Непроизносимое

— Пойдём, — он берёт её за руку и тянет вдаль. Она прижимает к груди столько лет хранимую ей скрижаль. Взмах её ресниц грациозней движения птичьих крыльев, Все её мысли сводятся к «кем мы стали» и «кем мы были». Каждый шаг отдаётся в голове тарелками, барабанами, Солнце прячется в тучах, но не за шторами — за мембранами (Тонкими оболочками жизни счастливой, наполненной горькими мыслями). Она сверяет происходящее с гороскопами и удачными числами. Движенье вперёд по дуге серпа, как учили, без ускорения. Ей сохранить дыхание, чтобы сбежать от решения. Ангел и демон, любовно обвив её шею руками, Просят смешать воедино рассвет и закат ванильными облаками. В нужной пропорции: с ложкой дегтя, щепоткой горчащей соли, Чей вкус уголкам её губ и улыбке знаком был до жгучей боли. В каждой трещинке её, в каждой его запинке Видится недостаток кофе или хорошей разминки. Кофе сбежал, сбежали несчастные пули, Свистнули мимо возможных ранок, легонько на них подули, Ласково обогнули тела белее февральских сугробов — Она и не дернулась, ей обещали давно, что «любовь до гроба», А у неё для смерти пока слишком мало счастливых дней — Его самолёты не видят сигнальных её огней. Она вычислила по крикам кукушки и мерцающим звёздам, Что всё, что отныне будет — у них будет очень просто. Только он не верил в приметы, случайности и в людей, Выбрав шёпот листьев вместо гомона площадей. Он всегда шёл своей, непротоптанной прежде дорогой, Он всегда был уверен, что схема не может быть строгой, Он всегда сомневался в судьбе и своих догадках, Он всегда знал, что если не рухнуло, значит, сложилось гладко… Мокрая трава запоминала четыре шага. У неё в сумке таблетки, бутылка воды и неженская почему-то отвага. У неё на сердце печать, а в руках скрижаль. А на ней, в уголке, примечанием жизни короткое: «Жаль».