От Рождества до Рождества

      Сначала я видел просто краски, пятна, что прыгали из угла в угол, толкаясь и сталкиваясь, исчезая и появляясь снова, как малые дети, играющие в догонялки. Затем была целая вечность, наполненная теми же красками, только прыгали уже дни. Один за другим они кружились в вальсе, обгоняя впередиидущих, становились в ряд, мол, полюбуйся нами, вспомни нас, какими мы были радостными, горестными, скучными и не очень. Они шептали о событиях, пытаясь перекричать друг друга, они стояли смирно, пытаясь затмить друг друга своей энергичностью. Мимолетностью…       Меня сотворили огнем из песка, моя плоть была так же горяча, как кровь в жилах моего Создателя. Я мог бы стать другим. Мог бы концентрировать световые лучи. Или увеличивать предметы, давая людям увидеть то, что обычным глазом они бы никогда не заметили. Мельчайшие секреты нашего мира, таящиеся в простых и таких обычных вещах. Но я был создан, чтобы приносить людям радость.       Я видел лицо Создателя очень близко, все его морщинки, все недочеты, делающие его таким, какое оно есть. Его пот капал в мою плоть, смешиваясь с ней и становясь неотъемлемой частью ее. Он смотрел на меня с такой нежностью, лаской, с какой мать смотрит на свое только что родившееся дитя. Он пожертвовал часть свой души сам того не зная, может быть нечаянно, ненароком, одарил меня способностью видеть, слышать. Чувствовать.

Ах да, я не представился.

Это было бы совсем невежливо с моей стороны! Где мои манеры?

      Без чего не может обойтись ни одно Рождество? Без подарков? Без елки? Вот, ты уже ближе. Разве это дерево в твоем доме стоит голое? Давай, заставляй извилины своего головного мозга работать, старина!       Ты угадал. Елочная игрушка — такова моя сущность, таково мое предназначение. Но не подумай, что я пуст, что за этим стеклом находится целое ничего. Глаза всегда подводят нас, скрывают истину, заменяя ее близ лежащими вещами. У одного из моих хозяев был кот, толстый рыжий кот, все время сбегавший на улицу, а потом приходивший через недельку-другую весь лохматый, в боевых ранениях, с оборванными и помятыми боками. Он был еще тем разбойником. Гроза всех дворов. Однажды летом соседка Фрау Краузе приготовила свой фирменный штрудель с яблоками и орехами, а потом поставила его на подоконник остужаться и, как она говорила, «впитывать соки». Петлявший в это время домой после очередной драки кот учуял великолепный аромат свежей выпечки и захотел ею полакомиться. Но как же добраться до запретного плода, если окно так высоко? Раз прыжок — рыжий оказался на собачей будке, два прыжок — вот и карниз над входной дверью, три прыжок — цель. Не прошло и пяти секунд, как штруделя не стало. Вот таким был этот кот, беспардонным и наглым.

Или же нет?

      В тот же год жена хозяина родила дитя. Об этом счастье знали все вещи, все мыши в доме, но не все было так гладко. Мальчик родился слабым и болезненным, он даже не мог сосать материнскую грудь. Надежда есть всегда, особенно когда дело доходит до жизни сына. Вот и его родители верили в скорое выздоровление, хоть где-то в глубине души и пробегала ничтожная змейка отчаяния и понимания, что малыш не справится с такой огромной, навалившейся на его маленькое тельце бедой. Но он справился, и, кстати говоря, вырос крепким и здоровым и один раз почти сломал меня. Но об этом чуть позже. Когда мальчик был еще младенцем, лежал в своей люльке, кашлял, чихал и плакал, задыхаясь от многочисленных возгласов, застревающих в неокрепшем горле, именно тогда рыжего кота, нашего озорника, как будто подменили. Он стал ласковым, приветливым и любезным. Но только по отношению к малышу. Часто по утрам можно было увидеть теплый и пушистый комок, наполненный любовью и заботой, около головы младенца. Они сопели в унисон, спокойные и удовлетворенные. Только рыжий мог успокоить плач мальчика тогда, только он мог заставить его улыбнуться. Два друга — кот и маленький ребенок, всегда вместе. Рыжий оберегал его, был его ангелом хранителем на протяжение всей болезни. Носил ему мышей в кровать, правда, потом получал за это от жены хозяйки, но откуда зверю было знать, что мальчику нельзя будет съесть трупик бедного грызуна?

Я никогда не был мастером на примеры.

Я вообще никогда не был мастером ничего.

О чем тебе говорит поступок кота?

      Все это так иронично. Стекляшка рассуждает о жизни, пытается чему-то учить. Хотя и поучения людей так же смешны и глупы. Слушать созданий со стеклянной пылью в глазах, прислушиваться к их стеклянным советам. Все мы немного стеклянные. Имеем стеклянные сердца, готовые разбиться при каждом прикосновении, при любом дуновении ветерка невзгод. Жизнь со сломанным сердцем. Это давно перестало быть редким явлением. Ты встречал пустых людей? Занятые своими делами и проблема, они ходят по земле, дышат воздухом и не замечают других. Если вдруг свет померкнет, солнце навсегда затухнет, они не придадут этому большое значение. Зажгут свечу, сядут отужинать со своей семьей, а после возьмут свежую газетку и будут обсуждать, как все плохо в стране, как надоел им кризис, взяточники и недобросовестные чиновники. И ничего не будут предпринимать. Хочется сказать этим пустышкам: «Эй, возьми ноги в руки, выйди на улицу, зажги обратно солнце или хотя бы попытайся, сделай что-нибудь для страны или хотя бы попытайся, попытайся, черт тебя побери!», но понимаешь, что в ответ услышишь лишь ворчливые замечания и колкие огрызания. Вы, люди, странные. Вы любите жаловаться, ныть о проблемах, но ничего не делаете ради их уничтожения, а когда появляются те, кто пытается все наладить, вы затаптываете их в землю. И опять начинаете ныть. И ничего не делать. Мне никогда не понять этой человеческой черты.

Моим первым хозяином стала девочка.

      Мы встретились с ней одной звездной вьюжной ночью. За окном бушевал ветер, пытаясь сдуть с домов крыши, летал между деревьев, голых замерших веток, заставляя их судорожно дрожать в предсмертном танце. Острые снежинки врезались в лица тех глупцов, которых угораздило выйти в такую погоду, прожигали кожу морозными искрами, красили носы и щеки в бордовые тона. Я лежал на столе Создателя, наслаждаясь мягким светом лучины и щекочущим теплом от камина. Хворост трещал громко и мелодично, перекрывая холодящие душу завывания с улицы.       Около нашей хижины стояла она.       Замерзшая, дрожащая от холода, она застывшими пальцами скреблась в дверь, всем своим видом крича и моля о помощи. Создатель был человеком добрым и благородным, помогавшим многим людям, не требую от них ничего взамен. Он впустил девочку домой на ночь.

Это была наша первая встреча.

      Она сидела у камина, поджав замерзшие ноги, и грела ладошки, поднося их к пламени так близко, что я даже забеспокоился, не обожжется ли она. Не по годам высока, худа, угловата и крайне своеобразна, движения ее чересчур аккуратны, но одновременно неуклюжи, руки и ноги ее несоразмерно длинны и тонки, а кисти рук широки и плоски. Ее русые волосы падали запутанными колечками на узкие худощавые плечи, все время прищуривающиеся глаза цвета морей, они будто поглощали все, ненасытные; в них можно было тонуть. Глаза, наполненные непреодолимой грустью. Чайник кипел, шипел и плевался паром, будто бранился на весь мир, бурчал на меня, на девочку, на все. Создатель заваривал чай. Одна ложка сахара, как обычно, ни больше, ни меньше. Люди баловали его. То принесут мешок с картошкой, то мешочек сахара, осенью грибы, летом ягоды и фрукты. Создателя любили абсолютно все. Он присел рядом с девочкой:       — Поведай свою историю, дитя.       Вместо тысячи вопросов иногда стоит просто дать выговориться. Оказалось, что ее звали Ренэйт. Отроду ей было 7 лет, мать с отцом умерли от болезни, оставив девочку совсем одну. Сначала опекала ее бабушка, но и та скоро скончалась. Так она и оказалась в доме сестры отца. Тетя не была добра к ней, часто ругала за любые оплошности, но еще чаще била без причины. Сиротка сбежала через месяц. И вот теперь она тут, сидит и греется в доме стекольщика за сотни километров от своего дома, всеми покинутая, несчастная, маленькая.       Они еще долго говорили о своем, о людском. Создатель спрашивал ее о книгах, о том, что она любит, а Ренэйт с удовольствием рассказывала обо всем этом, с такой пылкостью спорила об огромной значимости сказок Андерсена, через каждые пять минут повторяя о том, как она их любит:       — Ханс Кристиан Андерсен — замечательный сказочник! Вы помните его «Девочку со спичками»? Или «Гадкий утенок»? А вот «Волшебный холм» — моя любимая сказка! Я могу рассказать! Я почти все его сказки наизусть знаю! — она говорила с воодушевлением, морща носик от наплывающих на нее чувств. Возможно, это было единственное, что прочитала эта девочка, но это не мешало ей годиться тем, что она знает эти произведения.       Ренэйт пила горячий чай, смотрела на огонь в камине и рассказывала Создателю сказки. О русалочке, превратившейся в прозрачную дочь воздуха, о девочке, что поднялась на небо к бабушке, столько историй хранила в себе эта маленькая головка. Через какое-то время она закончила свое повествование и начала разглядывать обстановку в доме, подошла к столу, посмотрела на меня своими глубокими глазами и, приветливо улыбнувшись, тихонько взяла меня в руки.

Это было наше первое прикосновение.

      Покрутила меня, рассмотрела меня со всех сторон и сказала:       — Это вы сделали, Herr (1)?       — Я, — Создатель ласково улыбнулся.       — Очень красиво!       Она опять стала разглядывать меня, водить пальцем по моему стеклу. Взглянула в мое все время улыбающееся лицо.       — Мне жалко эту игрушку…       Улыбка на лица Создателя еле дрогнула. Он удивленно взглянул на Ренэйт, а она продолжила:       — Сложно все время улыбаться. Вы так не считаете, Herr?       — Ты права, дитя, — он снова улыбнулся. — Никогда не скрывай свои истинные эмоции от себя и других. Если ты хочешь смеяться — смейся на весь мир, заполняй воздух задорным смехом, и пусть каждый знает о том, что Ренэйт — веселая Mädchen (2)! — Создатель наклонился, его лицо было напротив лица девочки. — А если тебе грустно, — он говорил мягко, обволакивая каждое слово, — то не стесняйся своих слез, дитя. И не бойся просить у других помощи. Так поступают только самые сильные и смелые, а ты ведь у нас одна из них, ведь так?

Ренэйт осталась жить с нами.