Lamentations

Сон бежит от него, и можно несколько ночей подряд бодрствовать, не думая о том, чтобы лечь на жёсткую лежанку и хотя бы попытаться заснуть. Ночами всегда думается легче, но сейчас ему почти не о чем думать и не с кем говорить: его лишили возможности разговаривать, считая, что это станет для него пыткой. Но как будто там, за стенами его тюрьмы много достойных собеседников! Его лишили практической магии — и вот это настоящая пытка. Но у него всегда есть возможность размышлять о теории, и это помогает не сойти с ума все эти годы, хотя тем всё меньше. И он всё равно рад бессоннице — последние годы, много лет, он уже счёт потерял — то и дело он видит сон: незнакомый силуэт во мраке, яркая зелёная вспышка. И он неизменно просыпается не от вспышки, их он много видел, направленных против него — и ни одна не достигла цели — он просыпается от смеха, собственного смеха. Весёлого, победоносного, но чему он радуется, кого победил?.. Потом, проснувшись, он кашляет, задыхается — он отвык смеяться, и потом долго ещё болит вся грудная клетка. Приятного мало — и он предпочитает не спать, когда может не спать. Но той летней ночью тяжёлый сон опускается на него, словно одеяло, в котором весь пух давно свалялся и отсырел. Он только успевает прислониться к стене и сползти — едва не упасть — на пол. Незнакомый силуэт во мраке, зелёная вспышка — кажется, всё как обычно. Но он точно знает: это другой силуэт, другая вспышка. Другая башня. Он смотрит в темноту — и видит бледное лицо с мёртвым чёрным взглядом. А затем падает. Утром он понимает, что те сны — после которых он просыпается смеясь — дело будущего, и он приветствует это будущее. А этот — уже дело прошлого. И что в мире теперь на одно собеседника, на одного — достойного — стало меньше. «Тем хуже для мира», — говорит он, открывая глаза.