Вдохни в меня жизнь

Холодный воздух, поднимающийся ото льда, привычно забивался в ноздри, но Юра всё равно чихнул. Странно даже, что в первый раз — тренировка-то уже была закончена. Он поспешил зачехлить лезвия коньков и отправился в раздевалку под внимательным, впрочем, вполне удовлетворённым взглядом Якова. Да, получилось отлично и практически не существовало поводов волноваться, что на Чемпионате он завалит хоть один из прыжков. Конечно, всегда существовал шанс поскользнуться, не вовремя поставить ногу на лёд, опоздав или поспешив на долю секунды, но Юру это почему-то совсем не волновало. Последние шесть лет волновало, а сегодня — абсолютно точно нет.              У него случались приступы апатии, когда плевать он хотел на всё: на соревнования, на медали, на фигурное катание в целом. Но даже в такие дни он не позволял себе прогуливать тренировки, лишь выкладывался на них не полностью, откатывал побыстрее и спешил уйти, запереться в своей квартире и бездумно смотреть телевизор, который и включался-то только в эти дни, когда весь мир со своими надеждами и обязанностями сжимался до размеров одной небольшой квартирки.              Яков не напирал в эти дни — знал, что бесполезно. Юре просто нужно похандрить немного, а потом он с новыми силами возвращался на каток. До чемпионата оставалось несколько дней, они уже прибыли в Галифакс, поэтому время у Юры было: и на хандру, и на подготовку.              Переодевшись из спортивной формы в джинсы и футболку, Юра натянул на себя толстовку с капюшоном и запихнул все свои вещи в рюкзак. Он хотел прогуляться, развеяться, просто немного перестать думать о чём-то определённом. В Галифаксе он уже был, два года назад тут проходил один из турниров Гран-При, но Юра даже не успел толком рассмотреть город. Тогда был слишком плотный график тренировок, слишком много сил уходило на них, и о прогулках он даже не думал.              А ведь он любил гулять. Вставить наушники в уши, включить любимую музыку и бродить по улицам, рассматривая витрины или просто дома. В каждом городе они разные, даже если похожи на одинаковые железобетонные серые коробки.              Юра по привычке накинул капюшон на голову, включил музыку и вытащил из рюкзака солнцезащитные очки. Погода пасмурная, но во время проведения Чемпионата в городе всегда множество журналистов и болельщиков. Сегодня Юра не готов с ними общаться, сегодня он хотел посвятить остаток дня самому себе.              Воздух Галифакса почему-то напоминал Питер, он немного влажный из-за того, что до океана рукой подать, и зябкий. Юра остановился, спрятал руки в карманы и вдохнул полной грудью, тут же чувствуя явственные отголоски соли. Нет, он путал — это совершенно не похоже на Питер.              — Вот это да, — протянул сзади кто-то, кладя ему руку на плечо. — Сам Юрий Плисецкий! И даже без охраны! — в голосе чувствовались насмешливо-восторженные нотки. Смутно знакомые. Юра развернулся и не мог скрыть удивления, глядя на Жан-Жака, нависающего сейчас над ним.              — Что ты тут делаешь? — поморщился Юра, отступая на шаг назад. К встрече со старыми знакомыми, которых не видел пару-тройку лет, он не был готов. Особенно, если этим знакомым являлся Жан-Жак Лерой, которого он до сих пор не выносил на уровне инстинктов.              — Я тут живу, — Жан-Жак развёл руками в стороны и ослепительно улыбнулся. Почти не изменился с того времени, как Юра его в последний раз видел. Такой же высокий, тёмноволосый и широкоплечий, наглый и самовлюблённый. Юру передёрнуло. Сам он, к своему сожалению, тоже изменился не так сильно, как хотел бы. Вытянулся, конечно, обрезал волосы, но развитую мускулатуру так и не приобрёл, оставаясь поджарым и жилистым. Впрочем, его почти устраивало — в фигурном катании это было даже плюсом.              Жан-Жак стоял и молчал, глядя на него, Юра тоже не нарушал тишину. Не знал, что можно сказать. Он вообще не привык общаться с давними соперниками, которые к тому же в своё время выводили из себя, вне катка.              — Пойдём, выпьем кофе, — предложил вдруг Жан-Жак.              Юра вскинул брови, но отказывать не стал. В конце концов, он кое-что помнил из тех статей двухлетней давности. Жан-Жак получил травму, неоперабельную и несовместимую с профессиональным спортом. И, наверное, это было худшим завершением карьеры, думал тогда Юра, уйти не по своей воле, уйти, когда впереди ещё множество не завоёванных медалей, уйти, потому что твоё тело тебя банально подвело.              В ближайшем кафе пусто, занято всего пару столиков. Жан-Жак прошёл к тому, что в самом углу, за искусственным деревом, торчащим из горшка. Юру это устроило — зелёная пластиковая листва укроет его от любопытных взглядов, если они вдруг появятся.              Официантка появилась быстро, кивнула в ответ на заказ и так же быстро исчезла. Жан-Жак посмотрел на Юру, подперев подбородок ладонями.              — Ты почти не изменился.              — Ты тоже, не обольщайся, — фыркнул тот.              — Ошибаешься.              Юра нахмурился. Он ещё раз окинул взглядом Жан-Жака, теперь уже внимательнее. Смуглый, стрижка наконец-то нормальная и почти незаметные тонкие морщинки в уголках губ и меж бровей. Он не совсем понимал и не был уверен, что хочет понять, что имеет в виду Жан-Жак, поэтому промолчал и дёрнул плечами.              Ему вообще было довольно неуютно в его компании. И не только из-за неприязни, оставленной в прошлом, а потому что странно вот так вот сидеть с человеком, зная, что тот потерял смысл своей жизни, когда сам пока цепляешься за этот смысл из последних сил.              Правда, Жан-Жак не походил на того, кто влачит бессмысленную жизнь.              Им принесли кофе: Жан-Жаку — американо, Юре — двойной капучино.              — Сейчас же Чемпионат четырёх континентов, да?              — Следишь за новостями спорта?              — Стараюсь, всё-таки я не совсем оставил фигурное катание. Тренирую молодёжь.              — Молодёжь?              — Ну, в основном, мелкотню. Чёрт знает что, конечно. Но лучше, чем вообще безо льда.              — Ага.              Разговор не клеился. Может, потому что Юра сам не хотел идти на контакт. Может, потому что общих тем у них особо не было. Всё-таки они не являлись друзьями в прошлом, чтобы сейчас весело что-то обсуждать.              — Я видел твои выступления в прошлом году на Чемпионате мира. Ты молодец, — вдруг сказал Жан-Жак. — Конечно, я и до этого предполагал, что у тебя просто зверский потенциал, но…              — Да ладно, — хмыкнул Юра, — ты всегда говорил, что у меня нет шансов, пока я соревнуюсь с тобой. А вышло так, что я тебя обошёл, когда ты ещё катался. Несколько раз, Джей-Джей, разве нет? — в голосе невозможно было укрыть самодовольные нотки. Но Юра почти физически ощущал то раздражение, которое накатывало на него в прошлом, стоило Жан-Жаку открыть рот.              Жан-Жак как-то разом поменялся в лице, и его выражение стало нечитаемым.              — Давно меня так не называли.              Юра неожиданно почувствовал себя неловко, словно случайно сковырнул то, что не стоило трогать. Он отвёл взгляд и посмотрел в собственную кружку.              — Ну, а как же твоя линия одежды, — вдруг вспомнил он, — разве ты её не выпускал не под именем Джей-Джея? — ему хотелось как-то загладить то, что он ляпнул, не подумав. Всё-таки, наверное, это немного больно — ощущать себя китом, выброшенным на берег. А ведь Жан-Жак действительно был китом. Не мелкой рыбёшкой, он был китом — огромным, тяжёлым и трудно досягаемым соперником. Интересно, подумал Юра, кто тогда я, если смог обогнать его?              Мысли в голове текли вяло, как и их разговор. Юра даже не пытался их пришпорить.              — Линия одежды есть, — вдруг сказал Жан-Жак после почти минутного молчания. — А Джей-Джея уже давно нет.              Неловкость, которая ещё пару секунд назад только дала ростки, едва-едва видимые из-под земли, вдруг быстро превратилась в уже выросший баобаб. Юра сжал пальцами свою чашку сильнее и закусил губу. В этой фразе, сказанной Жан-Жаком, было так много… правды, наверное. Даже немного обиды. И да, совсем не было прежнего Джей-Джея.              — Ладно, мне пора, — Юра поднялся из-за стола, кладя пару банкнот рядом с чашкой. Он сбегал и даже не скрывал этого. Жан-Жак не шевелился, глядя на то, как он спешно цепляет очки на нос и прячет лицо в глубоком капюшоне. Наверное, он вовсе не жалел, что встретил его, и не жалел, что теперь он так спешно капитулирует.              — Эй, — Юра обернулся уже почти у самой двери, — если хочешь, приходи как-нибудь на тренировку.              И практически выбежал на улицу, готовый стукнуться головой о ближайшую стену. Он ведь совсем не планировал куда-то звать Жан-Жака, тем более, на свою тренировку. Он даже не планировал ещё раз с ним встречаться, приглашение вырвалось раньше, чем Юра успел о нём подумать и осознать. И он так злился на себя за это, так хотел самолично впиться в собственное же горло и задушить в себе эту жалость к бывшему сопернику, что недовольство возрастало с каждой секундой.              В отель Юра вернулся к вечеру. Замёрзший, всё ещё злой и взбудораженный. Яков встретил его в коридоре, напомнил про тренировку и отпустил ужинать. Юра не стал спускаться в ресторан, заказал себе еду в номер, и оставшийся вечер гипнотизировал экран телевизора с местными новостями, наматывая на вилку спагетти с кусочками овощей.              Он очень надеялся, что Жан-Жак его не расслышал или что не воспримет всерьёз его предложение. Или что просто не захочет идти и окунаться в прошлое. И он так нервничал по этому поводу, что самому от себя становилось тошно — в конце концов, какая разница, даже если Жан-Жак придёт? Всего только тренировка, не соревнования. Но одно Юра знал точно — хандра в этот раз прошла быстрее, чем обычно, из-за встречи с призраками прошлого. Не хватало для полного счастья пересечься где-нибудь с Никифоровым и Кацуки, а потом всем вместе засесть под какой-нибудь вывеской вроде «Слёт бывших чемпионов». Самое интересное, Никифоров бы наверняка воспринял бы это просто нечеловеческой забавой и притащил бы с собой ещё десяток разных дружков, с которыми раньше соревновался. Кацуки бы розовел, но молча терпел и лишь иногда вставлял не всегда уместные реплики.              Картина вырисовывалась настолько живая и реалистичная, что Юра поморщился, отодвинул от себя тарелку и рухнул на подушку. К подобному он не был готов. И вряд ли когда-нибудь будет, потому что он привык смотреть только в будущее, а не оглядываться на прошлое и вспоминать былые деньки. Его деньки казались вовсе не такими безмятежными, как деньки того же Никифорова, всегда делающего только то, что он хочет. Захотел — бросил всё и уехал в Японию тренировать какого-то неудачника. Захотел — вернулся в спорт и взял парочку наград напоследок перед тем, как уйти окончательно. Захотел — ввалился в квартиру Юры посреди ночи с бутылкой вина и Кацуки под мышкой. Захотел… Юра раздражённо сжал зубы и медленно выдохнул. Слишком много этого «захотел» в Никифорове, слишком мало ответственности и такта. Юру не устраивало, но его и не должно было, на самом деле. Единственный, кто имел право волноваться об этом, был Кацуки, но его как раз таки всё устраивало.              Следующим утром Юра, выйдя на тренировочный каток, сразу оглянулся на трибуны и вздохнул с облегчением, не заметив там Жан-Жака. И отработал всю свою программу безупречно, лишь один раз не удержал равновесие на приземление с акселя, но перенёс вес на другую ногу и вошёл в следующий прыжок. Яков довольно кивал, с удивлением замечая сегодняшний энтузиазм, так явно контрастирующий со вчерашней меланхолией.              — Достаточно, — кивнул Яков, когда Юра подъехал к бортику и взял бутылку с водой. — Очень неплохо.              Юра хотел было что-то ответить, но его взгляд зацепился за тёмную макушку неподалёку, и он почти задохнулся и от неожиданности, и от возмущения, что Жан-Жак всё-таки пришёл, забыв, что сам его пригласил. Яков тоже бросил удивлённый взгляд на него, узнавая бывшего чемпиона Канады, но ничего не сказал, отошёл, позволив Жан-Жаку приблизиться и наблюдать, как Юра зачехляет коньки.              — В живую за тобой наблюдать гораздо интереснее, — и в словах Жан-Жака даже не звучала насмешка. Лишь умеренный интерес и толика восторга, как у старого спортсмена, наблюдавшего только что выступление юниора — с превосходством, но не без восхищения чужим талантом.              — Чего припёрся? — мрачно просил Юра, застёгивая олимпийку и поднимая взгляд на Жан-Жака.              — Ты позвал, — тот лучился широкой улыбкой. — Я и пришёл. Всё равно есть свободное время.              — Ясно, — коротко проговорил Юра, направляясь в раздевалку. Жан-Жак шёл за ним и продолжал болтать о такой ерунде, что Юра просто закатывал глаза и поджимал губы, стараясь не обращать внимания.              В раздевалке Жан-Жак опустился на скамейку, а Юра принялся переодеваться. Он уже скинул с себя водолазку и натягивал футболку, когда Жан-Жак снова подал голос:              — Знаешь, раньше ты жутко походил на девчонку. С этими своими длинными волосами и выходками бабскими. Я даже думал приударить за тобой. Ну так, из интереса.              Юра почувствовал, как щёки обожгло краской, но он лишь ядовито поинтересовался:              — И что же помешало?              — Ну, я не по парням всё-таки, — Жан-Жак развёл руками. — Впрочем, это мне бы тогда не помешало, — он помолчал немного и добавил: — Казах твой вечно под ногами путался.              — А девушка твоя не путалась?              — Она — нет. Она бы поняла. Она вообще была понимающая.              — Была?              — Ага, мы с ней расстались через пару лет после помолвки, я на ней так и не женился. Хотел всё золото завоевать на мировом, а потом эта хрень с травмой, — он говорил так просто, словно делился тем, что ел вчера на ужин. Юра так не мог — это всё-таки было личное, собственные переживания, прошлое. И рассказывать кому-то о нём вот в таком тоне он никогда бы не сумел. Жан-Жак умел и продолжал: — Я тогда в жуткую депрессию впал, честно говоря. Вот она и не выдержала, хотя долго терпела. Ну… я сам виноват, — он вздохнул и посмотрел на носки своих кроссовок.              Юра уже оделся полностью, подошёл к скамейке и взял свой рюкзак, ненадолго замирая и рассматривая Жан-Жака сверху вниз.              — А сейчас?              — Что — сейчас?              — Я похож на девчонку?              Жан-Жак склонил голову набок, немного прищурился и, несмотря на улыбку, продолжавшую искажать его лицо, ответил совершенно серьёзно:              — Сейчас не похож.              Удивительно, но это принесло облегчение. Юра постоял ещё немного, качаясь с пятки на носок, а потом мотнул головой куда-то в сторону, буркнув:              — Ладно, пошли.              И они пошли. Юра и сам не знал куда и почему позвал с собой Жан-Жака, но его признание немного сбавило то напряжение, которое сковывало его до этого.              В голове роились мысли и воспоминания. И Юра даже был готов признать, что сейчас не считает их лишними. Вызванные такими короткими репликами, они выстраивались в стройный ряд к неудовольствию Юры. И странному удовлетворению, принадлежащему ему же.              — А что с казахом? — спросил Жан-Жак, когда они оказались в каком-то парке.              — Отабек. Его зовут Отабек.              — Я знаю.              И Юра понял, что пренебрежительное «казах» говорится вовсе не из-за того, что Жан-Жак вдруг забыл имя. Жан-Жак даже делал акцент на этом и не пытался этого скрыть.              — А что с ним? Катается, выступает. Бронзу взял в Чемпионате Европы.              — А ты — золото.              — А я золото, — согласился Юра.              Они немного помолчали, и Юра даже подумал, что тема исчерпана. Но Жан-Жак не отступал:              — Ты понял, что я вовсе не его победами интересуюсь.              Конечно, Юра понял. Но от этого желания рассказывать об их отношениях с Отабеком не прибавилось.              — Разбежались, — коротко ответил он.              — Не сошлись характерами? — хмыкнул Жан-Жак.              — Вроде того.              Дело было ведь действительно в характерах. Отабек, как и любой спортсмен, достаточно эгоцентричен и амбициозен. И раз за разом отставая от Юры на соревнованиях, он всё больше отдалялся от него и в жизни. Желая догнать, перегнать наконец-то, но не имея никакой возможности перепрыгнуть ту планку, которую задавал Юра, сам развиваясь из года в год.              Они расстались как-то тихо. Даже не объявив об этом друг другу. Просто встречи стали реже, телефонные звонки сошли на нет, а когда они пересекались на соревнованиях, то лишь кивали друг другу в знак приветствия. Словно и не было этих тёплых вечеров, когда Отабек брал его в кольцо своих рук, прижимал к груди и утыкался подбородком в макушку, когда они смотрели какой-нибудь фильм по телевизору. Словно не было никогда гуляний по холодному заснеженному Питеру, когда мёрзли руки даже в перчатках, губы обветривались моментально, но оторваться друг от друга казалось невозможным. Словно они никогда не проводили жаркие ночи друг с другом, хихикая в самом начале и шепча имена в конце, проваливаясь в оргазменную темноту и впечатывая в чужое тело отметины от пальцев, губ и зубов.              Просто всё закончилось так же неожиданно, как и началось. И, быть может, дело было вовсе не в уязвлённом самолюбии Отабека и нежелании Юры это понимать, может, в чём-то другом, но никто из них не стал разбираться, отпуская ситуацию и друг друга, оставляя в прошлом и стремясь только вперёд. Юра не сжигал мостов, за него это делали другие. Но их пламя всегда неприятно грело спину прожигающим взором и подталкивало, заставляло делать шаги всё быстрее и быстрее, словно он действительно мог убежать от себя самого и нерешённых проблем.              Они всё-таки зашли в какую-то кофейню, когда небо заволокло тучами и начал крапать неприятный дождь. Юра опять заказал капучино, Жан-Жак обошёлся кружкой чая. Они молчали уже довольно давно, погружённые в собственные мысли. Юра думал о прошлом, потому что невозможно от него откреститься, когда ты идёшь рядом с одним из элементов этого самого прошлого. Жан-Жак, наверное, тоже думал о прошлом, но о каком-то своём прошлом, глубоком и личном, которое до сих пор не пережил и не смирился.              — Знаешь, — вдруг сказал Жан-Жак, — а ведь он однажды врезал мне.              — Кто? — удивлённо переспросил Юра, выныривая из раздумий. Он даже несколько раз моргнул, возвращаясь в реальность.              — Казах твой. На том Гран-при в Барселоне, когда ты золото впервые во взрослых взял.              — А-а.              — Ты не удивлён, — заметил Жан-Жак.              — Потому что ты был жуткой занозой в заднице, честно говоря. Я бы тоже тебе врезал, но не до этого было.              — Ты был слишком занят Никифоровым.              — И им тоже. Ты проницательный, — заметил Юра, глядя на него пристальнее. Удивительно, но он никогда не думал, что за маской веселья, самолюбования и эгоцентризма действительно была такая внимательность.              — Я ещё и умный, — хмыкнул Жан-Жак. — Он же не просто так врезал. Не из-за меня. В смысле, не из-за того, что я заноза в заднице.              — А из-за чего же?              — Из-за тебя.              Юра даже кружку отставил. К таким подробностям он не был готов. Он вообще не был готов, что они будут обсуждать тот Гран-при, который казался ему слишком далёким, чтобы помнить его в подробностях. Но, оказывается, он помнил. И знакомство с Отабеком, и жутко зелёный костюм Жан-Жака, и счастливых Никифорова с Кацуки, от которых тошнило уже тогда.              Всё всплывало в памяти довольно связными отрывками. И Юра потёр лоб, думая, что это вообще-то совершенно ни к чему. Прошлое его действительно не интересовало. Он предпочитал не оглядываться.              — Почему из-за меня?              — Он сказал, что ты слишком ярко на меня реагируешь. И его это бесит. Так смотрел на меня, словно я уже успел тебя трахнуть у него на глазах раз пятнадцать.              — Я просто тебя терпеть не мог, вот и всё.              — Думаю, он воспринимал это как-то по-другому.              — Он часто воспринимал всё как-то по-другому, — вырвалось у Юры прежде, чем он успел захлопнуть рот. Он вовсе не собирался делиться этим с Жан-Жаком, глаза которого блеснули из-под густых бровей. Но больше вопросов задавать не стал.              Они вообще больше не говорили. Юра ушёл первым, наскоро попрощавшись. И больше не приглашал на тренировку. Ему нужно было готовиться к Чемпионату, а не ударяться в воспоминания. Ведь за ним целая очередь желающих сдвинуть его с постамента хотя бы на одну ступень пониже. Юра чувствовал их дыхание на своём затылке. И порой ощущал всепоглощающую усталость от этого.              Иногда не хотелось стремиться куда-то, расти, перепрыгивать свои же рекорды и участвовать в гонке, которую он сам же себе и устроил, задав темп ещё в пятнадцать. Но сейчас ему двадцать один. У него в арсенале целая куча наград, большая часть из которых золото, чуть меньше — серебро, и совсем немного бронзы. И он любит спорт так же сильно, как и раньше, он отдаётся фигурному катанию, потому что это единственный смысл его жизни ради которого он готов оставить всё остальное. И для него оказывается ужасно болезненным тот факт, что рано или поздно найдётся тот, кто сможет его действительно перегнать. Не на одном чемпионате, на многих. Задвинет на задний план, а через пару лет все только и будут вспоминать Юрия Плисецкого, гениального фигуриста, которого смог превзойти ещё более гениальный. Как вспоминают Никифорова сейчас.              Юра знал, что так и случится. Потому что сам он не бросит, не сможет уйти красиво и по своей воле. И он ужасно боялся. Оглядывался постоянно, искал того, кто займёт его место и, самое страшное, находил. Молодых талантов много, даже слишком. И они все рвутся вперёд, подгоняемые не надоевшим до зубного скрежета желанием остаться на вершине, не страхом свалиться с неё, а просто жаждой новых побед, новых рекордов, новых титулов и нового опыта. У Юры это позади. Поэтому он не любит оглядываться в прошлое, не любит вспоминать, потому что в его голове сразу появляется мысль о том, что в будущем ничего хорошего нет. Оно тоскливо, однообразно и серо.              Что он будет делать лет через пять, может, десять, когда уйти со льда всё-таки придётся?              Станет тренером? Но это совсем не для него. Он не умеет и не любит учить кого-то, предпочитая учиться сам.              Будет участвовать в разных коммерческих шоу, которые транслирует телевидение? Да, возможно. Так делает большая часть фигуристов, ушедших из большого спорта. Но хоть кому-то из них это приносит такое же удовольствие, как тот лёд, который рассекаешь лезвиями коньков, когда стремишься забрать победу не только для того, чтобы потешить своё эго, но и для того, чтобы оправдать ожидания целой страны?              Юра сомневался. Пусть Никифоров говорит всё что угодно. Пусть участвует в этих шоу, катается и светит белозубой улыбкой в камеры. Это Никифоров. Ему не так много нужно, чтобы получить удовольствие. По правде говоря, достаточно одного лишь Кацуки и обычного тренировочного катка. Но Юра не такой, он не умеет наслаждаться малым. Ему нужно всё и сразу. Юра думает, что он ужасно жадный.              Жан-Жак на пороге его номера за день до чемпионата оказывается весьма неожиданным сюрпризом. Он стоит с чёрной спортивной сумкой в руках, как обычно, широко улыбается, почти светится весь, и на фоне явно не хватает какой-нибудь триумфальной музыки. Словно Жан-Жак спустился с самого Олимпа, чтобы почтить присутствием Юрия Плисецкого.              Тот смотрит на него исподлобья: мрачно и хмуро.              — Чего тебе? Откуда ты вообще узнал, что я живу в этой гостинице?              — Она ближе всех к тренировочному катку, — продолжает сиять Жан-Жак, перехватывая свою сумку удобнее. И предугадывает следующий вопрос: — Портье мой школьный приятель, так что узнать номер, в котором ты остановился, тоже не было слишком сложно. Пойдём, покатаемся?              — У тебя травма, ты забыл? — Юра опёрся плечом на дверной косяк, желая сейчас просто избавиться от Жан-Жака. Он и без него несколько мандражировал перед завтрашним днём.              — Не до такой степени, чтобы не позволить себе вообще не вставать на коньки. Я тренер, — Жан-Жак ткнул себя пальцем в грудь, — ты забыл, что ли?              — Для малолеток, — напомнил Юра, приподняв брови и весьма выразительно его оглядывая.              — Для самых талантливых малолеток Канады. Пошли, не ищи отговорки. Я хочу вспомнить, как это — кататься на одном льду с блестящим Плисецким.              — Я не хочу перенапрягаться перед соревнованиями. Тренер не советует…              — Ты серьёзно считаешь, что я в это поверю? — теперь Жан-Жак смотрел на него насмешливо. — Когда ты вообще слушал тренера, а?              — Всегда вообще-то.              — Ладно, — Жан-Жак схватил его за руку и потянул на себя, оказываясь вдруг очень близко. Юра даже не успел отреагировать, как следует, возмутиться хотя бы, а просто уткнулся ладонью свободной руки в его грудь и невольно заметил, что даже несмотря на то, что он значительно вытянулся в росте, всё равно остаётся ниже Жан-Жака на полголовы.              — Что если я хочу пригласить тебя на свидание, навёрстывая упущенное?              — Очень смешно, — фыркнул Юра, стряхивая его руку и отступая на шаг.              — Ага, — согласился Жан-Жак. — Так что, пойдём?              — Ладно, дай коньки только взять, — Юра уже понял, что отвязаться не получится.              Каток, на который привёл его Жан-Жак, оказался пуст. Но лёд был свежим и гладким.              — Я здесь тренирую своих малолеток, мы заливаем лёд каждый вечер, чтобы к утру всё было готово.              — А, понятно, — без особого интереса откликнулся Юра, зашнуровывая коньки. — Что тебя вообще потянуло покататься именно со мной?              — А когда мне ещё представится такая возможность? Завтра ты возьмёшь своё золото и улетишь обратно в Россию. Вообще-то, я серьёзно очень рад, что случайно тогда встретил тебя.              — А я не очень, — скривился Юра, выходя на лёд. — Что, идёшь?              Жан-Жак кивнул, но медлил. Юра нахмурился, наблюдая за ним. В голове снова зашевелились воспоминания о том, что он когда-то читал. Травма колена, кажется, так писали тогда, когда Жан-Жака забрали в больницу прямо с катка и его тренер дал наконец комментарии.              — Ты катался после… этого? — осторожно спросил Юра, проскальзывая по льду ближе и оказываясь вплотную рядом с бортиком.              — Естественно.              — Тогда почему такой ступор?              — Потому что я теперь никогда не смогу тебя обойти.              — Обидно?              — Очень, — признался Жан-Жак. — Ты же тоже жуткая заноза в заднице.              — Ага, я в курсе.              Юра оттолкнулся от бортика и проскользил к центру катка, там развернулся моухоком и снова посмотрел на Жан-Жака:              — Если так и останешься там стоять, я подумаю, что зря пришёл.              — Ты и так думаешь, что зря пришёл, — фыркнул тот и всё-таки вышел на лёд. Он не использовал сложные шаги, только базовые, но использовал их уверенно, оказываясь в пару мгновений рядом.              — Тогда докажи мне обратное, — Юра сделал оборот вокруг него и остановился снова лицом к лицу.              — Пробовал когда-нибудь парное катание?              — Парное катание не для меня.              — Да, тебе бы не пошло, — согласился Жан-Жак, отталкиваясь лезвиями от льда и уходя с помощью шассе в сторону.              Юра наблюдал за ним лишь краем глаза, но замечал, что хоть Жан-Жак и использует самые простые элементы, в нём всё равно чувствовался тот самый профессионализм, с которым сталкиваешься на соревнованиях. И Юра даже сам почти не катался так, как делал это обычно, он своё оттренировал уже с утра, просто скользил по льду вперёд или в сторону, не переходя на быстрый темп. Ему редко удавалось просто побыть с катком наедине. Просто почувствовать его твёрдость под ногами, слышать, как разрезается лезвием лёд, и просто получать от этого удовольствие. Раньше он почти всегда получал, сейчас же был слишком сильно занят тренировками, чтобы обращать на это внимание.              И Юра смог отпустить себя, уйти с головой в катание, просто делать то, что хочется, а не то, что положено по программе. Он впервые за несколько лет действительно катался с сумасшедшим наслаждением, накрывавшим его полностью, проходившим разрядами по всему телу и отдающимся где-то в висках сладкой истомой. Такое удовольствие нельзя сравнить абсолютно ни с чем. И Юра был уверен, что он даже на словах объяснить это не сможет. Ему просто нравилась накатившая свобода действий, лёгкость и отсутствие чужих оценивающих взглядов, которые просчитывали на правильность тот или иной финт. Жан-Жак не в счёт, сейчас он не оценивал, а только смотрел, даже сам остановился, опёрся на бортик и смотрел. Юра на него даже внимания не обращал, поглощённый собственными эмоциями, которые он, казалось, потерял очень давно.              Его отпустило, наверное, только через полчаса, когда дыхание сбилось, а ноги уже немного чувствовали напряжение. Перегрузки перед днём финала соревнований были совершенно лишними. Он тоже подкатил к бортику, встал рядом с Жан-Жаком и, чуть помедлив, всё-таки сказал:              — Спасибо.              — Иногда хочется сбросить оковы, да?              Юра помолчал, обдумывая ответ. И медленно произнёс спустя несколько секунд, тщательно подбирая слова:              — Не совсем. Иногда хочется сбросить… обязательства.              — Это одно и то же.              — Нет.              — В чём тогда разница?              — Обязательства ты берёшь на себя добровольно.              Жан-Жак подъехал к нему ближе, встал напротив. Слишком близко, чтобы действительно влезть в личное пространство, но и достаточно далеко, чтобы Юра не отодвинул его насильно.              — В оковы тоже иногда суёшь руки по собственной воле.              — Ты знаешь об этом не понаслышке?              Юра смотрел на него снизу вверх, смотрел внимательно, пытаясь увидеть хоть что-то за этим показным дружелюбием и весельем. И не видел. Жан-Жак говорил столько серьёзных вещей, он почти обнажал душу перед ним этими разговорами, говорил что-то действительно важное, но ни разу не поменялся в лице настолько, чтобы его слова отразились на нём подходящими эмоциями.              — Как же в тебя вросла эта маска, — проговорил Юра, с удивлением слыша в своём голосе сожаление. И ловя себя на мысли, что, наверное, посмотрел бы на настоящего Жан-Жака. Не только на его настоящие слова, но и на его настоящее лицо.              Странно, но всего несколько встреч смогли пробудить в Юре… любопытство. Всего несколько разговоров о прошлом, единственное катание на небольшом катке, на котором тренируются «юные таланты Канады», и бесчисленное количество фраз, брошенных словно невзначай, но всегда попадающих прямо в цель. Юра начинал думать, что Жан-Жак, тот самовлюблённый придурок, которого он знал в прошлом, вовсе не такой уж самовлюблённый и придурок. Он просто хотел таким казаться, потому что… так проще? Юра не знал наверняка, но почти понимал его. Потому что ему тоже было проще казаться не тем, кем он является на самом деле.              — Какая маска? — спросил Жан-Жак, подкатываясь ближе и упираясь руками в бортик по обе стороны от Юры.              Это действительно было слишком близко. Настолько, что Юра даже чувствовал его дыхание, но не отодвигался — спина и так уже упиралась в бортик.              — Маска Джей-Джея.              — Джей-Джея больше нет, — Жан-Жак наклонился чуть ниже. Так, что почти касался своим носом чужого.              — Джей-Джея нет, а маска есть, — практически повторил его же слова, сказанные в первый день их встречи, Юра. И не выдержал первым, прихватил за шею и склонил ещё ниже, увлекая в поцелуй: с первых секунд глубокий и крайне откровенный. Юра давно не целовался так с кем-то, но сейчас был слишком взбудоражен разговорами, которые выпотрошили из него слишком много, волнениями перед завтрашним днём и любопытством, которое зародилось в нём маленькой искоркой при знакомстве с Жан-Жаком, ужасно раздражало тогда, а сейчас уже охватывало пламенем всего Юру.              Наверное, не зря тогда Отабек врезал Жан-Жаку. Отабек всегда понимал чуть больше. И, видимо, чувств Юры это тоже касалось.              Нет, конечно, он не был влюблён, но определённо проявлял интерес, не осознавал этого, но инстинктивно ужасно бесился перед своей беспомощностью и непониманием ситуации.              Сейчас Юра разбирался в себе немного больше. И умел определять, расфасовывать собственные эмоции, чтобы знать на какую из них вестись, а какую отложить подальше и сделать вид, что забыл о ней. И, наверное, любопытство в отношении Жан-Жака следовало тоже отложить, но Юра не хотел. Вместо этого его буквально прожигало желание целоваться с Жан-Жаком, прижиматься к нему, цепляться в его толстовку пальцами и забыть на мгновение даже о завтрашних соревнованиях.              — Неожиданный исход разговора, — заметил Жан-Жак, когда они всё-таки отстранились друг от друга.              Юра отвёл взгляд и дёрнул плечами.              — Прости, не удержался.              — Выходит, Отабек, — Жан-Жак специально выделил имя, впервые называя его именно так, — был прав.              — Выходит, да.              — Он был ревнивым? — Жан-Жак говорил так спокойно, словно они не целовались минуту назад. Словно Юра не напирал на него, а Жан-Жак не напрашивался сам.              — Он был собственником. Во всём.              — Я так и понял, — кивнул Жан-Жак. И Юра вдруг осознал, что он действительно понял. Может быть, даже раньше самого Юры. Может быть, именно тогда, когда схлопотал по роже от Отабека.              — Мне пора, нужно лечь пораньше, — Юра вышел за пределы катка и сразу же опустился на лавочку, принимаясь расшнуровывать коньки.              — Чтобы выиграть золото?              — Возможно.              — Ты ведь сбегаешь. Опять.              — Ты меня бесишь, — Юра глянул на него из-под светлой чёлки. И передразнил. — Опять.              — Потому что я вижу тебя насквозь.              — Потому что ты слишком много болтаешь.              — И вижу тебя насквозь, — расплылся в улыбке Жан-Жак. Юра вздохнул и согласился:              — И поэтому тоже.              — Знаешь, ты действительно интересный. Даже сейчас, — задумчиво проговорил Жан-Жак, тоже опускаясь на скамейку.              — И похож на девчонку?              — Нет, я ведь говорил.              — Надо же, ты запоминаешь всё то, что говоришь, — буркнул Юра, поднимаясь на ноги и уходя к выходу.              Жан-Жак не спешил его догонять. Он так и остался сидеть, глядя ему вслед. Но когда Юра уже почти достиг двери, он крикнул:              — А ещё ты классно целуешься. Напишу благодарственное письмо Отабеку.              — Пошёл ты, — фыркнул Юра, громко хлопая дверью.              Он не злился на самом деле, просто чувствовал раздражение. Но на себя, не на Жан-Жака. Просто страшно бесило осознание того, что он и правда заинтересовался в нём ещё в пятнадцать. Юра понял это только сейчас, тогда вообще не отдавал себе отчёта в том, почему так страстно ненавидит кого-то. А Жан-Жак ведь наверняка знал с самого начала, потому и подкалывал постоянно. Конечно, окружённый вечной любовью фанатов, девушек и, может, даже парней, он ведь совершенно точно чувствовал грани влюблённостей в него.              — Слишком проницательный, — пробурчал Юра, когда уже был в гостинице. Он только что вылез из душа и смотрел на своё отражение в зеркале. — Чертов проницательный ублюдок. Мог бы и сказать.              Засыпал он в крайне взбудораженном состоянии, но спал на удивление крепко и утром чувствовал себя хорошо. Даже выпил кофе, съел яблоко, и нервозность его начала накрывать только почти перед самым выходом на лёд. Даже музыка в наушниках не спасала от гула чужих голосов и треков, под которые катались соперники. Юра знал, что наверняка займёт одно из призовых мест, но липкий страх всё равно окутывал его изнутри, заставляя кусать нижнюю губу и чувствовать, как все его личные демоны сгущаются, позволяя проникать в сознание самым мрачным мыслям.              — Эй.              Юра дёрнулся и резко развернулся. Он стоял в коридоре, который вёл от раздевалки к катку. И последним, кого он ожидал увидеть здесь, был Жан-Жак. Вытащив наушники из ушей, он поморщился:              — Кто тебя вообще сюда пустил? Даже пресса допуска не имеет.              — Не забывай, что мы в Канаде. А кто тут король? — Жан-Жак расплылся в очередной дурацкой улыбке. Юре очень хотелось её стереть и поменять на настоящую. Пусть не такую ослепительную, но, по крайней мере, не обманчиво жизнерадостную.              — У Канады уже давно другой король.              — Обижаешь, — фыркнул Жан-Жак.              — Так чего пришёл?              — Пожелать удачи сойдёт за причину?              — Дурацкая причина.              — Ага, только что выдумал, нравится?              — Ты совсем идиот, да? — вздохнул Юра, поглядывая на часы. Его выход был через считанные минуты, пора было идти к катку.              — Есть немного.              — Мне пора, — Юра отлип от стенки и обошёл Жан-Жака, направляясь туда, где зрители аплодировали очередному фигуристу.              — Эй, Юра!              Он обернулся и несколько изумлённо глянул на Жан-Жака. Вообще-то он был уверен, что тот потащится за ним, но Жан-Жак остался на месте.              — Чего?              — Удачи.              — Придурок.              Но, подойдя почти к катку, Юра поймал себя на том, что улыбается.              Он взял золото. Естественно, золото. Даже тот факт, что один из тулупов был не докручен до конца, не помешал, и золото повесили ему на шею, Юра даже успел по-настоящему обрадоваться, как радовался в самые первые разы. Почему-то в этот раз золотая медаль не легла тяжким грузом, а кто-то невидимый не переставил планку ещё выше. Планка осталась на месте, а радость от победы не оказалась скоротечной. Он действительно искренне обнимал Якова, как не обнимал, наверное, уже несколько лет. И улыбался искренне.              Почему-то именно в этот раз, когда с другой стороны катка, рядом с одной из трибун, прямо за бортиком, стоял Жан-Жак, который улыбался ему в ответ и даже махнул рукой пару раз, Юра перестал на несколько минут думать о возложенных ожиданиях и о соперниках, которые дышат в спину. Он просто наслаждался моментом, триумфом, который на самом деле заслужил.              Апатия напала только к ночи, когда он, выжатый прессой и поздравлениями, вернулся в свой номер. Он упал на кровать, чувствуя, что отошедшие на задний план мысли снова возвращаются, погружая его в пучину самокопания и страха перед будущим. И прошлое, которое так отвратительно мешало жить и не оглядываться, тоже сейчас душило безысходной тоской по тем дням, когда победы действительно радовали и доставляли удовольствие.              Стук в дверь не был неожиданным. На подкорке сознания Юра знал, что Жан-Жак придёт. И спокойно впустил его в номер. Жан-Жак держал в руках коробку пиццы и бутылку шампанского.              — Решил поздравить, — сказал он.              — Я не пью, — заметил Юра. И он не лгал. Алкоголь он на дух не переносил.              — Я вообще-то тоже, — хмыкнул Жан-Жак, — но решил, что шампанское должно быть. Как же отмечать победу и без шампанского? — он развернул бутылку этикеткой вперёд, показывая, что шампанское простой детский лимонад, для антуража упакованный во «взрослую» бутылку. Юра оценил и улыбнулся.              Они сели прямо на полу. Разлили лимонад по стаканам, открыли коробку с пиццей и ели в молчании. Юра смотрел на Жан-Жака, тот смотрел в ответ и улыбался уголками рта. Почему-то сейчас Юра даже не чувствовал неловкости. И не хотел сбежать, как во время последней их встречи наедине.              — Хандра нападает не сразу, да? — подал голос Жан-Жак. — Словно выжидает, когда ты останешься один, чтобы ты очутился в её безвозмездном пользовании.              Глаза Юры расширились в изумлении.              — Ты… знаешь?              — Я тоже был чемпионом, забыл? Не таким, конечно, титулованным, как ты сейчас, но чемпионом. И на меня тоже все давили, тоже чего-то ждали и вешали свои надежды, хотя у меня есть ещё брат и сестра. Но родители ждали, что именно я возьму все награды в мире.              — Ты их разочаровал, да?              — Наверное. Но я не жалею.              — Не жалеешь, что получил травму? — Юра даже жевать перестал.              — Не жалею, что разочаровал, — поправил его Жан-Жак. — В конце концов, это только моя жизнь, и мне решать, какую ношу нести.              — Хорошо так думать, когда уже никакой ноши нести не надо.              — Ошибаешься. Я так начал думать до того, как ушёл.              — Думать, — надавил именно на это слово Юра, — а когда перестал нести?              Жан-Жак тихо рассмеялся, смотря на него в полутьме. Верхний свет не горел, только ночные лампочки по бокам. И это делало их разговор… чуть более интимным, чем хотелось бы. Но и вставать только ради того, чтобы развеять темноту, казалось глупым.              Движение Жан-Жака оказалось быстрым и почти незаметным. В одно мгновение он сидел напротив, в другое уже нависал над Юрой, перегнувшись через коробку с пиццей.              — Ты тоже проницательный, да? — шепнул он. Юра в ответ только сглотнул, не в силах оторвать взгляда от его губ. Интимность полутьмы, напряжение, которое не знало выхода в последние месяцы, ответственность за возложенные чужие надежды — всё скопилось сейчас в одну большую кучу, поглощённую ситуацией, и Юра даже не сопротивлялся.              — Ты хотел приударить за мной, — голос не слушался и немного осип. Юра поднял одну руку, погладил Жан-Жака по щеке и осторожно зарылся в его волосы на затылке, притягивая немного ближе. — Когда я был похож на девчонку. А сейчас?              — Сейчас — не хочу, — усмехнулся Жан-Жак, — уже приударяю. Который день между прочим.              В этот раз они целовались не так жадно, как в первый. Словно специально медлили, растягивали время и изучали друг друга. Жан-Жак продолжал нависать, укладывая Юру постепенно на спину. До кровати никто из них не хотел идти. Юра осторожно поглаживал его по спине, задирая футболку наверх, чувствуя пальцами теплоту чужой кожи.              Даже возбуждение не было резким и внезапным. Оно наполняло их медленно, заставляло тереться друг о друга через одежду, шумно дышать в губы друг друга, стягивая одежду и отбрасывая её в сторону.              Ковёр гостиничного номера не казался лучшим вариантом для занятия сексом среди стаканов с лимонадом и остатками пиццы. Но Юре казалось, что стоит им переместиться на кровать, волшебство момента исчезнет, и секс станет просто сексом, а не чём-то… чуть более личным и интимным, как казалось сейчас.              Жан-Жак скользил губами по его шее, обрисовывал языком ключицы и заставлял выгибаться под самыми простыми ласками. Юра отвечал тем же, изучая его тело пальцами и губами, отвечая со всей отдачей, на которую сейчас был способен. Они не спорили за первенство и инициативу. Они просто передавали их из рук в руки, из губ в губы, и, наверное, это было ужасно непривычно для Юры, привыкшего постоянно бороться, а не расслабленно принимать и отдавать, без спора. Просто потому что партнёр не желает задавливать.              Так никогда не было с Отабеком. Так никогда не было с кем-то ещё. Может, проблема заключалась именно в самом Юре, который всегда был готов к борьбе, всегда с кем-то соревновался, даже в постели. А с Жан-Жаком не было нужды этого делать, потому что он давно уже ни с кем не соревнуется. И Юра поддавался этому, поддавался спокойствию, с которым Жан-Жак действовал — напору, который он был в любой момент отдать, принимая чужую инициативу в ответ.              — Подожди, стой, — Жан-Жак отвлёкся на секунду, притягивая к себе свои джинсы. Он достал из кармана квадратик фольги с презервативом, и Юра не сдержался, фыркнув.              — А ты предусмотрительный, — он уже сидел на его бёдрах, медленно скользя по члену своим членом и действительно раздумывая, где взять резинку.              — Я проницательный, — Жан-Жак снова улыбнулся, но теперь как-то по-другому. Не так, как Юра привык видеть. И где-то в груди мелькнула слабая надежда, что он всё-таки смог хоть чуть-чуть стащить с него эту прилипшую маску. — Знал, чем всё закончится. Рано или поздно. С того Гран-При в Барселоне.              — Только не говори, что ты таскал этот презерватив все шесть лет, — Юра уже сполз немного вниз, опускаясь ртом на член Жан-Жака, чтобы тот задохнулся и не смог ответить. Но немного просчитался, потому что Жан-Жак, вплетая пальцы ему в волосы, всё-таки на выдохе проговорил:              — Я их менял периодически.              Дальше Юра ему не дал говорить, лаская его ртом, скользя по стволу члена языком, погружая его в рот почти до основания. Жан-Жак подавался бёдрами навстречу, немного надавливал на его затылок, контролируя нужный темп, а через пару минут потянул на себя, давая понять, что если всё так продолжится, то этим и закончится. Юра к этому не готовился, поэтому мигом раскатал по члену презерватив, позволяя Жан-Жаку скользнуть сначала внутрь себя пальцами, толкнуться пару раз ими, а после уже и членом, проникая в два слитых толчка.              Жан-Жак поддерживал его за бёдра, оглаживал ягодицы и ждал, пока Юра кивнёт, разрешая продолжить. Отсутствие регулярного секса сказывалось, поэтому проникновение вышло не слишком приятным, но вскоре Юра забылся, отдаваясь томительному наслаждению, горячей лавой стекающей в низ его живота.              Рука сама легла на собственный член, но Жан-Жак осторожно отстранил её, позволяя Юре выбирать, с каким темпом двигаться, но не давая сорваться в оргазм сразу, замедляя ласки его члена до такой степени, что Юра издал возмущённый стон.              Они не мучили друг друга, просто оба хотели растянуть удовольствие немного дольше. И всё-таки пришли к логическому финалу едва ли не одновременно.              Юра пытался отдышаться, упёршись лбом в плечо Жан-Жака. Тот поглаживал его по спине и медленно вдыхал запах с его волос. Тишина не напрягала сейчас, наоборот, обволакивала и заставляла успокаиваться, проникаться и не двигаться.              — Знаешь, а ведь это мой первый опыт с парнем, — признался Жан-Жак, когда оба уже пришли в себя, но так и не сдвинулись с места.              — Я польщён.              — Не стоит. Я давно хотел это сделать. Примерно лет шесть.              — Что останавливало?              — Казах, — со смешком ответил Жан-Жак. — Знаешь, у него довольно сильный удар с правой.              — А если серьёзно?              — Ты бы сам дал мне и с правой, и с левой, и с ноги, предложи я раньше.              — Да, — хмыкнул Юра, — тут ты прав.              Они лежали бесконечно долго. По крайней мере, Юре так казалось. Лежали до тех пор, пока по коже не поползли мурашки, а пальцы ног не озябли. Юра поднялся первым, чуть не наступив ногой в коробку с пиццей. Он отодвинул её в сторону, собрал одежду, натягивая на себя сначала трусы и футболку, а потом и джинсы. В душ ещё успеет сходить. Жан-Жак последовал его примеру.              Открыв дверь на балкон и впустив в комнату немного свежего воздуха, Юра замер, чувствуя на щеках солёный прибрежный ветер. Океан пах как-то по-особенному. Океан в Галифаксе — неповторимо. Теперь так казалось. Юре нравился этот запах, хотя он совсем не напоминал Питер. Но почему-то именно в этом запахе ощущалась настоящая свобода. Питерский воздух же был родным, очень близким, Юра им пропитался целиком и полностью. Настолько, что даже успел возненавидеть.              — Мне нравится, как тут пахнет.              — Это перед штормом, — ответил Жан-Жак, вставая позади и кладя руки ему на плечи. Не привлекая к себе, не обнимая, просто дотрагиваясь. — Летом ещё сильнее ощущается.              — В Питере по-другому. Всё по-другому, — Юра сам откинулся назад, на его грудь, и прикрыл глаза, подставляя лицо ночному воздуху.              — Тяжелее? — Жан-Жак опустил руки на его талию, прижимая к себе немного сильнее.              — Наверное. Но ведь и тут станет тяжелее, когда эйфория пройдёт и привыкнешь. В любом другом месте рано или поздно станет так.              — Да, — согласно кивнул Жан-Жак, задевая подбородком его макушку. — Но я готов попробовать.              — Что именно?              — Попробовать привыкнуть к другому воздуху.              — И не потерять эйфории?              — И не потерять себя. Это ещё труднее.              Юра открыл глаза и помолчал. Всё казалось лёгким абсурдом, потому что как-то… слишком легко. Юра не привык, чтобы было легко. Он всегда шёл к цели через тернистый путь, преодолевая кучу преград. А тут оказалось так просто, что он даже немного терялся.              И, наверное, чересчур быстро.              Но, кажется, Жан-Жак понял его терзания, потому что тронул губами его макушку и отпустил, отходя в сторону и вставая уже рядом.              — В любом случае, пока ты не выиграешь олимпийское золото, я даже шага из Галифакса не сделаю.              Шутка была настолько глупой и неуместной, что Юра невольно расплылся в улыбке и толкнул его локтем.              — Придурок.              — Зато у тебя теперь есть более весомая причина хотеть завоевать медаль, чем желание просто остаться на плаву, — Жан-Жак опёрся руками о перила и прищурился, всматриваясь куда-то вглубь ночного города.              Юра смотрел на него и думал, что он действительно придурок. Потому что говорить такие вещи вслух, оголяя собеседника, не оставляя даже ниточки, чтобы прикрыться — для этого действительно нужно быть придурком. Но проницательным, дико проницательным придурком. И Юра медленно кивнул. Один раз, второй, продолжая улыбаться.              Наконец-то ощущая, что страх потерпеть поражение уже не настолько абсурдный, пустой и при этом пожирающий его изо дня в день. Теперь он был просто обязан забрать олимпийское золото, чтобы выволочь Жан-Жака из Галифакса. Хоть куда-нибудь. Из принципа.              Юра тоже опёрся на перила, снова прикрывая глаза и наслаждаясь позабытым ощущением азарта.              — Спасибо.