«Яков. Лилия».
Плисецкий благодарен им за наставничество. Они — мощные тренера, может быть, даже лучшие, если он сможет доказать это всему миру, выиграв золото здесь и сейчас. Строгие, оба, не щадящие подросткового тела и ленивого настроения, выбивающие последнее из «Русской феи», когда оно нужно. Они — учителя; и не только в спорте. Они просто взрослые люди с опытом, который могут передать, даже если Плисецкий принимает его через раз, и то с трудом из-за трудностей подросткового характера. Способные понять и узреть гложущее чувство одиночества внутри и определить, когда оно касается целой семьи и множества социальных связей и когда — всего одного человека.«Дедушка».
Плисецкий благодарен ему за заботу и веру в силы своего внука, несмотря на юный возраст и отсутствие всякого опыта. За пирожки, конечно же, хотя это всего-навсего второстепенное проявление любви и заботы. За счастливое, несмотря на обстоятельства, детство и за то, что он до сих пор с ним.«Юко и ребята».
И хотя они всего лишь знакомые, и хотя общаются все на ломаном английском — их поддержка чувствуется почти на ментальном уровне во взглядах напряженных и ломаных жестах.«…И Кацуки Юри».
Плисецкий благодарен ему за все. Так пафосно это звучит, что даже тошно и мутит где-то в желудке, вызывая желание сплюнуть на пол. Потому что нормальные люди не вызывают столько эмоций одним своим именем, потому что не дарят своими поступками опору для прыжка и последующего взлета. Потому что не заставляют теряться в ответе на вопрос «Что ты дал мне?». Потому что одному человеку нельзя дарить взлетевшую поначалу самооценку и позже рухнувшее вниз самомнение, нельзя своей слабостью убавлять желание сражаться, а потом дарить его в троекратном размере, нельзя забирать кумира, заработав себе тонны презрения и негодования, и нельзя пытаться его затмить (вот идиот). Нельзя заставлять любить и ненавидеть. Нельзя, Кацуки-мать-тебя-Юри, нельзя.«Смотри внимательно».
Это редчайшее явление некой покорности в лице мягкой просьбы от Юрия, которую заслужить почти невозможно, если Плисецкий сам же захочет ее подарить. И говорит он это не всем. Ему одному. — Он выступает под «Аллегро аппассионато в си-миноре». Юрий Плисецкий установил новый мировой рекорд в своей короткой программе. Если он выиграет финал Гран-при на своем дебюте во взрослой группе, то войдет в историю мужского одиночного катания. Юрий выкатывается под громогласный ор диктора и аплодисменты, ни слова не понимая, но будучи уверенным в примерном смысле сказанного, ибо они все так говорят: «Мировой рекорд», «Талантливый мальчишка», «Он однозначно войдет в историю». Кто-нибудь хочет поговорить о том, что талантливый мальчик, побивший мировой рекорд и творящий историю своими выступлениями, бессилен против одного хлюпика? Нет? Ну и правильно, не сыпьте горсть соли на открытую рану ни другим, ни сами не разочаровывайтесь в своих идеалах. Спасибо, Юри Кацуки, что ты такой слепой и Плисецкому не приходится себя самого не уважать, создавая иллюзию равнодушия. Юрий следует на середину катка, вылавливая из общего гула «Юрий, давай!» и отсылая в ответ оттопыренный большой палец, — перехватил понравившийся жест у друга, — непривычно сосредоточенный, непривычно не злой. Не бесящийся от взглядов японской свинки и факта его существования. Плисецкий уверен, что тот сейчас следит за его выступлением, — даже зная, с какого удобного места, — как и за каждым своим соперником. Только вот дольше длительности программы свинюшка взглядом не одаривает. Сегодня Юрий впервые попытается задержать на себе взгляд дольше. В первый раз он добровольно возьмет свой кусок боли. Как иронично, что даже такие вещи от Кацуки Юри приходится вырывать зубами. Что нужно для того, чтобы получить нечто радостное? Прыгнуть выше собственной головы и говорить спасибо, что у него маленький рост для сих действий? «Да пошел ты, Кацуки Юри». И вместе с тем «И спасибо за стремление пересиливать собственные возможности». Плисецкий разгоняется для прыжка и заносит ногу, чувствуя разгорающуюся в груди уверенность: я смогу. «Чтобы ты знал, это все ради золота, хотя бы частично, но ради факта славы. Не ради тебя». Ложь. «Но ты смотри». Четверной сальхов и буря аплодисментов, затмевающая любые мысли. Закрученный тройной аксель.«Юри Кацуки. Он лажает в прыжках, но его дорожка шагов приковывает внимание».
Сволочь, что еще тогда заставляет смотреть на себя почти как на Виктора. Или нет. Сейчас — нет, сейчас Юрий понимает, насколько они разные вообще во всем. Кацуки Юри, даже с прыжками низкой успешности, приковывает взгляд. Плисецкий пытается отыграться тем же и жалеет, что из-за высоких скоростей не может разглядеть с трибун его реакции; Юрий знает, где бы стоял японец. Но… Спасибо за интерес?«Хочу увидеть его без ошибок».
Позволительно ли ему смотреть?«Что он за парень такой. Что за неудачник. Он же плачет».
Ой ли, Плисецкий, даже не пытайся вспоминать о том, что ты пускаешь украдкой слезу всякий раз, когда видишь брошенного котенка и понимаешь, что взять домой не можешь. Это совсем другие вещи. У тебя — сочувствие, а его слезы — просто мерзкая, непозволительная слабость. Да ведь? Да?! И, все-таки, спасибо, Кацуки, хотя бы за то, что чужие слезы он теперь переносит лучше. Даже если оно того и не стоит.«Два Юрия на группу — много. Неудачникам следует просто свалить в туман. Идиот».
И для кого он это орал? Для него, чтобы разозлить, может быть, дать толчок (пф, это самая отвратительная поддержка из существующих, и Плисецкий об этом знает). Или для себя? Что Юрий хотел показать, когда иррационально пнул ногой кабинку, вместо того чтобы развернуться и уйти от неудачника, не связываясь, ведь так было бы проще. Так — это когда действительно нет желания видеть его в соперниках. Спасибо, Юри, что научил относиться к противникам чуть серьезнее.«Что, собираешься уйти, выиграв золото?»
Послать дважды — достаточно глупо и лишне? Можно посылом донести до человека фразу «Какая досада, что тебе золото просто нужно, а мне жизненно необходимо»? Или объяснить на пальцах, что для кого-то это честное спортивное соревнование, а для кого-то почти бой, и просить не скидывать такие ассоциации на юношеский максимализм.«Тебя больше ничего не волнует, раз уж ты превзошел счет Виктора?»
Плисецкий ведь сделал это тоже и надеется, что побьет собственный рекорд когда-нибудь, потому что у него предостаточно времени, чтобы это исполнить. Если Юри побил рекорд и ему все равнодушно (чисто теоретически, судя по его виду и поступкам, Юрий отвратительно разбирается в людях), почему у «Русской феи» не так? С рекордом или без — все еще болит и жжется, чешется с эпицентром в груди, и желание еще что-нибудь урвать и куда-то стремиться не пропадает. Спасибо, что теперь у него снова жгучее желание кого-то превосходить.«Что за чушь! Не разочаровывай меня!»
Просто, может, уже достаточно разочарований для шестнадцати лет и шаткой психики?«Свиней золотыми медалями не кормят».
Тройной флип и боль от не слишком чистого приземления. Да к черту физическую боль, сейчас еще хуже станет, потому что Плисецкий был к этому готов ровно так же, как если бы подставить лицо и ждать минуты, когда тебя ударят пластом дерева с размаху двумя руками. Плисецкий, собственно, сам на нее напросился. Потому что если это единственная возможность поймать на себе должное внимание, украсть ее у чужого — пусть оно так и будет.«Я собираюсь победить».
«Кацуки Юри, ты смотришь?»
Пожалуйста, посмотри?..«Когда-нибудь я побью твой рекорд».
Чтобы была какая-то причина перестать быть настолько равнодушным. Если не к Юрию (ой, да оно невозможно, он знает), то хотя бы к фигурному катанию. Между фигурным катанием и Плисецким есть что-то общее, это уж точно. Всегда от безнадеги можно находить нелогичные связи и свою причастность, дай только повод (или надежду)? Спасибо, Кацуки, что научил терпеть вдребезги разбитые надежды. Четверной и двойной тулупы. Даже если на десятые, даже если на сотые — он все равно станет победителем; он обязан им стать. Кто виноват в том, что цена за мизерный отклик так высока? Кто виноват в этом, кроме Юри, который ставит расценки на все, что с Плисецким связано? Эй, Кацуки, дорого ли стоит душа талантливейшего фигуриста России? Как насчет поторговаться уже не просто талантом, а общепризнанным победителем Гран-при? Спасибо, Юри, что знаешь цену чужой шкуре лучше страховой компании. Спасибо, Кацуки Юри, что делаешь больно. Спасибо, Кацуки, что настолько, чтобы другая боль казалась щекоткой; способность терпеть или не обращать внимания, уверяя себя, что все в порядке — самое важное, что нужно в спорте из травм и душевных переживаний. Позволь отплатить тебе тем же хотя бы напоследок.«Если уйдешь сейчас, я заставлю тебя сожалеть об этом до конца жизни».
«Дурак».
— Тройной аксель! Одинарный Риттбергер! Тройной Сальхов! Все прыжки удачные! И плавный неизбежный конец его выступления. Плисецкий дрожит и слышит, почти чувствует высушенной слизистой, с каким хрипом из его горла вырывается загнанное дыхание. Едва на ногах держится, хотя не катает по льду даже: просто стоит на коньках. Он судорожно ищет взглядом площадку, на которой, уверен, будет стоять японец. И с узнаванием натыкается на спину, обтянутую курткой с эмблемой флага Страны Восходящего Солнца. Кацуки Юри отворачивается на жалкие секунды позже последней ноты, вырвавшейся из динамиков. Жалкие секунды — но смотрит. Юрий Плисецкий понимает, что победил, немногим раньше, чем его накрывает эмоциональной волной такой силы, что пробивает на жгучие слезы. Даже утыкаясь коленями в холодный лед, он приказывает себе перестать, давит пальцами на глаза и смахивает соленую воду, а в голове все равно до боли простые мысли: Сегодня Плисецкий побеждает Юри Кацуки. И с ним же прощается.