***
Персиваль Грейвз терпеть не мог чужих прикосновений. Никаких рукопожатий, подбадривающих похлопываний по плечу или — боже упаси — объятий без особой на то надобности. Всё это позволялось только его матери, которая вот уже несколько лет как присматривала за ним с небес. Так уж случилось, что более на его пути не встретилось человека, которому он позволил бы прикасаться к себе просто так, без всякой на то веской причины. Но ещё больше, чем тактильные контакты, Персиваль Грейвс не выносил ощущения своей неправоты. И поэтому прямо сейчас, стоя на углу оживлённого проспекта с ощущением прижимающегося к нему тела (судя по всему, женского), он раз за разом прокручивал в голове каждую минуту заседания по делу Мэри Лу Бербоун, и никак не мог понять, что именно пошло не так. Обвинение задавало правильные, логичные вопросы, все документы были подняты и продемонстрированы, всё шло так, как и должно было. Но Геллерт Гриндевальд, эта чёртова белёсая моль, он соглашался со всем, что вменяли его подзащитной, и каким-то образом выплыл из этой трясины чистеньким, вытянув её за собой. «Да, Ваша честь. Но она их мать», — противно скрежетал в голове голос Гриндевальда. «Да, Ваша честь. Но спросите у них сами». Ублюдок вызвал приёмных детей Мэри Лу в качестве свидетелей. Естественно, они были запуганы до смерти и все, как один, твердили, что шрамы и ссадины они получили сами. То на лестнице споткнутся, то не заметят велосипедиста. И никто в зале суда не усомнился в их словах. Персиваль видел, как с каждой минутой заседания белеет лицо Тины Голдштейн, инспектора, заявившей о жестоком обращении с детьми. Мэри Лу Бербоун была отпущена из-под ареста прямо в зале суда. А Персиваль Грейвс стоял посреди улицы с завязанными собственным же шёлковым шарфом глазами и держал в руках табличку с незамысловато выведенным «обними меня» на ней. Это было унизительно. Но это было платой за самоуверенный спор. Аберфорт никогда не страдал отсутствием фантазии. На улице холодало. Персиваль изо всех сил надеялся, что условленные на сегодня три часа уже подходят к концу. Рядом послышались тихие медленные шаги. Кто-то остановился прямо напротив. Грейвс уже приготовился в очередной раз терпеть чьи-то руки вокруг своей талии, шеи, плеч, но ничего не происходило. Кто-то просто стоял напротив и смотрел на него. И это нервировало ещё больше. — Я не кусаюсь, — усмехнулся Персиваль, закатывая глаза, и услышал, как кто-то сделал два торопливых шага назад и тихо отошёл. Мужчина выдохнул. Через какое-то время Аберфорт содрал с его глаз повязку. — Ты отлично продержался, мистер недотрога, — весело оповестил он, легко толкая Грейвса плечом. — До конца недели всего четыре дня. Четыре дня, и ты свободен как ветер! Персиваль его веселья не разделял совсем. Он никогда не думал, что люди вокруг — такие любители обвивать ручонками незнакомцев, стоящих на улице поздним вечером.***
Второй проспоренный день вынужденных объятий проходил ничуть не легче. Персиваль хотел послать договорённость ко всем чертям, выбросить несчастную табличку в ближайшую урну и больше никогда, никогда не ввязываться в споры. Даже если на кону стоит дело Кэссиди Джонс. Люди то сновали мимо него огромным гудящим ульем, то будто исчезали с улицы совсем. Как будто собирались где-то в условленном месте, чтобы пройтись мимо всей толпой в назначенное время, и разбежаться по домам до следующей встречи. Над ухом в который раз послышался звонкий девичий смех, и к мужчине прижалась упругая женская грудь. Наверное, Грейвсу даже понравилось бы стоять вот так, объятым лёгким ароматом духов и мягким теплом, будь он падок на женщин. Но он не был. И на тесные восторженные объятия мог ответить только лёгким прикосновением рук к спине незнакомки и кривой ухмылкой. Когда людская орда в очередной раз рассосалась, Грейвс уже знал, что напротив него кто-то стоит. Он криво усмехнулся и раскрыл руки для объятий. Кто-то сделал шаг вперёд. Ещё один. Спустя какое-то время на талию, едва касаясь, легли руки. Персиваль привычным движением обхватил фигуру, собираясь легко коснуться спины, как делал это постоянно, но человек, подошедший к нему, дёрнулся, будто от удара, и отошёл. Мужчина услышал лишь торопливые удаляющиеся шаги, постепенно тонущие в очередном человеческом потопе.***
— Я тебя ненавижу, — обречённо выдохнул Грейвс, в конце рабочего дня принимая из рук Аберфорта знакомую до ломоты в суставах пальцев табличку. Тот лишь похлопал уклоняющегося от ладони мужчину по плечу и мягко рассмеялся: — Зато у тебя есть время на продумывание всяких там стратегий. Ты же любишь это дело. Персиваль недовольно глянул на него исподлобья, стягивая с шеи чёрный шёлковый шарф. — Может, придумаешь, как вернуть кого-нибудь за решётку. — Это ещё что значить должно? — буркнул Грейвс, завязывая шарф на затылке. Аберфорт лишь усмехнулся и пошёл прочь — в забегаловке за углом подавали восхитительную лазанью. «Вернуть за решётку. Ха! Я вообще-то адвокат, если ты не забыл. Я людей от решётки спасаю. Иногда», — шипел про себя Персиваль, затыкая противный писклявый внутренний голосок. Он полностью погрузился в мысли о предстоящем слушании, когда кто-то непривычно легко обхватил его за плечи. Мужчина осторожно опустил руки на спину напряжённой фигуре. Человек в его руках задрожал и отступил. — Простите, — бросил он низким хриплым голосом и исчез. «Парень? Совсем ещё мальчишка, наверное», — размышлял мужчина, сопоставляя глубокий баритон с хрупким, едва не сдуваемым ветром тщедушным тельцем в своих руках. Людей в этот день было много. Больше, чем обычно. Сказывались развязное влияние пятничного вечера и поздний час. Персиваль просидел в своём кабинете дольше обычного, готовясь к серьёзному слушанию в начале недели. Он прыснул, представив выражение лица мистера Майерса, узнай тот, что его адвокат, едва закончив с делом, идёт на улицу и обнимает прохожих. — Идём, Эмми! Уже половина двенадцатого! — послышался где-то сбоку высокий женский голос. —Подожди! Хочу обнять этого милашку. Грейвс почувствовал, как к нему прижимается стройное девичье тело. Тело явно было пьяно и едва ли могло самостоятельно стоять ровно. Мужчина лишь мысленно пожелал девушке добраться до дома без приключений. На улице впервые за прошедший час стало тихо. Молодёжь разбрелась по клубам, офисный планктон заполонил бары. Кто-то вернулся домой к семье. Кто-то соврал своей половинке и умчался к любовнице. Или любовнику. Где-то прямо в этот самый момент кто-то совершал преступление. Кого-то только что безнаказанно в чём-то обвинили. Где-то в этом городе у Персиваля Грейвса только что появился новый клиент. Совсем рядом прошла, смеясь, шумная компания. Персиваля обдало запахом сигаретного дыма и удушающее сладкого парфюма. Мимо пронеслась машина, и весь мир вдруг замер. Мужчина опустил табличку, плюя на то, что Аберфорт может увидеть этакое вопиющее нарушение договора, и вдохнул остывающий ночной воздух. Когда он делал так в последний раз? Лет двадцать назад? Стоило признать: в чём-то Аберфорт был прав. Наверное, Персивалю и правда нужна была небольшая передышка от выстроенного им же самим чёткого плана жизни. Задумавшись, он не заметил тихих приближающихся шагов, пока они не достигли его, затихая. Кто-то еле слышно шмыгнул носом и подошёл ближе. Грейвс раскинул руки, приглашая, и мальчишка — Персиваль был уверен, что это он, — приблизился, осторожно обвивая руки вокруг его талии, едва-едва касаясь. Мужчина обхватил фигурку, уверенно и аккуратно прижимая к себе. Мальчик в его руках содрогнулся, но Персиваль лишь успокаивающе погладил напряжённую спину и мягко обхватил его за шею, преклоняя лохматую голову на своё плечо. — Что ты делаешь здесь так поздно? — не прерывая объятий, тихо спросил мужчина. Юноша не ответил. Он напряжённо, судорожно дышал, будто готовился к тому, что его вот-вот оттолкнут. Грейвс шумно выдохнул. На улице уже начинались небольшие заморозки по ночам, а этот бестолковый, похоже, всё ещё носил лишь тоненький пиджачок поверх рубашки. — Далеко живёшь? Мальчишка на секунду замер и неуверенно помотал головой. Врёт. Они простояли так ещё несколько минут, и Персиваль, возможно, мог бы даже признать, что это не было так уж противно. Когда юноша ушёл, во внутреннем кармане плаща завибрировал телефон — Аберфорт звонил напомнить о том, что время на сегодня истекло. Грейвс повернулся к ближайшей камере видеонаблюдения и показал средний палец прямо в объектив, зная, что Аберфорт если и не наблюдает за ним прямо сейчас, то рано или поздно промотает плёнку, дабы удостовериться в честности выполнения пари. Не зря же он выбрал угол с ювелирным магазином неподалёку — зрачки камер мелькали здесь на каждом шагу.***
Субботним вечером Грейвс, выпив пару стаканчиков виски в местном баре, с лёгкой хмельной улыбкой принял из рук Аберфорта глупую табличку. — Я бы на твоём месте уже сдался, — лукаво ухмыльнулся тот, шагая вместе с Персивалем к условленному перекрёстку. — Я привык выполнять обещания, — просто ответил ему мужчина, опуская тот факт, что уже несколько раз порывался закончить со всей этой чушью и сжечь чёртову табличку в ритуальном костре. Аберфорт искоса глянул на него, но ничего не сказал, продолжая всё так же идти рядом. На улице сновали толпы туристов. Многие подходили к Персивалю, чтобы сфотографироваться, и ему приходилось растягивать на лице улыбку, больше смахивающую на оскал. Но это никого не смущало. Время текло как-то особенно медленно, растягиваясь перед закрытыми глазами тягучей патокой, прерываясь тяжёлыми каплями, вязнущими на зубах. Мужчина бессознательно срывался на мысли о глупом мальчишке, мёрзнущем на холоде в своём тонком пиджачке. Он хоть до дома-то добрался? Не вляпался в какие-нибудь взрослые разборки? Грейвс выдохнул. Возможно, он даже ждал его. Но, к тому времени, как Аберфорт забрал у него табличку, мальчик так и не появился. Попрощавшись с приятелем, Персиваль завалился в бар, выпил ещё немного и вернулся назад. По его расчётам, парень бывал здесь из-за него. Первый раз он, вероятно, оказался здесь случайно. Второй… Второй, возможно, был совпадением. Но третий? Четвёртый? Грейвс решил, что, может быть, пацанёнок решил, будто мужчина теперь появляется здесь поздно, как вчера. Но ни поздним вечером, ни глубокой ночью никто так и не пришёл. Персиваль вернулся домой в смешанных чувствах и пропахшем сигаретами плаще.***
— Твой последний выход, а? — подначивал Аберфорт в телефонной трубке, пока Грейвс в одиночестве добирался до места. — Ах, мне так жаль, что я не смогу попасть на последнее представление! — картинно причитал он с ехидной улыбкой, чувствующейся даже через динамик. — Аберфорт, дружище, сделай одолжение, — устало ответил Персиваль, — заткнись, а? — Да ладно тебе, мистер Грейвс, не строй из себя злого начальника. Ещё три часа, и ты свободен! — Да, помню. Мои три часа начались, так что завязывай. Аберфорт ещё что-то говорил в трубку, когда мужчина безжалостно завершил вызов и сунул телефон во внутренний карман плаща. Весь остаток ночи и первую половину дня он просидел над предстоящим выступлением по делу Майерса в этот понедельник. Всё, чего он сейчас страстно желал — не заснуть стоя прямо посреди улицы в уютной темноте завязанных глаз. Люди подходили к нему, смеялись, фотографировали, обнимали. Персиваль едва ли замечал всю эту шумиху за собственными мыслями. Он улыбался невпопад, про себя повторяя как мантру своё выступление, раз за разом перечисляя все свои тузы, спрятанные в рукаве, каждый верный взгляд и удивлённо поднятые в нужный момент брови. Всё должно было пройти идеально. Мужчина как раз подбирал в мыслях нужную интонацию, с которой его голос победно выскажет суду главное доказательство невиновности Майерса, когда совсем рядом с ним кто-то шмыгнул носом и застыл. Грейвс замер. Он слышал, как ходят вокруг него люди и не знал, здесь ли ещё его непостоянный поклонник, и он ли это. Мужчина чуть раскинул руки на пробу и тут же почувствовал, как прижимается к нему тонкое замёрзшее тело. Персиваль провёл ладонями по его спине и снова склонил голову к плечу. Мальчишка снова дрожал. Шутка ли — по ночам лужи покрываются тонкой ледяной корочкой, а это глупое создание одевается так, будто на улице солнечный май. Парень судорожно вдохнул и уткнулся ледяным носом в шею. Грейвс продолжал гладить его по застывшей, будто кукольной спине, понемногу разгоняя неестественное напряжение, и в тот момент, когда худые угловатые плечи дёрнулись навстречу, мужчина понял, что что-то не так. С самого первого момента, когда мальчик едва прикоснулся к нему, Персиваль чувствовал на себе чуть подрагивающие ладони, пусть тогда это и вызывало лишь желание поскорее отпрянуть. Но сейчас… Сейчас юное создание прижималось, льнуло к нему всем телом, но руки его оставались висеть по швам, будто плети. Грейвс прекратил бездумно поглаживать выступающие позвонки и резким движением сорвал с глаз шарф. К чёрту спор, пусть Аберфорт делает, что хочет. Мальчишка тут же попытался отстраниться, но Персиваль аккуратно держал его за шею, мягко приглаживая короткий ёршик волос на затылке. Он знал этого парнишку. Видел, как он, запинаясь и теребя в длинных пальцах поношенную фетровую шляпу, оправдывал побои своей неуклюжестью. Как боялся взглянуть на свою мать, сидя на деревянной лавке зала суда. — Тише, тише, мальчик… — мягко проговорил Грейвс, когда юноша в его руках вновь дёрнулся. Он медленно положил вторую ладонь на острую скулу, едва не зашипев от злости, когда красивое лицо скривилось, ожидая пощёчины. — Как тебя зовут? Эй, — он обхватил лицо мальчишки двумя руками, осторожно приподнимая его, — я не сделаю ничего плохого. Я обещаю тебе. Ты веришь? Ты веришь мне? Юноша быстро, настороженно кивнул, ещё сильнее втягивая голову в плечи. — Хорошо. Меня зовут Персиваль. Персиваль Грейвс, — улыбнулся мужчина, заглядывая в опущенные глаза. — А тебя? Парнишка поджал губы и, быстро глянув исподлобья, пробормотал что-то неразборчивое. — О, прости, мой мальчик, я не расслышал. Видно, приближается моя старость. Ты не мог бы повторить? Уголки полных мальчишеских губ дрогнули, и он произнёс чуть громче и разборчивее: — Криденс. Меня зовут Криденс Бербоун. И Вы не старый, — добавил он совсем тихо, стушевавшись. — Что ж, раз ты так говоришь… — мягко рассмеялся Грейвс. — Посмотри на меня, Криденс. Пожалуйста. Мальчик бегло кинул взгляд на лицо мужчины, зажевал нижнюю губу, засопел и медленно поднял на него тёмные настороженные глаза. — Ты замечательный, Криденс, — ласково, будто приручая дикого зверя, проговорил Персиваль. Мужчина провёл от скул парнишки к плечам, будто пытаясь доказать, что весь он, угловатый и худенький, всё равно и вправду замечательный. Но стоило ладоням Грейвса приблизиться к запястьям, и Криденс дёрнулся, отходя на шаг, пригибая голову. — Что такое, мой мальчик? Что у тебя с руками? Покажи мне, ну же. Мужчина аккуратно держал тонкие запястья, внимательно следя за малейшей реакцией. Бербоун трясся всё больше, всё ниже опускал голову, но руки не отдёргивал. Медленно, будто обезвреживая бомбу, Персиваль развернул его кисти так, что стали видны ярко-синие прожилки вен под тонкой белой кожей запястий и кроваво-красные рассечённые раны на розоватых ладонях. — Ты обрабатывал их чем-нибудь? — сиплым от клокочущей злости голосом спросил мужчина. Криденс помотал головой. — Мама говорит, что я должен видеть их. У Грейвса внутри словно что-то взорвалось. Его переполняла ярость, хотелось терзать и мучить, желательно, кого-нибудь отвратительно белобрысого. Он притянул мальчишку к себе, снова обнимая и успокаивающе гладя по спине. В этот самый момент в его голове шаг за шагом рождался безумный план, который он, во что бы то ни стало, поклялся себе претворить в жизнь. — Идём, Криденс. Нельзя вот так оставлять открытые раны без обработки. Он отвёл юношу в ближайшую аптеку и обработал каждое рассечение прямо там, старательно игнорируя взгляд провизора, сверлящий его спину из-за стеллажей. — По-хорошему, надо бы ещё бинтом обмотать, — задумчиво произнёс Персиваль, скрупулезно рассматривая чересчур худые для мужчины ладони, — но твоя мама заметит, да? Бербоун активно закивал, прикрыв испуганные глаза. Мужчина едва сдержался, чтобы не высказать всё, что думает о Мэри Лу и всём её роде. — Ты придёшь сюда завтра, Криденс? — будто бы между прочим поинтересовался Грейвс, придерживая для мальчика дверь аптеки. Тот остановился, глянул на него исподлобья, с силой втягивая носом воздух, и уверенно кивнул, уставившись перед собой. — Хорошо, — улыбнулся Персиваль, глядя, как юноша смущённо рыскает взглядом по асфальту, не зная, за что зацепиться. — Я буду ждать тебя. Криденс замер и, кажется, перестал дышать. Грейвс мягко рассмеялся и притянул его к себе. — Всё будет хорошо, мой мальчик. Вот увидишь. Каким-то образом Персиваль Грейвс нашёл ещё одну живую душу, которой позволил бы обнимать себя без всякой на то веской причины.***
Утро понедельника встретило Персиваля литром кофе, синяками под глазами и лениво бурлящим чувством ликования где-то под рёбрами. За двое суток он спал в общей сложности часа три, и слушание по делу Майерса как-то само собой отошло на второй план. Всю ночь мужчина провозился с документами, оформляя каждую запятую так, чтобы придраться было не к чему. Уж в этом он был мастер. И, наверное, это всё же стоило того, что на заседании он выглядел варёной курицей в строгом костюме. Слушание в конечном итоге перенесли на среду, и Грейвс, окрылённый грядущими планами, но всё такой же общипанный и варёный, ринулся в офис. Отмахнувшись парой фраз от язвящего в холле Аберфорта, он поднялся к себе, привёл все необходимые бумаги в надлежащий вид и с удовольствием закурил. До встречи с Криденсом оставался всего час. Персиваль никогда раньше не замечал, во что одеваются современные подростки. Он если и видел их, то в зале суда, и уж точно не в самом лучшем их образе. Разноперая толпа спешила мимо него быстро и непрерывно. Персиваль пытался углядеть в этом хаосе знакомую фигуру, но среди пёстрых курток и ядовито-ярких вязаных шапок едва ли проглядывался тёмный худощавый силуэт. Мужчина увидел его лишь спустя двадцать минут. Криденс стоял в самой сердцевине цветного потока, боязливо протягивая прохожим блёклые листовки. Так вот, что он делал здесь все эти дни. Персивалю стало немного совестно за свои мысли о том, что мальчик приходил сюда лишь ради него. — Криденс? — громко позвал Грейвс, надеясь, что толпа не унесёт его голос раньше, чем Криденс расслышит его. Но Бербоун не шелохнулся. Мужчина шумно выдохнул, хмурясь, и двинулся к нему прямиком в хаос. Юноша резко дёрнулся, когда Персиваль мягко обхватил его за плечи, но легко позволил себя увести, едва завидев знакомые черты. — Здравствуй, Криденс, — тепло поздоровался Грейвс, отведя парнишку в узкий проулок между домами, — как ты, мой мальчик? Уголки пухлых губ чуть дрогнули, и осторожный взгляд карих глаз поднялся чуть выше. Мужчина нахмурился. Веки мальчика выглядели красноватыми и припухшими, на щеке красовался розоватый след. Персиваль без труда определил в нём очертания женской руки. Мужчина прижал хрупкое напряжённое тело к себе, и Криденс с силой вцепился в его плащ со спины, судорожно выдыхая. Остатки листовок разлетелись по грязному асфальту, подбрасываемые резкими порывами ветра. Грейвс краем глаза разглядел на них очертания церкви и бесчисленное количество слова «грех», жирно выделяемого на фоне мелкого текста. Губы скривились сами собой. — Криденс? — Персиваль осторожно отстранил мальчика от себя, беря его лицо в руки. — Расскажи мне, что случилось. Юноша молчал, уставившись в землю. Его губы мелко задрожали. — Она ударила тебя? Твоя мама? Осторожный, несмелый кивок. — Ты сделал что-то? Что-то плохое? Мальчик замер, уставился в никуда. Медленно помотал головой, прикрывая глаза. — Тогда за что? — Она хотела ударить мою сестру. Я не мог позволить. Я не мог! Глубокие карие глаза вновь заволокло слезами, тихий голос сорвался, и Грейвс снова прижал к себе цепляющегося за него парнишку, укладывая буйную голову себе на плечо. — Тшш, тише, мой мальчик. Тише. Всё будет хорошо. В переулке воцарилась тишина, лишь иногда нарушаемая тихим всхлипыванием. — Криденс? — тихо позвал Персиваль через какое-то время, когда мальчик задышал спокойно и ровно. — Тогда, в зале суда, ты хотел, чтобы твоя мама вернулась домой? Юноша напряжённо замер. — Я не сделаю ничего плохого, обещаю. Просто ответь, ты хотел, чтобы она вернулась? Криденс отстранился, чуть хмурясь, и вдруг поднял взгляд, смотря прямо в глаза напротив. — Нет, — твёрдо сказал он, несмотря на дрожание в хриплом голосе. — Нет. — Хорошо. Я понял тебя. Грейвс отошёл на шаг назад, откашливаясь. Он заметил, как испуганно округлились глаза Бербоуна, но поделать ничего не мог. Таковы правила. — Дай мне доллар, Криденс. Мальчик испуганно попятился, чуть приоткрывая губы, чтобы что-то сказать, но не издал ни звука. — Посмотри в правом кармане, — снисходительно подмигнул Персиваль. Юноша неуклюже залез ладонью в карман, изумлённо глядя на помятую купюру, волшебным образом оказавшуюся внутри. — Отдай мне его, Криденс, — напомнил мужчина, улыбаясь. Парень осторожно протянул ему бумажку, будто боясь, что та вот-вот взорвётся. — Замечательно. Теперь ты официально нанял меня. Я подаю иск против твоей матери и буду представлять твои интересы в суде. Ты согласен? Бербоун захлопал ресницами, потрясённо глядя на мужчину. — Ты и твои сёстры, вы больше не вернётесь к ней, если я возьмусь за это. Я даю тебе моё слово, Криденс. Но я не буду ничего делать без твоего согласия. Ты даёшь мне его? Мальчик глубоко вдохнул, сжал зубы и твёрдо кивнул, глядя Персивалю в глаза. — Хорошо. Иди сюда, — облегчённо выдохнул Грейвс, протягивая к парню руку. Тот подался вперёд, вплавляясь в мужчину всем собой, тычась холодным носом в шею. Персиваль чуть покачивался, крепко сжимая его в руках, и думал, что Аберфорт, пожалуй, задолжал ему ещё одно пари.