно беседовали. Бутылка водки, две стопки и тарелка с сухариками добавляли положительных моментов в их встречу. Наверно, рабочие. Холостые или с либерально настроенными супругами. Ни одна истеричная баба не отпустит своего мужчину в "ночной" квартал, как его условно называют в народе. Место, где собраны почти все рестораны, увеселительные заведения города и соблазны от 18 и старше.
− У нас только нал, − вмешался в размышления хмурый бармен. − Двести.
Вытянув ногу, достал из кармана джинс две купюры, отдал мужчине. С его подозрительностью, которая волнами расходилась вокруг, я бы еще к свету поднес − вдруг нарисованные. Но человек молча сгреб деньги, поставил на стойку стакан виски. Мне было все равно, что в себя вливать, лишь бы на утро отсутствовало желание лечь под гильотину. Все знают, что самое лучшее средство от головной боли − это топор.
Третий посетитель сидел через стул от меня. Судя по количеству пустых бутылок вокруг, он-то как раз не думал о последствиях. Полагаю, стадия осмысления миновала давно. Как бедолага еще держится на неудобном барном стуле − загадка. Чистая футболка, бритый подбородок наводили на мысль, что человек далек от алкогольной зависимости. Просто день не удался или накопилось. Это на первый взгляд кажется, что такие добродушные очкарики с растрепанными волосами до плеч − скромные и безобидные тихони. Чертовы интроверты с завидным стремлением хомяка стаскивают к себе в душу разные переживания и хранят, пока не повалятся из переполненных кладовых подсознания. В моем отделе работает несколько таких, и они меня дико бесят.
− Парень, эй, − пьянчуга повернулся, не с первого раза фокусируя на мне рассеянный взгляд. − есть зажигалка? Моя сдохла. − Подтверждая сказанное, он с грустным вздохом почиркал колесико. Зажигалка не подавала признаков жизни.
− Не курю.
− Жа-аль. − Бесполезный предмет упал рядом с пепельницей. Из плоской мутной чашки торчали окурки, наверно, целая пачка. − Перекура не будет, − человек засмеялся. − Бармен! Еще бутылку.
Мужчина, отдыхавший в углу, тут же подскочил.
− Может, тебе хватит? − кивнув на две пустые стеклянные тары, спросил он. Даже не спросил, а так настойчиво посоветовал.
− Я сам решаю, когда мне хватит. − Если бы ранее лично не слышал пьяное хихиканье и заплетающуюся речь, то решил бы, что человек действительно трезв. Уверенный голос, четкая дикция и злой взгляд исподлобья. Даже раскачиваться перестал, стиснув края стула. − Бутылку мне. И пепельницу убери, она здесь нахер не сдалась. Деньги, сколько надо, там возьмешь, − кивок на бумажник, который я сперва не заметил по причине выставленных впереди бутылок.
Догадываюсь, что бармен и до этого приставал с похожим вопросом. И в очередной раз ему пришлось сдаться, пока клиент платит и слишком не бузит − все нормально. Очкарик, повернувшись ко мне, слишком быстро вернулся к прежнему состоянию. Улыбался и слегка покачивался.
− Как тебя зовут? − кажется, ко мне набиваются в компанию. И, глядя в свой пустой стакан, я понимаю, что совсем не против.
− Алёша, − первым протягиваю ладонь и встречаю крепкое рукопожатие.
− Иван. Будем знакомы. И-и это надо отметить! − с радостью провозгласил новый знакомый, берясь за бутылку. Наполнив стаканы, Иван повторился: − За знакомство! − и разом опрокинул в себя сто грамм.
Усмехнувшись его скорости, я сделал то же самое. Горло обожгло чем-то крепким, а на языке осталась коньячная терпкость. Недешево очкарик отдыхает, то ли работа настолько интересная, то ли беда такая, от которой не жаль спустить накопленную сумму. Я глубоко дышал, пытаясь позорно не улететь с первой стопки. Все же зря отказался от ужина и сразу поехал в "ночной" квартал.
Иван, в котором сейчас количество алкоголя могло сравняться по литражу с кровью, чувствовал себя прекрасно. Довольно потер руки, похрустел пальцами. Может, программист? В нынешнее время специалистам в "айти"- сфере отлично платят. Конечно, не техно-менталист, элита вряд ли станет отдыхать в подвальном баре, но все же.
− Какие думы думаешь, Лёка? − Иван качал головой в такт музыке и хитро улыбался.
− Вообще-то, Алёша, − терпеть фамильярность от нового знакомого? Увольте. − Размышляю о том, труженик какой организации ты есть.
− Таблицу умножения помню. −Коньяк бился о стенки стаканов, и свет ближайших бра насыщал жидкость характерным янтарным цветом. Иван усмехнулся, поставив бутылку. − Но я не технарь. С буковками лучше обращаюсь. А хорошие деньги зарабатывают не только программисты, Лёка, − парень, заметив мою кривую усмешку, хмыкнул и продолжил говорить. − Вот ты где работаешь? Ща, угадаю. В банке, да? Каким-нибудь сб-шником, следишь за порядком и системой. Белые манжеты, черный пиджак. А джинсы и черная рубашка − это так, отдых для души раз в пятилетку. Хорошо, если ты не против жить, есть, ходить в туалет по расписанию. Для меня это слишком... просто слишком. Ты гибкий, Лёка, можешь приспособиться. А я ошибка в твоей системе. Хренов булыжник, который, попав под поезд, снесет весь состав.
Не прерываясь на глупые тосты, Иван медленно тянул коньяк. Говорил и смотрел прямо в глаза, доносил смысл не просто звуком − буквально телепатически. И я был готов согласиться с ним во всем, просто любуясь его глазами, светло−серыми, с налетом легкой грусти. Если у бармена читалось, что все тлен и поскорее бы в гроб, там уж точно выспишься. То в глазах Ивана я видел понимание. Так странно слушать пьяного человека и поддерживать его бред. Что, я тоже пьяный? Никак нет, но слегка расслабленный. Наверно, поэтому завеса вежливого равнодушия свернулась, приоткрыв дорогу любопытному мальчишке, каким я был в далеком прошлом.
− Что привело тебя в бар, Иван? Сидишь здесь не первый час и напиваешься в одного. Работа?
Прекрасные серые глаза закрылись, парень наморщился.
− Можно и так сказать. Моя работа это нечеткая система с определенными правилами и обязанностями. Это целая жизнь, − Иван не указывал кого-либо. Мне на какое-то мгновение подумалось, что он подразумевает весь род человеческий. Но глупости же! Даже врачи не лечат всех, учителя преподают в одном заведении, строители работают на определенной местности. Кто способен повлиять на жизни всего человечества? Бог? Но я не верю в такие сказки.
− А в какие сказки ты веришь? − прищурившись, Иван сделался на вид еще более хитрым, похожим на лиса-альбиноса. Наверняка под растрепанными волосами скрываются острые уши с кисточками. Стоп, или кисточки только у белок и рысей? Сло-ожно. Рефлекторно схватил стакан и залил неуверенность горячим напитком. Когда тепло разливается по всему телу, придавая легкости, то и на душе становится веселее.
− Веришь в суеверия про домового? А в байки про чёрта? – допытывался очкарик.
Я катал его имя на языке вместе с коньяком. Иван, Ваня, Ванечка... Оно теплое, отдающее молоком и караваем, с запахом пшеницы, исконно русское. Человек, сидящий через один стул от меня, походил скорее на иностранца. Пытливый взгляд из-под квадратных стеклышек, прямой нос, будто бы в детстве ни разу не падал с дерева, губы тонкие, с точкой-родинкой внизу. "Неместный он", − пришла мысль и прочно засела в сознании.
− Я верю в то, что вижу.
− Лёка, видеть можно по-разному, − знакомый рассмеялся и, сняв очки, потер переносицу. − Вот я крот, но даже без стекляшек вижу замечательно. А каким образом − и сам толком не могу объяснить. Дар. Давай выпьем за талантливую молодежь, добьем уже бутылку и двинемся из этого подземелья.
− Иван, − я позвал его, когда застегивал пуговицы пальто. − Меня ведь не глючит, это не твое настоящее имя. А какое тогда?
Парень завис с курткой в руках. Мотнул головой, отчего очки съехали на кончик носа.
− Лёка, это хор-роший вопрос. Но ответ тебе вряд ли понравится.
Мы вышли, оставив за дверью двух друзей, уставшего бармена, мечтающего об отпуске, здравый (и трезвый) смысл. Пока поднимались по лестнице, очкарик пару раз едва не уткнулся в ступени своим идеальным носом.
− Топай спокойнее, пьяница, − усмешка сорвалась с языка прежде, чем я успел ее обдумать.
− Спокойнее − это как? − сарказм, прилетевший в ответ, нашел отклик в виде хриплого смеха. Не сразу сообразил, что это я смеюсь, поставив ногу на последнюю ступень и хлопая себя по колену. Так, Алёша, надо собраться, пока приключения не пришли по твою задницу.
− Это идти и не падать, − отсмеявшись, я взялся за протянутую Иваном руку и рывком поравнялся с ним. − Так все же... Как тебя зовут?
Снежинки, брошенные ветром с крыши, осели на светлых волосах. Всполохи неоновых вывесок отражались в глазах парня, плясали на стеклышках его очков. Он не улыбался, но продолжал сжимать мою ладонь.
− У меня нет имени, Лёка. Я просто... творю. Безымянный Создатель.
− У тебя творческий кризис? − мне вспомнились истории писателей, которые в период своего бессилия уходили в алкогольный или наркотический запой. Тогда становится ясной причина, которая привела парня в бар.
− Что-то вроде того, − легкая улыбка тронула губы Ивана. − Вообще, не бери в голову. Завтра на утро все равно ничего не вспомнишь. Идем веселиться, я плачу!
− Я не настолько пьян, чтобы утром все забыть, − смеюсь, пока очкарик с упорством ракеты тащит меня к ночному клубу. Но, откровенно говоря, я не возражаю и следую за странным парнем, у которого самая большая странность − его воображение. Писательство, или каким творчеством он занимается? А, неважно. Вокруг Ивана мельтешит хоровод из созданных им иллюзий. Написанные красками или словами они, благодаря железобетонной вере Создателя, стали если не живыми, то ощущаемыми. И где бы он не находился, на улице или перед стойкой, за которой человек с ядовито-зелеными волосами продает билеты, тени повсюду. Цепляются за капюшон, виснут на плечах. Сложно представить, насколько это тяжело. Я в пьяном угаре вижу лишь бесформенные пятна, а Иван, уверен, еще и слышит их. Окружили, демоны. Может быть, я тоже демон, созданный пьяным творцом?
Очкарик смеется, раздевшись, тянет пуговицы на моем пальто, сдает верхнюю одежду в гардероб. Громилы у входа в зал равнодушно смотрят на толпу, мы проходим мимо и погружаемся в царство оглушающей музыки и убойного алкоголя. Последние фрагменты ночи, чудом оставшиеся в памяти − это тьма, резкие вспышки света и проницающий взгляд серых глаз...
***
Трель будильника в который раз раздается в сонной тишине квартиры. И тонет в ней, я лично способствую этому, раз за разом нажимая кнопку. С закрытыми глазами это сделать сложно, промахиваюсь. Будильник замолкает ненадолго и через десять минут вновь взывает к совести согласно заданной программе. Я сам так его установил.
− Господин Синицын, утро уже, − голос помощника звучит где-то на периферии. − Я кофе сварил, костюм из химчистки забрал. Ну, просыпайтесь. Скоро люди приедут, договор подписывать. Люди из крупного банка. Вы же сами долго работали над тем, чтобы они выбрали нас в качестве безопасников. А это большой успех, когда банк формирует не свой отдел, а прибегает к помощи частных организаций.
Нудный голос не замолкал, и помощник осмелел до того, чтобы потрепать меня за плечо. Да-да, важные дела, надо проснуться, смыть похмелье под холодным душем и идти жить по расписанию. Белые манжеты, черный пиджак. Чьи это слова? Голова гудит так, что и не вспомнить сразу.
− Лёка, имей совесть. У парнишки сейчас срыв случится.
Я подскакиваю, забыв про уговоры помощника, про то, что обычно сплю на самом краю, и едва не свалился с кровати. Телефон с прощальным писком затих под моей пяткой.
− Позаботься о средстве связи, − растерев лицо, я спровадил занудного парня. И, глубоко вдохнув, огляделся. Удивительно, что после вчерашнего я проснулся в своей квартире, а не где-нибудь под столом в дешевой забегаловке. Рой злых пчел поселился внутри черепной коробки. Гудел и яростно жалил все отделы мозга, особенно тот, что отвечает за память. Болезненное онемение сковало воспоминания, и гулкое эхо раздавалось в пустоте, когда я пытался что-то вспомнить. Чей-то знакомо-незнакомый голос как ведро льда опрокинулся на сознание, заставил проснуться. Услышав смешок где-то внутри себя, я поспешил в ванную. Пора завязывать с шизофренией и пьянством в целом. У меня есть строгий график, подчиняющий всю мою жизнь. А насколько это полезно, желанно − подумаю позже.