past

В совсем тёмной комнате, без единого лучика света, кажется, что так легче справиться со всем. Уйти в себя и закрыться от воздействия окружающего мира — легко, если честно. Ничтожно по сравнению с тем, чтобы натягивать на себя маску безразличия или какую-то придурковатую улыбку. Он ненавидит уже ту самую придурковатую улыбку. За окном, кажется, сейчас осень. Лето было вчера, а сегодня листва опала с деревьев, пожелтела. Моросит дождь, бегут какие-то нелепые ручейки. На улице грязно, слякотно — в душе тоже. Это, наверное, ошибка. Либо просто розыгрыш. Это никак не может быть правдой. Дни без него самые серые из всех, что когда-либо были в жизни у Юнги. Он уже взрослый мальчик, понимает, что, чёрт возьми, никто не может клясться в вечной любви. Никто и не обязан. «По прошлому не скучают» — думает он, но всё равно скучает. Где-то всё еще тлеет уголек надежды на то, что однажды, он придет, а Юнги простит. Хочется услышать его до невозможности дебильное «я так скучал», и чтобы он прижался к худощавому телу, которое стало ещё более костлявым из-за того, что кусок в горло не лезет. Юнги не бежит за ним, да и не бежал никогда вовсе. Он сам. Он сам влетел в его жизнь, ломая всё к чертовой матери, потом смеялся, в итоге плакал. Вообще-то, такое не прощают. Вообще-то, по всей квартире разносились приглушенные стоны и скрип старой кровати. И, вообще-то, Пак стонал далеко не под Юнги. Юнги тогда сказал «вы продолжайте, я подожду». И через минуту перед ним стоял на коленях тот самый Пак Чимин, который, если Юнги скажет хоть слово — заплачет. Мин молчит, Пак на грани истерики. Чимин дрожащими руками тянулся к штанине Юнги в надежде ухватиться, словно за свою собственную жизнь. Нет, не трогай. Юнги противно, вообще-то, теперь. Он шарахается в сторону от Чимина, который уже начал плакать, а Юнги ненавидит, когда он плачет. — Я любил тебя, — говорит он. В квартире тишина, пустота, мерзость и запах секса. Отвратительно. Разносятся первые всхлипы Пака, а крупные градины слёз давно уже падают на его колени, руки. — Уходи, — продолжает Юнги. — Убирайся, чёрт возьми. Просто уйди, — у Юнги, кажется, самого начинается истерика. Впервые в жизни. «Уйди» — вторит как мантру, смотря на Пака сверху вниз. Голые плечи Чимина содрогаются в плаче. Юнги уходит сам. И с того момента всё пошло не так. Юнги просто закрылся в своей однушке и не ест по несколько дней. Мобильный давно отключен, а звонки в дверь он успешно игнорирует. Приходят Намджун с Джином и Хосоком. Приходят Чонгук с Тэхёном. Приходят все вместе и каждый по отдельности. Каждый просит открыть дверь и не глупить. Каждый думает, что Юнги сейчас как никогда нужна поддержка, но единственное, что ему нужно — это машина времени, чтобы вернуться и никогда не узнать Чимина. В бледных руках одна за другой тлеет сигарета — Юнги тлеет с ней. Сил нет никаких. Желания тоже. Что-то скребется со стороны входной двери и Юнги думает, что его пришли ограбить, убить, изнасиловать, да боже, делайте что хотите, берите что хотите. Ему плевать. Жаль, ведь это всего лишь Хосок сделал дубликат ключей и сейчас с улыбкой на устах расшнуровывает свои кроссовки. Он подходит к Юнги, как бы бьёт того в лицо с кулака, но несильно. Не настолько сильно, как хотелось бы, а потом припадает к губам друга. Юнги не отстраняется, но и не отвечает. Лишь смотрит на подрагивающие ресницы закрытых глаз напротив. Хосок отстраняется сам. Улыбается. Не менее дебильная улыбка, чем у Пака. Юнги прямо сейчас это бесит. Чон утыкается носом в район чужих ключиц и вздыхает полной грудью, вспоминая любимый аромат. — Знаешь, я вообще-то даже рад, что так получилось. Прости, из меня хреновый друг, — шепчет Хосок. — Хреновый, — соглашается Мин и кивает головой в подтверждение. — А ты слепой, раз не замечал за Чимином. — Слепой, — вновь соглашается. — И глупый. — И глупый. Как бы Юнги не размазня, нет. Но больно щемит где-то в груди. И, вроде бы, сердце кровью обливается, которая градусов в сорок. Хосок говорит «поплачь» и Юнги шлет его нахуй. Хосок смеется, Юнги хмурится. По прошлому не скучают? Ещё как скучают.