И.С.Т.

Рому маяло предчувствие. Хотя не то, чтобы предчувствие, просто ощущение было странным. То ли правильности, то ли неправильности происходящего. И это если еще не касаться обычных эмоций и чувств, которые у него странным образом находились в диссонансе друг с другом и одновременно в гармонии. Он не привык врать себе, считая это делом безнадежным и неправильным. Можно усиленно о чем-то не думать, но вот лгать… Ему нравился Аян. Не то, чтобы тот кому-то мог в принципе не нравиться, просто… Просто рядом с японцем ему было тепло и хорошо. А еще нравилось о нем заботиться. И ревность тоже имела место быть, хотя ни о каком физическом желании речь не шла. Совсем другие эмоции вызывал Фрей. Очень сложные, местами еще более непонятные. К нему хотелось прикасаться. Смотреть. Подкалывать, дразнить и играть на грани фола. Он чувствовал его взгляды, ловил их и хотел этого внимания еще и еще. Это почти пугало. Это возбуждало. Он никогда не имел близких отношений с особями своего пола, хотя не мог сказать, что не думал об этом совсем. Но между «думать» и «делать» пропасть была огромной. Ему нравилось думать о Фрее. Вот только тот был не единственным, кто периодически привлекал его внимание. Чертовы третьекурсники. Такие разные и одинаковые. Всегда вместе и рядом и не понять, при виде кого сердце начинает биться чуть быстрее. Волшебный Сказочник, за фасадом мечтательности которого скрывается, судя по слухам, та еще блядь? Молчаливый соотечественник, обладатель тяжелого взгляда, безумно красивого голоса и смотрящий влюбленными глазами на поляка, с которым практически не расстается? Или еще один японец, но уже другой, похожий и непохожий на их малыша Аяна? А, может, Казанова, настоящее имя которого Рома слышал не раз, но запомнить почему-то так и не смог? Наверное, он бы так и дошел до самой стены, уперся в нее и долго бы размышлял, почему не может пройти дальше, но препятствие, встретившееся ему на пути, было мягким и приятно, хоть и знакомо пахло. — Обычно такой степенью рассеянности страдают только жертвы метатренинга, но ты вроде как на первом курсе, — голос тоже был знакомым. Роман вскинул голову и неожиданно смутился, увидев перед собой одного из объектов своего размышления. — Матей, — забавно, но имя всплыло в памяти мгновенно. — Я почти польщен, — усмехнулся тот, на удивление почти тепло. Роман смутился еще больше, но жадному любопытству это не помешало. Тогда, в кафе, он даже не успел понять особо, что случилось. Здесь же они были одни, и угрозой от третьекурсника не веяло. Так что Рома принялся беззастенчиво изучать своего внезапного собеседника. Чуть выше, широкие плечи, хмарь и искорки в глазах. И улыбка, совершенно меняющая лицо. Уверенная, немного властная и игривая. Не за нее ли прозвали его Казановой? Ибо Роман ни разу не видел, чтобы Матей кого-нибудь пытался соблазнить. Хотя, может, это он на первом курсе так отличился. Вон и на Тимурчика, говорят, запал как-то. Заметив его внимание, Матей только вскинул бровь в веселом удивлении и предположил: — Изучаешь особые приметы? — Врага надо знать в лицо, — смущенный от того, что его «поймали», буркнул Рома. Матей рассмеялся, как-то по-новому посмотрев на Силиверстова. — Ну что ты, я такого высокого звания не достоин. Пройдемся? — он кивнул в сторону аллеи. Листья с деревьев в парке давно облетели, но осень выдалась сухой, поэтому гулять было приятно все равно. Рома кинул в сторону предполагаемого места прогулки подозрительный взгляд: — Бить собрался? Или на свидание приглашаешь? Матей фыркнул и вдруг из овеянного странной славой Казановы превратился в обычного парня. Ладно, не совсем обычного, но и ничего общего с созданным образом не имеющего. Роман даже растерялся на миг. И безропотно позволил Матею увлечь себя в сторону аллеи. Пару минут они прошли молча, а потом Казанова остановился. Прикусил губу, рассеянным жестом взъерошил волосы и выдохнул: — Я хотел извиниться. За то, что было в столовой. Обычно я так себя не веду, но… — Метатренинг, — закончил за него Роман и позволил себе улыбнуться. — Наслышаны. Только мне казалось, что это в основном глюки. — У всех по разному, — Матей устремил взгляд за его плечо. — Мне вот повезло меньше, и я знакомлюсь со всеми своими страхами наяву. — Жестко, — Роман облизнул пересохшие вдруг губы. Если его страхи тоже начнут материализовываться… — Главное — знать истинную причину. И тогда со всем можно справиться. А если самому не получается, то есть якорь. Так или иначе он есть у всех. — Что-то, за что можно зацепить, — Рома кивнул, — Да, Тимур говорил. — Как-то так, — тему «якорей» Матей решил обойти. — Но вряд ли он говорил, что этот период славен экстремальным повышением либидо. Особенно у тех, кто до учебы не мог похвастаться особенной интимной жизнью. Старшие могут постоять за себя, да и кураторы бдят, но первоклашкам лучше не таскаться в одиночку по ночам. Да и вообще в одиночку. Если бы метаморфозу у материалистов не проходили во втором семестре, большая половина здесь присутствующих физически была бы девушками. Не все на такое способны, но обычно человек пять на курс находятся. — Зачем ты мне это говоришь? — Роман нахмурился. Кажется, прийти на бал в платьях — идея не совсем удачная. — Чтобы предостеречь? — Матей пожал плечами. — Вы похожи на нас. Это все равно, что заботиться о себе или младшем брате. Рома хмыкнул про себя. Матей не лгал. Но и правды всей не говорил. Судя по разговорам, эти парни за все время образования своей группы редко когда снисходили до подобных жестов. — Допустим, я поверил. Но что тебе привиделось тогда в кафе? — Я плохо помню, — Матей пожал плечами. — Возможно, мне стало интересно что это за птичка, ваш новенький. За все время с других филиалов к нам переводили только два раза, но и то первогодок. — Ясно, — банально, но объяснимо и логично. — Надеюсь, — Матей коротко улыбнулся. — Ладно, хватит с тебя откровений, пожалуй. Вернемся? Роман покачал головой, сунув руки в карманы поглубже. — Я еще подышу воздухом. Обещаю не нарываться. — Судя по тому, как ты врезался в меня, твои обещания — воздух. Но ты мальчик взрослый, поэтому… — Матей подмигнул ему и шагнул в сторону. — До встречи. И обращайся, если понадобится помощь. Роман кивнул в ответ и, когда Матей скрылся за поворотом аллеи, опустился на лавочку, выдыхая. Не Казанова. Не он так смущает и волнует. Но тогда кто? — Напомни-ка мне, милый, кем ты в прошлом году был на Рождественском балу? — Анжей сидел, уткнувшись в очередную книгу, и рассеянно ковырял десертной вилочкой в чизкейке. Вот именно за такое выражение на красивом лице его Сказочником и прозвали. Одухотворенно-возвышенное, светлое, запредельно-волшебное. А на деле… то еще развратное создание. — Я должен тебе соответствовать. Обязательно. — В прошлом году у нас была тематическая вечеринка. Что-то про путешествия и разные страны. Каждый должен был изобразить что-то национальное. Я собирался прийти в шкуре медведя, но не вышло, — Айвен, которого невыносимо клонило в сон вот уже который день подряд, зевнул. — Так что пришлось обойтись просто меховой накидкой и унтами. Что у нас нынче? Я Викинга слушал краем уха. — Линдстрем никакой темы не задал, — негромко сообщил со своего уголка стола Санада, которому в прошлом году пришлось прикидываться самураем. По классике. — Типа придумывайте, что только в голову взбредет. — Отличный способ проверить степень извращенности нашей фантазии, — Матей задумчиво поглаживал губы, глядя на входную дверь, практически не закрывающуюся. Время полдника, так что желающих чего-нибудь перекусить немало. — И у кого какие идеи есть? — Чур, я капитан «Энтерпрайза», — не поднимая взгляда от книги, возвестил Анж. — Джеймс Тиберий Кирк! Неотразимая улыбка, море самомнения! — Я Спока не вытяну! — тут же ушел в отказ Айвен, и Матей хмыкнул. — Сыграть его невозмутимость под силу только Сану, но уродовать ему брови не дам! — Спасибо, но мне больше нравится Хикару Сулу, — весьма ядовито заметил последний. — Да я это и хотел предложить! — невозмутимо отбил поляк. — И вообще, там еще МакКой есть. Мне он кстати очень нравится. И вообще, я не поклонник вулканцев. — Хм? — Айвен покосился на Матея, поймал его хмельной взгляд, вскинул бровь и фыркнул, без труда расшифровав его мысли. — Именно, — Матей тонко улыбнулся. — И можно даже обойтись без дубинки. — Неужто ты обрядишься в медвежью шкуру? — Айвен кинул на него недоверчивый взгляд. — Я колеблюсь между «Игрой престолов» и «Викингами». — Рядом с Гейром все попытки априори будут неудачными, — Айвен потянулся к кексу. — Логично, — Матей кивнул и снова задумался. — Как на счет Хана Соло? — Если только ты будешь Чубакой, — Матей расхохотался. — Ну или принцессой Леей. — Люком Скайуокером, — Айвен сделал вид, что надулся. — Мартин, Лукас и викингосы сейчас в тренде, так что половина потока будет кем-то из них, — Санада аппетитно хрустел свежим огурцом. — Что предлагаешь в качестве альтернативы? Волка и трех поросят? — продолжал терзать нью-йоркский десерт Анжей. — Одеться штурмовиками, — фыркнул японец. — И лиц не видно, и в тренде, и париться не надо. — Париться в костюмах мы как раз и будем, — возразил пан Михновский. — Поддерживаю, — Матей сузил глаза, заметив кого-то у двери. — А вот и наши прелести. Как на счет того, чтобы пригласить их к нам? Заодно и костюмы обсудим, — он невинно похлопал ресничками. — С мелким оракулом мы вроде все вопросы решили. Санада со своей копией тоже пообщался. — Наши прелести? — Анж соизволил поднять взгляд от книги. — А… малыши… Теперь мы можем сыграть в Белоснежку и семь гномов. И Малефисенту заодно обыграть. — И кого ты прочишь на роль Белоснежки? Ну и Малефисенты заодно? Учти, обладателей таких же скул среди них нет. — Вау, полегче, — Матей нахмурился, но к младшим развернулся. И уже через пару минут поймал взгляд Ромы. Кивнул на соседний столик и еле заметно улыбнулся. — Утро крааааасииииит нежным свееееетооооом… что-то крааааасииииит трааааа-ля-ляяяяяя… просыпается с рассветом украиииинскаяяяя земляяяяя!.. — бодро маршировал впереди всех к стойке раздачи Сима. Он же Егерь. Он же Серафим. — Кто-то сегодня явно не в голосе, — Рома демонстративно прочистил ухо, вставая в самый конец очереди. Пришли они сегодня поздновато, но если бы остались и дальше ждать Тимура — то с голоду бы померли. — И не в памяти, — Фрей зевнул, ежась. — Спать хочу. — Утром он собрал в хвост свои волосы, открыв шею, и теперь мерз. — И чем ты полночи занимался, что теперь спать хочешь? — Сима поводил вокруг него хоровод из себя любимого, а потом продолжил: — Спяяяят устаааалые пираты, пушки спяяяяят… боооочки с поооорохом, гранаты ждут ребяяяяят… — Тебе скажи — так ты расстроишься, завидовать начнешь. Вынесешь моей Ромашке мозг, а мне потом его успокаивай, — Фрей фыркнул и протолкнул вперед Аяна. Тот встал последним, но из-за задумчивости пропустил уже пару человек вперед. — Горе ты наше сказочное. — Да ну тебя, — надулся господин Бехерович и, обнаружив у порога Тимура и лорда, быстренько подтянул их поближе, поставив между собой и фиолетововолосым злодеем. — Не дружу я с вами больше. Злые вы. Чед покивал и даже сочувственно погладил тугие, чуть влажные пружинки локонов его волос, заработал по рукам сначала от Тимура, потом от Симы, потом дернул обоих за прядки и передислоцировался поближе к Роману и середине очереди. — Если что — сказочным горем я не тебя обозвал, — Фрей показал Симе язык, подвинулся и преувеличенно вежливо протянул Аяну тарелку с салатом. — Вот что за жизнь, а? — Рома даже головой покачал, изображая обиду. — Я тут, понимаешь, бужу его по утрам, чтобы не проспал, сказки на ночь рассказываю, а он все налево смотрит. Аян вздрогнул, обернулся к нему резко, и Рома смутился. — Я пошутил. Правда. Фрей на это только хмыкнул, а Рома обернулся, почувствовав чужой взгляд. Такой тяжелый, почти физически ощутимый. Встретился глазами с…как его… Матеем, удивленно понаблюдал за его мимикой и хмыкнул про себя. С другой стороны — почему бы и нет? — Пропустите самого голодного, — он ловко ввинтился в очередь, оттеснив всех своих, что стояли впереди, подхватил свой поднос и направился к соседнему со старшим квартетом столику. — Да пожалуйста, — Чед шагнул в сторону, позволяя просочиться самому голодному. Тимур, покачав головой, принялся подбирать на раздаче еду для себя и англичанина, в то время как тот ловко подхватил термос с чаем и чашки. Улыбка почти успела стечь с лица Симы, но он вовремя ее вернул. Растянул губы, вернул глазам лихорадочно-веселый блеск. Это ничего. Это уже привычно. Хреново, но привычно. Надо просто потерпеть. Само отвалится. Аян непонятно чему улыбнулся и, не дожидаясь, пока очередь дойдет до сладкого, устремился вслед за Ромой. — Однако… — Фрей только головой покачал, проследив взглядом за обоими. Но так любимое Аяном пирожное взял, когда смог дотянуться до блюдца. — И как это понимать? Нас бросили? — Тебя бросили, — прогудел ему на ухо Ширинский. — А нас нет, — он поставил на свой поднос тарелку с шоколадно-ореховыми брауни и, насвистывая, направился следом, пропустив вперед себя Чеда. — А ты добрый, — отозвался Фрей. — Не споткнись только. Серафим, на вас лица нет. И притормозили вы как-то. Не хочешь за столик? — Передумал обедать, — Сима взял маленький термос, булочку, и направился к выходу. — Пойду, модули еще почитаю. Двадцать третий никак не запоминается. Приятного аппетита. — Сима? — Фрей мгновенно стал серьезным. Оставив поднос на ближайшем столике, он перехватил его почти у самого порога. — Что не так? — Все норм, но-пасаран, свободу Анжеле Дэвис! Нэ всэрэмось! — подмигнул ему Бехерович. — Иди харчуйся, в большой семье нихт клювом клац-клацен. — Сима? — голос незаметно подошедшего к ним Ромы был мягким, почти осторожным. — Булочкой ты не наешься. Да и поднос твой тебя ждет. Нам в себя столько не впихнуть. Фрей на мгновение поджал губы и без слов вернулся обратно. — Я правда не хочу есть, — покачал головой Сима, отстраняясь. — А еду пожертвуйте обездоленным, сирым и убогим. Шендеровичу, короче, пожертвуйте, ему вечно селедка достается. — Отлично, — Рома дернул уголком рта и отступил. — Термос закрыть не забудь, а то остынет, — развернулся резко и исчез в глубине зала. Сима выдохнул. Все хорошо. Все хорошо. Любопытно, как быстро эта мантра перестанет действовать? Когда она станет совсем бесполезной? Рано или поздно — точно. Но пока еще реально себя успокаивать — можно не думать. Упасть на постель, открыть модуль и погрузиться в чтение. Двадцать третьего, четвертого, пятого, пока вкрай не окосеет. Но лучше так. Он закрыл термос, впился зубами в булочку и поплелся к жилому блоку. Одной маловато. Надо было взять еще парочку. Значит придется сбегать, когда обед закончится… Рома вернулся за столик, который уже успел расшириться на еще один. Правда, разговор завязываться не спешил. Поймав взгляд Фрея и пожав плечами, Рома сел на пустое место и выдохнул. - Проблемы? — Матей. Как только они поздоровались пять минут назад, Рома даже не понял, рад он этой встрече или не очень. — Нет, — Рома покачал головой, а Фрей подался вперед. — Может, тогда все же познакомимся? — Хорошая идея, — Матей улыбнулся ему и кивнул на своего соседа. — Это Айвен. Он же Иван. Соотечественник этого вот, — он кивнул в сторону Ромы. — Милый, тихий и спокойный, если не будить в нем хомячка. — Прибью, — Айвен немного смутился. — Но в целом он прав. — Фрейзер, — Фрей протянул ему руку и едва поморщился от силы, с которой сжали его пальцы. — А это Аян и Чед. Тимура вы знаете. А сбежавшая невеста — это Сима. — Это он мне того раза простить не может? — когда знакомство закончилось, Матей с видимым удовольствием обратился к Фрею. — Не знаю, — тот пожал плечами, отдавая должное салату. — У него в голове бардак. — У всех в голове бардак, — Анжей изволил оторваться от книги и теперь приканчивал размятый в пюре чизкейк. — Просто у некоторых он только начинается, у кого-то в разгаре, а кто-то подошел к апофеозу. Если я все верно понимаю, он только в самом начале своего… Анжей, — представился он. — Поляк. Полагаю, сосед вашего беглеца… через границу живем. Я из Вроцлава. — Много информации, — тонко улыбнулся господин Кунимицу. — Санада. И на самом деле у него могут быть морально-этические дилеммы или психологические проблемы. Но он об этом никому не скажет. — Что плохо, — подхватил Фрей, окинув внимательным взглядом сначала японца, а потом поляка. — Держать в себе противопоказано инстинктом самосохранения. Матей кивнул, склонив голову к плечу и пристально его изучая. А вот Айвену эта тема, похоже, не нравилась. И он предложил свою. — Вы уже придумали, кем будете на рождественском маскараде? Рома вскинулся, Фрей хищно улыбнулся, а Аян почему-то смутился под взглядами старших. На него самого особо не смотрели, а вот он то и дело смотрел украдкой на Санаду. — Мы решили подразнить немного, — ответил за всех Фрей. Ибо Рома, похоже, мыслями снова ушел далеко. — О нет… нет-нет-нет… вы этого не сделаете, — покачал головой Сан, отчего длинная челка скрыла глаза. — Вы же не собираетесь… — Надеть платья, — подал голос мистер Шеннон, управившийся со своим салатом. — А почему это плохо? — Это провокационно, — уточнил Анжей. — Здесь народ вообще-то девушек месяцами не видит, а вы в платья надумали рядиться. — А кураторы для чего? — Роман вскинул бровь. — Для того, чтобы шею себе никто не свернул. И по возможности целым остался, — Айвен фыркнул, качая головой. — Рождественский бал — апогей глюков метатренинга, ибо как раз в это время заканчивает устанавливаться личная связь с планарами. Народ с ума сходит. Вам в зал разве что под охраной соваться. — С нами, например? — почти мурлыкнул Матей, глаза которого горели от какой-то идеи. — Возможно, это будет лучшим выходом. Просто подберем костюмы к вашим платьям и все. — А вы сами с ума сходить не планируете? — как бы между прочим поинтересовался Фрей. — В крайнем случае, свихнетесь вместе с нами. А это весело. Рома покачал головой: — У нас больше всего проблем у малыша Аяна. И кого к нему приставить? Его? — он кивнул в сторону Анжея. — Так ему самому охрана может понадобиться. — Ко мне только законченный камикадзе сунется, — с самодовольной улыбкой пропел Сказочник. — Репутация — страшная штука. — Не пугай их, — восточным болванчиком покачал головой Санада. — Это лишнее. Они и так наслышаны. — Таким образом, я буду лучшим охранником для малыша Аяна. Но если вы так настаиваете, то заботиться о вашем очаровательном хронике может Айвен. — Или я, — негромко подал голос Тимур. — Молчать гусары, — предупреждающе вскинул он руку. — Я буду в костюме. — А пока ты будешь отгонять своим грозным взглядом от малыша других, кто-нибудь уведет Чеда, — фыркнул Фрей. — Но хоть к Аяну не полезешь. Аян вскинулся, но, поймав теплый взгляд Ромы, сник. — Я сам могу за себя постоять. — В общем и целом, решать, конечно же, вам, — резюмировал поляк, потягивая сок из своего стакана. — А что же ваш ретировавшийся друг? Тоже в платье рядиться будет? — Вот, кстати, — тут же отреагировал Фрей, заработав еще один внимательный взгляд Матея. — Судя по его платью, ему охранников нужно аж два. И желательно из выпускников, раз уж кураторы не участвуют. — Это точно, — Ромка покивал, вспомнив выбранное Симой платье. — Язык без костей, — пробормотал Тимур. — Но в языке костей быть и не должно, — нахмурился не понявший идиомы Чед. — Это особенность человеческой анатомии. — Да, думаю он в курсе, — усмехнулся Анжей, великолепно понявший о чем речь. — Ну так что, дамочки? Тогда сами выбирайте себе кавалеров, — выдал Айвен и поудобнее устроился за столом. — Может, жребий бросим? В фанты поиграем? — Фрей отзеркалил его жест, и Матей тихо рассмеялся. Определенно, этот тип ему нравился. Своей свободой и незажатостью. — Хорошая идея, мне нравится, — согласился он. — Предлагаю как-нибудь собраться и разыграть. А если ваш хмурый друг присоединится — будет совсем хорошо. — Мы ему непременно передадим это очень важное предложение, — хмыкнул Тимур. — А с чего это вы такие добрые, отзывчивые и заботливые? За вами благотворительности как-то раньше не водилось. — Поводов не было? — Матей улыбнулся ему почти нежно. — На первом курсе нас самих бы кто опекал. На втором разбирались меж собой. А тут такой шанс добавить очков в карму. К тому же нам всегда нравились особо замороченные. — Зато честно, — Рома покусал губы и решительно встал. — Спасибо за компанию, парни, но надо сходить проведать тут одного… Булочек ему там принести… — Винца, водочки, — дополнил Фрей. — Ладно уж, вали. За малышом я присмотрю. Чтобы ни в чьи шаловливые ручки не попал. Рома звонко чмокнул воздух, помахал остальным и сбежал, действительно прихватив с собой пакет с булочками. — Ну как же вы меня достали, — Аян со стоном опустил голову на стол. — Я не маленький! И… может, я хочу попасть в чьи-нибудь «шаловливые ручки»?! — О как… — Фрей озадаченно примолк. — Так! И вообще — отстаньте от меня! — Гиперопека еще никому на пользу не шла, — понимающе улыбнулся Санада. А потом вдруг добавил: — Если захочешь, я потом расскажу тебе лично одну историю. Тебе решать что с ней делать, но надеюсь, что выводы хотя бы для себя ты… сделаешь. Не надо «присматривать». Нужно просто внимание и участие. Не более и не менее того. — Я не против ни того, ни другого. Но… черт, — Аян снова сник, стараясь не смотреть в сторону потемневшего Фрея. — Что, все так плохо? — не зная, кому сочувствовать, Айвен переводил взгляд с одного на другого. Аян покачал головой, упорно не поднимая глаза, так что отвечать пришлось Фрею. — Просто наш ма… Аян для вашего брата — все равно что мед для пчел. И пару раз он чуть по-крупному не влип. Это необходимость. — Я имел беседу с Патриком в этой связи, — пояснил для него Санада. — Рыжий остался жив? — деловито уточнил Анжей. — Вполне, — кивнул Кунимицу. — Просто я дал понять, что Аян не для него точно. И что могу рассердиться, если увижу поползновения еще раз. Фрей встревожено вскинулся, а Айвен развел руками, обращаясь к Аяну: — Не повезло тебе, парень. Похоже, это и правда необходимость. Потерпи еще немного. — А у меня выбор есть? — Аян рассеянно гонял чаинки в чашке. За вспышку было чуть-чуть стыдно. — Не особо, — Матей улыбнулся и потянулся. — Ну что, время не резиновое. Не знаю, у кого как, а у нас факультативы. — У меня тоже, — Фрей поднялся первым, сгребая пустую посуду. Аян покосился на него: — Я с Чедом пойду. — Думаешь, у Тимура факультативов нет? — Так день белый, — Аян упрямо сдвинул брови. — Спасибо, но так будет лучше. — Только осторожней, — поколебавшись, отозвался Фрей. — А то меня Рома убьет. — Все будет хорошо, — заверил его Шеннон, окончательно приговоривший все, что выдал ему Ширинский. — Будет, — убежденно заявил Анжей, на секунду прикрыв глаза. — Там по дороге будет декан, препод по литературе и еще, кажется, Лемешев. Так что никаких приключений не намечается. В общем, парни, думайте. — Спасибо, — кивнул Чед, поднимаясь из-за стола вслед за всеми. — Хорошего вам дня. *** — Неважно выглядите, господин Бехерович, — ректор присел на соседний зубец стены и протянул термос. Прикольно, но термос с чаем или кофе, шоколадом или какао давно и прочно стал привычной штукой. Незаменимой практически. Даже посиделки во внутреннем дворе не обходятся без пледа и термоса с чем-нибудь горячим и вкусным. — Всяко бывает, — пожал плечами Сима, тем не менее принимая металлическую тяжелую колбу. Все-таки какао. Мягкий аромат, шоколадный вкус, но нет шоколадной же тяжести. — Настроение не айс… — Не свойственно вам, — Линдстрем был, как всегда, тепло одет, хотя парка и не застегнута. Зато грубой вязки шарф до самого носа скрывал лицо. — Обычно вы куда бодрее духом. — Ну не быть же мне клоуном перманентно постоянно? — отчего-то Сима чувствовал себя законченным эмо. Не страусом, а этим, с розовой челкой, вздыхающим и вечно страждущим. — Вы всего лишь холерик, так что эмоциональные всплески естественны для вашего типа темперамента. — У вас тут таких холериков как я — овердофига, — возразил Сима, отпивая какао из кружки. — Но вы все равно болтаете на стене со мной, а не с кем-то другим. — На то, как всегда, есть несколько причин, — спокойно сообщил Линдстрем. — Во-первых, ваше внутреннее состояние сейчас действительно вам совершенно не свойственно, и оно меня… беспокоит. Во-вторых, вы хандрите уже неделю и это замечают ваши друзья, несмотря на все ваши попытки вести себя как обычно. И в-третьих… Если вы еще помните наш разговор, я чувствую ваше состояние. — И можете исправить? — Сима поглубже зарылся в плед, стараясь не смотреть на викинга. Запечатление? Связь? По этой причине он чувствует? Только почему-то он сам, Сима Бехерович, нихрена не чувствует Линдстрема. — Я просто хорошо себя контролирую, — точно услышав его мысли, улыбнулся тот. — Контроль вам будут читать на втором курсе, когда он будет необходим. Исправить… могу, но это будет грубым вмешательством, которое оставит след. Тебе самому надо разобраться в своей проблеме, Симеон. Я, знаешь ли, не фея-крестная. — И что по-вашему со мной творится? — внутри плеснула злость. Конечно, он далек был от мысли что Линдстрем действительно не понимает. Он препод, ректор, он со студентами возится не первый год. Может, преподам даже какую-нибудь особую психологию читают. Типа «проблемы переходного возраста у будущих спец-технологов». — Ты чувствуешь себя одиноким, — не в бровь, а в глаз. — Никому не нужным. Тебе нравится кто-то из твоего окружения, но у того парня сейчас тоже начинается процесс становления, запечатления, и еще много чего, так что ты чувствуешь себя оторванным и брошенным. — А это не так? — не выдержал Сима. — Конечно не так, — и снова в голосе викинга слышалась улыбка. Свет снизу сюда не достигал. Вернее, чуть-чуть разгонял темноту. Зато отсюда отлично видно звезды и силуэты гор. И еще силуэт Линдстрема. — Вы убедитесь в этом. Правда не сейчас. Через много лет. Дружба, которая рождается здесь, останется с вами. А если вы решитесь на любовь с представителем одного с вами пола, это чувство вы пронесете через годы. — Даже если оно безответно? — Это ведь тоже чувство. И опыт, — спокойная уверенность в голосе. — Вы были влюблены когда учились? — недоверчиво уточнил Сима. — Мы все влюбляемся, — усмехнулся Линдстрем. — Рано или поздно. — А если б я влюбился в вас?.. — Пауза не была ни долгой, ни давящей, ни отчаянной. Отчего-то Сима знал, что на самом деле Линдстрем не удивлен даже. Вопросом не удивлен. Потому — тщательно взвешивает каждое слово. — Тогда я бы позволил вам утвердиться в ваших чувствах и эмоциях. Или убедиться в том, что это всего лишь игра вашего воображения. — Можно запутаться в безумном английском «you». И вообще в словесной вязи, что он плетет. Он прав. Во всем в общем прав. Но очень хочется побыть тем самым «эмо», который не страус. Сидеть на зубце стены, пить какао, завернувшись в плед, любоваться звездами и изо всех сил страдать, понимая дурость собственного настроения. — На самом деле в тебе есть еще и ревность. Ты привык быть центром внимания. Отсюда и твое позерство. В русском языке есть слово — «паяц». Иногда оно очень хорошо характеризует тебя. Но я склонен думать, что… все дело во внимании. Все придет в равновесие, Сима. Просто для этого нужно время. И терпение. И понимание что ревность это не то чувство, которое тебе нужно. Она хороша для любящих и любимых. А ты пытаешься ревновать, не полюбив. — Много вы знаете, — буркнул Сима. — Достаточно, чтобы делать определенные выводы… ты уж прости, не первый студент у которого такие эмоциональные задвиги. Хотя обычно такое творится курсе на втором-третьем, — покладисто согласился Линдстрем, отрываясь от облюбованного зубца и подходя к нему ближе. — Может, мне не хватает понимания и сочувствия? — Может, — кивнул норг. — Или это физиологическая реакция твоего тела на отсутствие нормального секса. Но ты — гетеросексуален, потому для тебя тяжело сознаваться самому себе в том, что тебе кто-то в этом плане интересен. — Может, — вздохнул Сима, возвращая термос. — Спасибо, господин Линдстрем. Поцелуй был обычным касанием губ. Наверное, норг знал что так будет. Потому что не оттолкнул. Хотя, конечно знал. Он ведь оракул. Он знал наверняка. Сколько существует вероятностей того, что Сима Бехерович его поцелует, стоя на стене замка? Сколько вероятностей того же события, но к примеру, в коридоре, в классе, или во внутреннем дворе? Губы твердые. Обветренные и жесткие. Но они молчат, позволяя его губам пробовать на вкус, гладить и греть. Молчат, прежде чем раскрыться, перехватывая инициативу. У губ горьковатый привкус. Травы. Вереск. Лаванда. Чабрец. Полынь. Губы очень уверены. Умелы. Они скользят, изучая его лицо, снова накрывают его рот, лаская так волнующе и так сильно, что колени слабеют, а голова начинает кружиться. Язык проникает в его рот, на короткое мгновение и… поцелуй прекращается. Зато грубой вязки огромный шарф обнимает его плечи и руки вместо куда-то пропавшего пледа. — На здоровье, господин Бехерович, — ответил норг, отстраняясь. — Доброй ночи и… не берите дурного в голову. Рефлексия серьезно мешает жить. — И долго ты собираешься от нас бегать? — в давно наступившей ночи голос Ромы звучал как-то… надтреснуто. Лавочка рядом со входом общежитие была пуста, зато в стороне темнел знакомый силуэт. — Спорт это движение, — оптимистично отбарабанил Сима. — Движение это жизнь, — он присел на скамью, кутаясь в курточку, точно опровергая сразу несколько тезисов. Дескать, нифига не бегу. Притомился от активной жизни, вот и отдыхаю. — Если решил свалить из нашей компании — то так и скажи, — сквозь зубы бросил Рома. — Я тогда тебе глупых вопросов больше задавать не буду. Свалить? Сима вздохнул. Слова Линдстрема все еще звучали внутри, намертво запечатленные в памяти поцелуем. Настоящим поцелуем, не вымороченным, не приснившимся. И еще помнилось много всякого, точно оттененное. Прикосновения. Улыбки. То, как смотрят друг на друга Аян, Фрей и Ромка. Им хорошо. Они тянутся друг к другу, притягиваются как магниты. И на самом деле… — На самом деле я среди вас лишний, — без обычных своих шуток-присказок проговорил Бехерович. — Вам без меня вполне себе отлично. Ты, Аян, Фрей… Тимур с Чедом тоже отлично справляются. А я просто громкий клоун, который путается под ногами и привлекает ненужное внимание. — Ты дурак или притворяешься? — Рома вздохнул почти обреченно. — Слишком все странно. И не понятно. И запечатление это еще. Бросает то к одному, то к другому. А на третьего сам косишься. Бред все, Серафим. Здесь нет лишних. Или это тебе после Викинга твоего так кажется? Ну да, куда уж нам с ним по сравнению. — Сам ты… — вспыхнул мгновенно Сима, но потом осекся. — Вот именно, Рома. Бросает. Меня вот не бросает. Вам интересно вместе. Интересно со старшими этими. А меня от них до печенок пробирает. Так что, как ни крути, а я левый. А Викинг… Викинг и есть. Ему я тоже не пришей кобыле хвост. — Не бросает? Определился уже, видимо, да, Сима? И чует моя задница, что дергаешься ты сейчас потому, что ты ему — «не пришей кобыле хвост»? И ты со старшими не разговаривал. Тут много про них говорят, а они другие совсем. — Какая чувствительная у тебя жопа, — зло восхитился Бехерович, уязвленный брошенными словами. И хотел бы заткнуться, проглотить рвущиеся с кончика языка слова, самому травиться ими. — Многое уже ощутить успела? — Я оракул, забыл? Это если ты про мои догадки. А если про другое… Я бы сказал, что зависть — плохое дело, но, боюсь, не оценишь. Ничего, Серафим, ощутить моя задница не успела. Тут ты меня обскакал, — Рома вышел из темноты, чуть бледнее обычного, с обветренным губами и непривычно темными глазами. — Вот именно, Рома, зависть — плохое дело, — выдохнул Сима, запоздало понимая, что целоваться с ректором на стене, где их могут увидеть — не самое здравое занятие. — Я не хочу ссориться, Силиверстов. Шел бы ты спать. Хреново выглядишь. Тот только покачал головой. — Забавно просто, как быстро ты перешел от страха за свою задницу к поцелуям с ректором. Не знал бы, как весело тут с этим делом — обозвал бы тебя лицемером. Ты ведь рассказывать не собирался, да? — Некоторые вещи не стоит обсуждать, — Сима прищурился. Какая-то мысль не давала покоя. Не мысль еще даже. Неоформившееся, но такое ядовито-острое нечто. Нечто, могущее объяснить очень и очень многое. И многое расставить по своим местам. — Я не лезу в твои с Фреем дела. Хоть и вижу, как он облизывается на тебя. — Он облизывается на Аяна, но малыш слишком хорошо умеет держать на расстоянии, даже если сам этого не хочет, — хмыкнул Рома. — Все слишком сложно, чтобы можно было что-то однозначно сказать. И запечатление это еще. Тебе повезло, что в твоем случае это случилось быстро. По крайней мере, не кидало из стороны в сторону. — А ты что же, ревнуешь? — и снова мысли. То самое, сказанное сегодня норгом. То, что происходит сейчас в институте, пройдет сквозь жизнь. Привязанности. Дружба. Любовь. — Кого и к кому? — Даже не знаю… Аяна к Фрею? Фрея к Аяну? — пожал плечами Сима, а потом вдруг выдал: — Меня к Викингу? — Какой выбор. И все такое вкусное. Прям и не знаю, что больше нравится, — усмехнулся Рома, сделал шаг вперед и навис над сидящим Симой. — А если все и сразу? Перебор будет? — Определенно, — убежденно кивнул Бехерович, слегка подвинувшись, точно уступая ему место рядом. — Реши кого сильнее. А то прям собака на сене получается. — Я ни к кому не лезу, Сима. И никому не мешаю. И… извини. Мне не стоило вмешиваться. Больше не потревожу. — А еще меня дураком называл, — фыркнул Сима. — Считай, что я такой себе психолог. И мы решаем твою проблему. Начал говорить, так заканчивай. Тебе нравится Аян? Тебе нравится Фрей? — Не начинай. Тему Аяна и Фрея не я поднял, а ты. И ты мастер переводить стрелки, я в курсе. Я был бы счастлив, если бы парни нашли друг друга. У Фрея комплекс всеобщей мамочки, а Аяну смертельно нужен кто-то, кто бы его прикрывал. — Окейно, — покладисто согласился Сима. — Чью тему я не поднимал? Я и Викинг? Не смеши, он препод, хоть я и являюсь его оператором, мне до него как до другой галактики пешком. И то, что мы… целовались… нифига не значит. — Я так и понял, — Рома вскинул голову, несколько секунд смотрел на яркие, такие большие звезды, чуть подрагивающие в холодном воздухе, а потом выдохнул еле слышно. — Это никогда ничего не значит. Только потом… Ладно, пора мне, пожалуй. Не сиди долго, замерзнешь. — Что потом? Нет никакого потом, Рома. Я боюсь всего этого. До усрачки боюсь. Я боюсь в конечном итоге стать геем. Я боюсь, что буду спать с парнями. Я убеждаю себя в том, что все нормально, если, блядь, наша ситуация, вообще, может нормальной называться. Мы учимся во вселенной, где, сссука, «всегеи» по умолчанию. А если нет, то все равно таковыми окажутся. И я в том числе. Потому что я, блядь, ревную, понимаешь?! Чувствую себя лишним! Этого разговора ты хотел?! — Я всего лишь хотел понять, какого черта ты от нас шарахаешься, — Рома обмяк, немного поколебался, и сел рядом. — Вы отлично смотрелись там, наверху. И тебе нравилось. Это не сделает тебя геем. Ты вряд ли станешь западать на проходящих парней. И когда все закончится, может закончиться и это. Не знаю, кого и к кому ты ревнуешь, но ты не лишний. Мне тебя не хватает. — Клоуна, позера и законченного придурка? — Сима поколебался, а потом мысленно плюнул и обнял его за плечи. Рома немного опешил, а затем притянул его поближе. — А ты клоун, позер и законченный придурок? Просто тебя. Под зажмуренными веками Симы защипало, а в горле застрял противный слезный ком. И ни туда его, ни сюда. Прав был Линдстрем. Прав, сука. Оракул, он просто все видел и все знал. — Позер, придурок и реву как девка. Но мне тебя тоже до чертиков не хватает, Силиверстов. Никогда б не подумал, что однажды кому-то признаюсь, что ревную и что мне его не хватает. — Так ты меня ревнуешь? — Рома на миг прижал его к себе еще сильнее и взъерошил и без того встрепанную шевелюру. — К Аяну и Фрею? Точно придурок. Нашел к кому. Оно, конечно, все сложно, но не так. И прекрати шарахаться, а то парни тоже уже волноваться начинают. И старшие — не страшные вовсе. — Ближе тебя у меня здесь никого нет, — вздохнул Сима. — Так что это не удивительно… Линдстрем меня расколол в два счета. — Он взрослый и умный. К тому же оракул, — усмехнулся Рома, расслабляясь. Помолчал немного, а потом чуть насмешливо поинтересовался. — Целоваться-то хоть тебе с ним понравилось? — Если бы за умение целоваться давали докторскую степень, он бы точно в этом достиг высот, — Бехерович старательно отвел от него взгляд. Это и впрямь было круто. Даже очень. И будило в теле совершенно и четко определенные желания. — Он взрослый и опытный. Слухи говорят, что он спит со своим секретарем, — Рома чуть сполз вниз, закидывая голову на спинку скамьи. — Это запечатление? Или он просто так тебе нравится? — Я не знаю, — покачал головой Сима. Задница подмерзала. Поясница тоже. В довесок ко всему — усилился ветер, загонявший со стороны гор тяжелые неповоротливые кучи облаков. — Наверное, в постели он вообще бог, но отчего-то проверять это мне как-то не очень хочется. — Вот это и есть самая большая проблема, когда ты не знаешь, не можешь понять, что происходит. И тянет тебя к человеку потому, что ты на нем замкнулся или потому что он просто тебе нравится. Хреново на самом деле. Тимуру повезло, он сразу все понял. Хотя дай им время — и они станут таки настоящей сладкой парочкой. — Тим третьекурсник, а мы первоклашки. Может, наше замыкание нас на самом деле еще ждет? Может, норг на самом деле все тормозит и старается не замкнуть меня на себе. Может он что-то видит? — Сима тяжело поднялся на ноги и протянул Ромке руку. — Пошли спать. Я просто с ног валюсь. Рома вскинул бровь, покосился на протянутую руку и лукаво сузил глаза: — Если я тебя сейчас поцелую — ты попытаешься мне в морду дать? — Давай лучше я тебя, судя по постановке вопроса, ты мне в морду не дашь совершенно точно, — хмыкнул Сима. — Да ну тебя, — Ромка отразил его смешок и рывком встал. — Всю романтику испортил. Пошли уж, чудовище… А то отморозишь себе еще крылья, какой из тебя серафим будет. — Вот так и воспылаешь добрыми намерениями… — нарочито печально вздохнул господин Бехерович, грубовато обнимая его и широким шагом направляясь ко входу в общежитие. — А тебя еще и чудовищем окрестят. — Скажи спасибо, что это я еще ласково, — Рома вскинул голову, нашел взглядом окно своей комнаты и еле заметно улыбнулся. Светится. — И с Аяном поговори. Ты, может, забыл, но вы с ним в одной комнате живете. И твой суровый в последнее время вид здорово на малыша действует. — И нифига не суровый. Суровый — Черный Плащ, а я просто маленький Симочка, и никого своим видом напугать не могу, — пропищал Сима, подталкивая его впереди себя в распахнувшуюся дверь. — Вот и скажи Аяну об этом. А то он уже бояться начинает, — Рома безропотно позволил довести себя до блока, но в пустом холле остановился. Повернулся к Симе, явив электрическому свету свое уставшее лицо. — Я рад, что ты — снова ты. — Тебе точно нужно отдохнуть, — Сима кончиками пальцев погладил его щеку. А потом, поняв, что позволил себе лишнее, отдернул руку. Не стоило. Нельзя так. — Спокойной ночи, Ромка. Силиверстов улыбнулся одними глазами, кивнул и направился к себе. — Спокойной ночи, гроза маленьких аянов, — на мгновение поднял руку, изображая вулканское приветствие, и скрылся за дверью, на мгновение выпустив и тут же оборвав недовольное: «Наконец-то» Фрея. Аян трудно засыпает, но потом спит как убитый. Сима помнил об этом. Но сомневался, что Аян устроился спать. Он помнил, как настороженно на него косился японец. И как раздражался время от времени в ответ на его шумные выходки. Как едко пытался его задирать Фрей. И как нейтрально-спокойно к нему относились Тимур и Чед. По всякому выходит, что на самом деле больше всех о нем переживал Ромка. Ромашка-Ромка. Серый от недосыпа. Глупо все. По-дурному глупо. Он тенью скользнул в комнату, тихонько притворив за собой дверь. Спать. И главное чтоб ничего не снилось. Так лучше всего.