Прелюдия до-диез минор

Юри Кацуки ни разу не выигрывал в финале Гран-При. У него были медали дюжины разных этапов, пара высших наград чемпионата мира и даже золото олимпиады. С тех пор, как Юри начал тренировать Никифоров, он превратился в настоящего гения фигурного катания. Ему давались все вершины, за покорение которых он брался. Все, кроме финала Гран-При… Виктор начинал догадываться, в чем причина ежегодных проигрышей — когда-то, пять лет назад, он посулил японцу свадьбу, последующую сразу после его победы в финале. Именно этот груз ответственности так давил на Кацуки. Каждый раз, выходя на лед финала Гран-При, Юри думал не о катании, а о свадьбе. Результатом становились падения, сорванные прыжки и другие досадные ошибки. Он слишком хотел победить и в результате проигрывал. Конечно, можно было бы побороть эту проблему одним решительным шагом — свадьбой, сыгранной вопреки всем поражениям. Однако Виктор понимал, что японец ни за что не согласится нарушить заключенный когда-то договор. Кацуки Юри был упрям, но Виктор Никифоров был еще упрямее и потому, устав ждать, когда возлюбленный наконец преодолеет страх победы на Гран-При, он решил откровенно сжульничать… * На лед Юри выходил как в тумане. Он знал, что должен сосредоточиться на предстоящем катании, но единственное, о чем он мог думать в этот момент, — предательство Виктора. Сегодня вечером, всего за несколько минут до старта соревнования в произвольной программе, Кацуки застал Никифорова в объятьях Юрия Плисецкого. Следующие полчаса он просидел в ступоре на скамейке в раздевалке, не находя в себе сил выкинуть из головы терзающие образы. Перед глазами как наяву стояли платиновые волосы Виктора, сжатые в пальцах Плисецкого, его нежные губы, скользящие по изящной шее любовника, и сладострастные стоны обоих, сливающиеся в мучительно прекрасную мелодию. И вот теперь Кацуки Юри должен был катать произвольную программу перед миллионами зрителей финала Гран-При. Сказать, что сейчас он не был к этому готов, значило ничего не сказать. Юри не мог думать о прыжках, дорожках и вращениях. Единственным, что занимало его мысли, было его собственное разбитое вдребезги сердце. Но вот над ареной раздались первые ноты Прелюдии до-диез минор Рахманинова, и Кацуки на одном лишь выработанном за годы тренировок инстинкте начал свой танец. Эту программу Юри катал впервые и, честно говоря, был убежден, что она ему вовсе не подходит. Слишком страстная и пугающая, композиция Рахманинова была создана для кого-то куда более темпераментного, чем скромный японец. Виктор же (при воспоминании о тренере сердце Юри кольнуло) настаивал на том, чтобы тот выступал в финале Гран-При под эту мелодию. Странно, но именно сегодня Юри впервые за время знакомства с данной музыкой почувствовал с ней связь. Резко начинаясь с тревожных, угрожающих фортепианных аккордов, она перерастала в печальный мотив, словно списанный с чьей-то истории уничтоженных надежд и попранной любви. Это было так близко Юри. Каждый звук задевал в его душе струны обостренных недавним предательством эмоций, заставляя растворяться в мелодии и страдать вместе с ней. Но вот, затихнув почти полностью к середине программы, музыка начала нарастать. Она становилась яростнее, а вместе с ней росла и ярость Юри. Он двигался все быстрее, прыгал все выше, отдавался танцу все более страстно. В какой-то момент Кацуки полностью отрешился от программы и погрузился в собственные фантазии. В его мечтах он был огненным драконом, испепеляющим юного врага в ярком пламени и возвращающим обратно по праву принадлежащее только ему белокурое сокровище. Юри не помнил, как откатал танец до конца, и не знал, совершил ли какие-либо ошибки. Честно говоря, сейчас ему было на это наплевать. Он хотел только одного — выплеснуть свой гнев и разочарование. Как только последние ноты прелюдии Рахманинова смолкли, каток погрузился в молчание, а через мгновение взорвался оглушительными аплодисментами. Этой программой Юри сразил даже самых безразличных зрителей. Такого Кацуки они еще не видели. Самого же японца восторги фанатов не интересовали. Он по привычке бросил взгляд на место у бортика, обыкновенно занимаемое его тренером, и обнаружил его пустым. Моментально поникнув, Юри в одиночестве поплелся в уголок слез и поцелуев, жалея о том, что вовсе не является драконом и потому потеряет волшебного Виктора Никифорова навсегда. Дальнейшие события также не удостоились его внимания. Погруженный в свою печаль, Кацуки безразлично встретил собственные рекордно высокие баллы, получил поздравления с долгожданной победой и на автомате ответил на вопросы набросившихся на него журналистов. Очнулся он, лишь когда увидел спешащего к нему с трибун Виктора. При виде тренера сердце Юри привычно пропустило удар. Мгновенно почувствовав радость, он почти бросился Никифорову навстречу и…внезапно заметил идущего позади него Плисецкого. Внутри Юри все оборвалось. Резко развернувшись, он зашагал прочь от Виктора и его молодого любовника. Но не тут то было. Обутый в повседневную обувь, Никифоров двигался быстрее, а потому быстро нагнал наперсника и кинулся ему на шею. — Юрииии! — закричал он. — Ты чертов гений! Невероятный прокат! Поздравляю! — Не с чем. — Кацуки попытался скинуть с себя обнимающие руки. — Как это не с чем?! Ты же победил! Выиграл золото финала Гран-При! Исполнил давнее обещание, а значит, мы наконец сможем пожениться! — Пожениться? Мы? А может быть, тебе стоит отвести под венец другого Юрия? — М? — Юрия Плисецкого! — А, кхм… — Виктор замялся, смущенно запуская пятерню в волосы на затылке. — Ну, как бы тебе сказать… — Под венец Юрия Плисецкого?! — Громкий голос юного русского чемпиона, казалось, слышал весь стадион. — Да за кого ты меня принимаешь, хрюшка? Чтобы я, великий фигурист и гроза девичьих сердец, позарился на твой секонд-хенд? — Не отрицайте! — Едва сдерживая слезы, Юри гордо вскинул голову. — Я видел вас сегодня! — Пф, ты видел лишь то, что тебе показали, хрюшка. — А? — Это была постановка, идиот! — Но зачем? — Мы хотели, чтобы ты наконец взял золото в финале Гран-При. — Что? — Боже, Виктор, ты уверен, что хочешь выйти за этого дурака? — Плисецкий картинно закатил глаза. — Мы разыграли тебя, Кацуки, чтобы ты отвлекся от страха поражения и смог откатать программу без ошибок. — А тебе-то какой от этого прок? — Как какой? Получив заветную награду ты наконец-то завершишь свою карьеру и оставишь фигурное катание другому, по-настоящему гениальному Юрию! Как только ты уйдешь, у меня не останется достойных соперников! Я буду брать золото на каждом первенстве! Положу в свой карман сотни разных медалей! Я стану десятикратным чемпионом мира! Четырёхкратным победителем олимпиады! Королем фигурного катания! Повелителем льда…. Плисецкий, позабыв о том, что разговаривал с Юри, обернулся к журналистам и принялся знакомить их с планами на будущее. Когда он дошел до своих перспектив получения короны Мисс Вселенной и кресла нового президента России, Кацуки перестал слушать. Подхватив все еще смущенного тренера под руку, он заспешил к раздевалкам мимо прессы, завороженной сверкающей прелестью русской феи. — И как давно ты это придумал? — спросил он, едва они с Виктором остались наедине. — Еще до старта сезона, во время выбора музыки для программы… Ты простишь мне эту уловку? — С одним условием — для следующей произвольной я ищу мелодию сам. — Но… Как же… Ты собираешься продолжить кататься? — Только один сезон. Я же должен отомстить юнцу, посмевшему подставить шею под губы моего мужа. Скажи, у вас в России случайно нет песни со словами: «Выкуси-ка, Юрий Плисецкий»?..