Нравственность

Он пришел сразить нарушителя. Хибари Кея, или же просто «глава Комитета нравственности» обладал сильным чувством справедливости, собственности и гордости. И вот, ученики его школы попадали в больницу один за другим. Это был вызов для Хибари Кеи как для сильнейшего. И вот, войдя в заброшенное здание Кокуё Лэнда, он увидел его – врага. Тот был таким, каким его только можно было себе представить. На его губах была усмешка, в глазах – превосходство. Он не смотрел на Хибари серьезно, будто и вовсе не видел в нем противника. Личность врага волновала его меньше всего. Все, чего он хотел – забить нарушителя до смерти. — Это ты нападал на учеников моей школы? – спросил Хибари, вооружаясь. Даже если бы ему сейчас ответили отрицательно, он вряд ли смог бы просто уйти. Вряд ли смог бы отказаться от боя. Ибо человек перед ним всем своим видом заявлял, что он силен. «Ку-фу-фу» — раздался по залу эхом странный смех. Мукуро поднялся на ноги с дивана, будто с трона и взял в руке трезубец. — Да, я. Хотя мне хотелось увидеть кое-кого другого, но чтоб убить время… Кея не стал слушать чужую речь до конца. Его, Хибари Кею, не ставили ни в грош. Первый резкий удар тонфами был отражен трезубцем, как и последующие выпады. Мукуро ударил Кею остриями трезубца в живот. Но тот, цепью из тонфы зацепил оружие. Притянув врага ближе к себе, он ударил его в лицо другой тонфой. А затем по груди и в живот, пользуясь заминкой. Цепь почти тут же слетела и Мукуро, провернув свое оружие, ударил Кею по ребрам. Мукуро вытерев кровь со своей губы, вновь рассмеялся. — Ну, все, ты доигрался. Когда Кея поднялся и вновь принял боевую позицию, Мукуро не смог не удивится. Ведь он был уверен, что сломал брюнету хотя бы одно ребро при последнем ударе. Но пока Кея желал мести или для чего он там вообще пришел, Мукуро не был против продолжать измываться над ним. Да что там, Мукуро вообще никогда не волновало физическое состояние противника. Кея вновь бросился на него с тонфой и Мукуро не стал останавливать удар. И тут же тело Рокудо Мукуро растаяло как свеча. — Иллюзия? – удивленно спросил Кея. Он впервые видел нечто подобное, но от этого кровь в жилах только закипала. – Я забью тебя до смерти. Пол под ногами пропал. Становилось то холодно, то жарко, но Кею едва ли заботили погодные условия. Он искал свою добычу. Он помнил зал в котором только что находился до мельчайших подробностей. Он знал, что пол никак не мог серьезно провалиться, и потому его тело просто не восприняло иллюзию. Не отреагировало на сигнал «падать». Но это не означало, что Хибари не видел черноту под ногами и алые огоньки кружившиеся вокруг. Изображение перед глазами крутилось как калейдоскоп, и Кея закрыл глаза, чтоб попытаться сориентироваться. В ту же секунду брюнет почувствовал сильный удар в спину, за которым тут же последовал не менее сильный удар в солнечное сплетение, приземливший Хибари на колени. Мукуро появился перед ним, желая добить, и в тот же момент рука мнимой жертвы ухватилась за трезубец. — Попался, — прошипел, чуть оскалившись. Бешеные огоньки сверкали в глазах Хибари. Вновь притянув иллюзиониста за его оружие к себе, Кея вернул ему несколько ударов. Иллюзия спала едва ли не от чистой неожиданности. Противники вновь оказались в том же сыром и заброшенном зале. — Ах, да… Ты ведь был заражен… — сладко-горько прошептал Мукуро и прямо на потолке вдруг проросли ветки сакуры. Ярко-розовые лепестки медленно осыпались на грязный деревянный пол. У Хибари в груди вдруг сильно закололо. Началась отдышка, и тело будто бросило в жар. Перед глазами поплыло, и он во второй раз опустился на колени перед своим врагом. — Что ты… сделал? – скрипя зубами, спрашивает Хибари. Ярость все еще в его глазах. — Это у тебя болезнь такая. Ты не можешь ничегошеньки, если рядом есть сакура. Голос Мукуро такой приторно-сладкий и такой переполненный язвительностью и самовлюбленностью… — Как это… — тихо шипит Кея, чувствуя, что тонфы выпадают из рук. — Грязно? Или, быть может, безнравственно? Что именно ты хотел сказать? Мукуро держит брюнета за горло, чтоб тот не опускал голову, и снимает с его плеч пиджак. Кея кусает палец, скользнувший по его губе, но молчит. В горле пересыхает и ему, Кее, начинает казаться, что он бредит. — Что такое эта ваша «нравственность»? Это поступки грязной мафии, убийства? Это идеология людей, сделавших мой глаз таким в результате бесчисленных экспериментов над детьми? Что же это такое, а, глава Комитета нравственности, Хибари Кея? Хибари прикусывает свою губу до крови, пытаясь вернуться в чувства. — Я забью тебя до смерти… — повторяет он. Мукуро смеется и, отбросив врага на пол, начинает избивать. Перед глазами у брюнета грязь, а под руками — холодный пол. Над головой у него сакура, из-за чего сознание в каком-то странном бреду. А все, что физически ощущает его тело – боль. Но Хибари Кея все еще бешено жаждет победы. Он пытается подняться, иногда даже отбиться. И наплевать, что тонфы далеко. У него есть руки. У него есть ноги. У него есть зубы, в конце концов! И вдруг Мукуро останавливается. Постучав по щекам брюнета, он проверил в сознании ли он вообще. — Это твоя реальность, Хибари Кея. Рука Мукуро резко и неожиданно спускается к ремню на штанах Кеи. Тот также резко дергается, чувствуя, как штаны с него снимают. — Какого черта! – рычит брюнет. Он бьет Рокудо локтем, за что тут же оказывается впечатанным лицом в землю. — Ты проиграл, и я собираюсь показать тебе, что это значит в нашем мире… То, что происходило дальше, Хибари Кея предпочитал не вспоминать. Он никогда не чувствовал такого унижения, как в тот момент, когда сладкий голос Мукуро обратил его внимание на его же возбуждение. На то, что Кея возбудился от того, что его насиловал какой-то нарушитель. От того, что его плечи кусали, а живот царапали и с каждым толчком сломанные ребра ныли. Кея сам ни за что не признал бы, что ему нравилось. Нравилось нечто столь грязное и животное. Безнравственное. Кея не кричал и не стонал, он лишь шипел и тяжело дышал. Даже когда ласки приобрели более «любовный» характер. Когда вместо того, чтобы грубо кусать Мукуро начал нежно лизать его кожу. Когда рука скользнула к члену Кеи и чужие пальцы так искусно ласкали головку, слегка оттягивая нежную кожу. Когда другая рука, вместо того, чтоб царапать живот как раньше, теперь ласкала соски. Кея все равно не признавал, что это было приятно. Хибари не заметил, когда сакура пропала. Он из состояния одного бреда перешел в состояние другого. — Я точно тебя убью, — рычит Кея. Тогда Мукуро понимает, что с самого начала парень действительно хотел боя ради самого боя. На его губах появляется ухмылка. Чувство превосходство одурманивает. — Ты жалок, Хибари Кея. И эти слова крепко-накрепко закрепляются в сознании Кеи фактом. Фактом, возможно замеченным только им. Кея кончил на секунду, а то и на долю секунды раньше своего врага. Раньше. — Запомни. Я – Рокудо Мукуро. Это последнее, что слышит Хибари, перед тем как потерять сознание. Очнулся он в холодной комнате. Выхода не было, да и двигаться он нормально не мог. Рядом с ним валялся его пиджак, к которому неизменно была пристегнута повязка Комитета нравственности. Кея сжал ее в руках. — Что такое «нравственность»?.. Это причина, по которой в следующий раз я забью тебя до смерти, Рокудо Мукуро…