К лучшему

- О, я понял. Это шутка такая дурацкая, да? - спрашивает Миюки, и в его вздёрнутой брови скепсиса больше, чем снега за окном. Кстати говоря, снега и правда дофига. Фуруя радуется как белый медведь, выпущенный из столичного зоопарка в естественную среду обитания, но остальные его восторгов не разделяют: середина ноября только, а у бейсбольного клуба Сэйдо по утрам и вечерам вместо пробежки наклоны с лопатой, мокрые кроссовки и замёрзшие до онемения пальцы - биту держать невозможно. Но всё эти экзекуции остались где-то там за окном пару часов назад, а сейчас ребята, сытые и отогревшиеся в ванной, сидят в пятой комнате. И страдают какой-то фигнёй. Курамочи полностью согласен с Миюки: всё это походит на какой-то банальный прикол, вот только бутылка из-под газировки, которая снова - снова! - указывает горлышком в его сторону, самая обыкновенная, Курамочи сам гонял Савамуру до автомата и сам же эту газировку выпил. Так что никакого прикола нет, и Курамочи лишь поднимается со своего места, тянется, уже привычно наклоняя голову влево, и целует Миюки. Снова. А Миюки кладёт тяжёлую ладонь ему на затылок и приятно гладит большим пальцем за ухом, отвечая на поцелуй. Интересно, сколько секунд можно целовать Миюки, чтобы остальные не поняли, как Курамочи это нравится? Впрочем, он всё равно не считает, только приоткрывает глаза на секунду и тут же закрывает снова. Потому что Миюки - без очков - смотрит на остальных, целуя его, и с ракурса Курамочи этот взгляд впечатляет до сбившегося дыхания. - Может вы просто отдадите бутылочку нам, а сами уединитесь?! - пыхтя, спрашивает Савамура - первый, у кого сдают нервы. Курамочи чувствует след улыбки на своих губах, прежде чем Миюки отпускает его. Фуруя в упор пялится на них двоих, приоткрыв рот, Сачико с Юи о чём-то шушукаются, также не отрывая взгляда, Савамура, кажется, пытается испепелить силой мысли и жаром румянца, и только Харуно, зажатая между Савамурой и Фуруей, смотрит строго в пол, спрятавшись за чёлкой. Миюки в последний раз проводит пальцами по шее, тепло его ладони стекает с кожи, и Курамочи возвращается на своё место между Юи и Сачико, которые перестают шептаться, но продолжают обмениваться многозначительными взглядами. Курамочи всю эту значимость никак не понять, девчонки слишком странные: они хотели свести Савамуру и Харуно, а он случайно их подслушал, и, собственно, так дело и дошло до этой дурацкой игры в их комнате. Только заявленная парочка никак не сводится, а они не делают ничего, чтобы исправить столь бедственное для их подружки положение. С другой стороны, ему-то какая разница? У Курамочи были свои планы на этот вечер, так что он встряхивается и снова раскручивает бутылочку, уже даже не задумываясь о том, на кого укажет горлышко. Это в первый раз было неловко, когда бутылочка встала ровно между ним и Миюки, словно стрелка компаса. Конечно же он пытался вразумить публику, что парни не должны между собой целоваться, но тут Миюки, сволочь такая, решил взять на слабо точно также, как сам Курамочи разводил его на эту игру. Конечно же Курамочи не мог дать задний ход. Конечно же Курамочи не мог не облажаться. - Я так и знал, - тихо сказал Миюки, отстраняясь, когда Курамочи так и не разомкнул губы. А потом Савамура хихикнул - и у Курамочи вмиг сорвало резьбу. Потому что нихера Миюки о нём не знал и знать не мог, эта информация более конфиденциальна, чем гопническое прошлое, детские фотки и пароли от соцсетей. Курамочи засосал его так, что все находящиеся в комнате дар речи потеряли, вложил в этот поцелуй всю злость и добился желаемого результата. Вот только охуевшим видом Миюки он наслаждался ровно до тех пор, пока чёртова бутылочка снова не провела между ними прямую. А потом ещё раз. После четвёртого раза Курамочи с Юи поменялись местами, но бутылка, как примагниченная, указывала то на Курамочи, то на Миюки. Проклятье какое-то! - Да вы издеваетесь! - ревёт Савамура. - По-моему, мы зашли в тупик, - делает вывод Миюки, когда раскрученная бутылочка снова указывает на него своим горлышком, словно дулом пистолета. - Всё, нахрен, сворачиваем лавочку! Это уже даже не смешно, - поддерживает Курамочи. - И правда, - соглашается Юи. - Да и поздно уже, нам пора идти. - Ага, пока, ребята! - соглашается Сачико, подхватывая полуобморочную Харуно под руку. - Мы тоже пойдём, всё равно фигня какая-то выходит. Фуруя! Пробежка перед сном! Я тебя сделаю, - ухмыляется Савамура, натягивая тёплую олимпийку. - Не проиграю, - категорично заявляет Фуруя, и они, препираясь, выходят из комнаты вслед за девчонками. Только когда дверь за ними захлопывается, Миюки медленно поднимается и шагает к двери - улыбка его настолько кислая, что у Курамочи едва изжога не начинается, честное слово. - Куда собрался? - спрашивает Курамочи, потому что Миюки, видимо, это нужно - чтобы его остановили. Ладно, Курамочи не сложно, он может даже за руку схватить. И дёрнуть на себя, раз уж Миюки даже подойти сам не может. - Что ты делаешь? - смеётся, зараза. Постоянно смеётся, лыбится, тянет губы в этой своей поганенькой усмешке... А безвольные пальцы в ладони Курамочи подрагивают - и сжимаются в кулак. - В последний раз бутылочка указала на тебя, - говорит Курамочи. Окей, если этому упёртому засранцу так нужна причина, он её найдёт. Остаётся только надеяться, что дальше Миюки сам покатится по наклонной - не всё же Курамочи его пинать, правильно? Миюки-таки делает нерешительный шаг навстречу, медленно разжимает кулак, и их шершавые мозолистые ладони соприкасаются - и вот тогда Курамочи пронимает. Он без понятия, что происходит, но это совсем не то, что было недавно на глазах у их кохаев и менеджеров. В игре он наслаждался их офигевшими рожами и собственным бесстыдством, но теперь рисоваться не перед кем, наносная бравада осыпается с него серебряной чешуёй, оставляя лишь это странное чувство, от которого горло сжимается. И вот теперь Курамочи понимает, отчего щёки Миюки розовеют, почему он смотрит на их сцепленные пальцы, а не ему в глаза. И теперь уже самого Курамочи сковывает нерешительность, зато Миюки набирается смелости. Так они не целовались ни разу за всю игру. Да что там, Курамочи так, наверное, не целовался ни разу за всю свою жизнь. Не кидаясь в сумбурные ощущения мокрого касания языков, а медленно, пробуя, отмечая ответные реакции. Отрываясь ненадолго, чтобы поднять взгляд на глаза, потом опустить на губы - и снова коснуться их своими. Совсем непривычно, так медленно и завораживающе. Сколько они простояли так посреди комнаты, Курамочи не мог бы сказать. Казалось, будто вся ночь промелькнула за окном, размазав по небу розоватые сумерки, а может так и есть - и Курамочи плевать, куда в таком случае пропал Савамура. Потому что Миюки кладёт ладонь на бок, чуть выше пояса его спортивных штанов, стискивает ткань футболки в кулаке и тянет ближе к себе. А Курамочи поддаётся и льнёт всем телом, только в этот момент осознавая, как необходимо было это прикосновение, этот первый шаг за грань. Его срывает без тормозов по отвесному спуску, и остановиться уже невозможно - не хочется - не нужно останавливаться. - Что такое, Миюки? Где скромность потерял? - облизывая губы, усмехается Курамочи. - А ты где так целоваться научился? - переводит стрелки Миюки. - У меня было бурное детство. И я не только целоваться умею. Курамочи берёт ладонь Миюки, лежащую на талии, и опускает её себе между ног, сам же задыхается от этого прикосновения, но продолжает нагло заглядывать в широко распахнувшиеся глаза Миюки, чувствуя, как с его нарастающей нерешительностью возвращается уверенность в себе. А потом Миюки сжимает пальцы и проводит ими вдоль твёрдой линии под мягкой тканью спортивных штанов - и Курамочи жмётся к нему бёдрами, изгибаясь в пояснице и не сдерживая резкого вздоха. - Чему же ещё ты успел научиться? - спрашивает Миюки, обводя кончиком носа кромку уха. «Поймал волну», - понимает Курамочи, замечая, как изменился голос Миюки. Исчез привкус небрежности и растянутые гласные, но появилась глубина и едва заметная хрипотца. Прекрасно. Курамочи не отвечает, только опускается на край пустующей кровати, тянет Миюки ближе к себе и смотрит на него снизу вверх, снова облизывая губы. Курамочи готов поклясться, что видит, как на коже Миюки выступает испарина - о чём, интересно, он думает? Не так уж много вариантов, в такой-то ситуации. Курамочи ухмыляется своим мыслям и без вопросов развязывает шнурок у Миюки на штанах. Медленно, давая осознать ситуацию и смириться с происходящим. Миюки не дёргается, наблюдает внимательно, а когда Курамочи проводит ладонями по его ногам до самых лодыжек, стягивая ткань - сам переступает и отпинывает штаны в сторону. - Если это какой-то прикол, то сейчас самое время остановиться, - в свою очередь предупреждает Миюки. - Если это кажется тебе прикольным, то чувство юмора у тебя ещё дерьмовей, чем я думал, - отвечает Курамочи. Какие уж тут приколы, когда у него перед лицом чужой член, прикрытый лишь тонкой тканью свободных трусов? Курамочи коротко выдыхает и, забравшись пальцами под футболку, поднимает её вверх, оголяя торс. И сколько бы раз он ни видел Миюки в общей душевой, а сердце замирает именно сейчас, когда они наедине, когда можно дотронуться - и мышцы под гладкой кожей тут же напрягутся, очертив красивый рельеф. Курамочи не спешит, но Миюки, видимо, уже не может терпеть и сам стаскивает футболку через голову, чудом не уронив очки. А после, немного подумав, снимает и их, аккуратно откидывая на койку Савамуры. И застывает так, не зная куда деть руки. То ли смешной, то ли сводящий с ума, Курамочи не может разобрать, что чувствует к нему в этот момент. Миюки с самого начала вызывал у него неоднозначные эмоции: поначалу его просто хотелось пришибить каждый раз, как он открывал свой поганый рот, и вот правда, вряд ли кто-то из их общих знакомых не испытывал это желание хотя бы раз в день. Чуть позже Курамочи заслужил своё право отвешивать дружеские пинки и затрещины - пусть друзьями они с Миюки были так себе, но раз тот позволял себе жалить остроумием, то Курамочи не собирался оставаться в должниках, и использовал свои методы выражения симпатии. Как между этими провокациями и подзатыльниками они стали настоящими друзьями, Курамочи не заметил, зато он точно помнит момент, когда в голове замкнуло, и он увидел в Миюки не только одноклассника, товарища по команде и друга. Они возвращались с вечерней тренировки, довольные и уставшие. Силуэт Миюки на фоне закатного розово-оранжевого неба казался почти чёрным, но его улыбку ещё можно было разглядеть. Тёплый ветер кинул в лицо запах растёртой травы, нагретого солнцем дерева, почти выветрившегося пряного одеколона и свежего пота, а Миюки остановился, снял спортивные очки и пальцами зачесал чёлку назад, прикрыв глаза. Курамочи тогда споткнулся и чуть не пропахал носом беговую дорожку, а Миюки ржал над ним до самой общаги, но этот момент... Он будто замкнулся в стеклянном шаре памяти, и если б Курамочи умел рисовать - смог бы воспроизвести каждую линию и все цвета с фотографической точностью. А может всё было не так, и он просто придумал себе кучу сопливо-романтичных деталей - это не имеет значения. Важно лишь то, что в тот вечер Курамочи втрескался в Миюки окончательно и бесповоротно. А сейчас добился если не взаимности, то хотя бы согласия - и теперь Миюки никуда не сбежит от него. А сбежать ему хочется, Курамочи чувствует это собственными ладонями в напряжённых мышцах, во взгляде Миюки, в его дыхании - и сжимает пальцы, впиваясь в бока - чтобы прекратил думать фигню. Поздно уже давать задний ход, теперь только вперёд. Курамочи оглаживает крепкие ягодицы, толкает Миюки к себе и вжимается лицом в твёрдый живот, прихватывает губами волоски под пупком, прилизывает, чувствуя солёный привкус пота, и сдёргивает трусы вниз - вставший член мажет под подбородком влажной головкой. У Курамочи рот наполняется слюной, так хочется взять его в рот, почувствовать эту тяжесть на языке. Но нет, не сейчас - нельзя же вываливать на Миюки всё разом, спугнуть нельзя. Поэтому Курамочи отпускает его, стаскивает с себя одежду и, широко расставив колени, тянет Миюки ближе, откидываясь спиной на кровать. Жар и тяжесть накрывают Курамочи в один миг, Миюки лижет шею, линию челюсти, громко дышит в ухо, а у Курамочи выбивает последние предохранители, потому что каждое движение Миюки вверх по его телу, это скольжение по влажной коже, твёрдый член, скользящий между ягодиц, и крепкий торс, которым Миюки притирается к его собственному члену, всё это вместе даёт слишком много ощущений. Курамочи тонет в них и боится сделать вздох - захлебнётся. А Миюки жаркий, влажный, напряжённый, чертовски сильный - он двигает бёдрами так, будто они уже на самом деле занимаются любовью, сжимает плечи Курамочи, вдавливая его своим весом в кровать, подаётся вперёд так быстро, резко, даже немного больно, и эти ощущения идеальны. Если бы Курамочи нужно было вывести эталон ритма, он бы списал все показатели с Миюки, потому что так попадать друг в друга с первого раза просто невозможно, а Миюки будто мысли читает, и касается, давит, сжимает именно там и так, где нужно больше всего, Курамочи даже направлять его не надо. «Как же так?» - мелькает мысль в голове Курамочи, - «Столько времени проебали, а могли бы начать всё это раньше!» Жалко этого потерянного времени, всех упущенных возможностей, когда они оставались в ванной наедине и молчали, а можно было просто протянуть руку, коснуться, обменяться взглядами - и молчать дальше, сдерживая стоны и резкие выдохи. Как сейчас, обхватить его талию ногами и приподниматься навстречу каждому новому движению, чувствовать, как ритмично напрягаются и расслабляются его мышцы, нагонять свой оргазм, долгий, острый насколько, что орать хочется. И, чувствуя скользящие по коже тёплые капли, понимать с удовлетворением, что Миюки сейчас также хорошо. Это круче собственного оргазма - ощущения вытекают из тела, впитываясь во влажные простыни, а удовлетворение остаётся тёплым сбившимся дыханием на коже, блеском в глазах Миюки, довольной, едва заметной улыбкой на его красивых губах. И Курамочи понимает, что это не ошибка и не эксперимент - это начало чего-то нового, после чего вся их жизнь встанет с ног на голову, и неизвестно пока, к лучшему эти перемены, или нет. Не важно, всё просто станет по-другому, а Курамочи постарается всё сделать правильно - и ни о чём не жалеть. - Чёрт, это было... - О, завались, - просит он, перебивая Миюки. - Ты ртом говорить вообще не умеешь, щас херь какую-нибудь сморозишь и убьёшь всю романтику, блин. Миюки щекотно фыркает ему в грудь и едва различимо касается кожи губами в мимолётном поцелуе, а Курамочи чуть не раздирает на клочки от накатившей вдруг нежности. - С убийством романтики ты и сам неплохо справляешься. - Тогда тем более молчи. И можешь занять рот делом - целоваться у тебя неплохо получается. Курамочи стонет от неожиданности, когда Миюки снова скользит вверх по его телу, размазывая сперму между животами. Они целуются, и Миюки заваливает Курамочи набок, едва не спихивая его с края кровати. А потом за окном раздаётся вопль Савамуры: - Последний круг! И Курамочи всё-таки падает с кровати, впопыхах Миюки натягивает его трусы, а сам Курамочи надевает его футболку, но Савамура бегает быстро, так что времени переодеваться нет, и они, как есть, вываливаются из комнаты, едва успев взять одно полотенце на двоих. Они молча идут, соприкасаясь плечами, несмотря на то, что места в проходе и на троих хватило бы. Они встречают Харуичи и, завалившись в ванную, ржут как идиоты, вспоминая его удивлённый взгляд. Они отмываются чуть тёплой водой, а потом целуются, сталкиваясь мокрыми телами у выхода в раздевалку, едва не падают, когда Миюки поскальзывается, и снова смеются. Когда Курамочи возвращается в комнату, Савамура зовёт его поиграть в приставку, окно распахнуто настежь, а пустующая кровать ровно заправлена. Савамура не задаёт вопросов, не смотрит удивлённо, просто протягивает джойстик и, когда Курамочи усаживается рядом, приваливается плечом к его плечу. И только почувствовав эту молчаливую - от вечно шумного Савамуры, подумать только! - поддержку, Курамочи выдыхает и понимает: эти перемены будут к лучшему.