С четвертого раза

Еще тридцать минут в запасе. Можно не торопиться. Ранним утром понедельника улицы всегда наполнены сонными горожанами, которые направляются на работу. Серая масса движется машинально по запланированному маршруту, словно роботы. Одни широко зевают, прикрывая рот тыльной стороной ладони, другие отстраненно вглядываются в экраны своих телефонов, все еще чувствуя у себя во рту вкус зубной пасты. Все темные, угрюмые, неулыбающиеся. Погода соответствует людям — донельзя отвратительная. Только вчера выпал снег, зато через несколько часов белое превратилось в серое, коричневое и мерзкое, испортившее вид, а вместе с ним и настроение. Парень, уверенно идущий по тротуару, поправил на плече тяжелую спортивную сумку и поднял голову кверху. Тучи, словно смеясь над ним, начали затягиваться плотнее. А через секунду на нос капнула первая прозрачная капля. Однако продолжения не последовало. Ветер поднялся, отчего темная челка взлетела, а щеки неприятно защипало холодным воздухом. Сильнее закутавшись в шарф, Жан-Жак широкими шагами пересек дорогу. Жан-Жак Леруа не собирался смешиваться с унылой толпой, но она сама несла течением по вбитому в голову пути через аллеи, парки, шоссе, до самого метро. И всеобщей апатии не поддавался, улыбаясь искренне каждому, кто засматривался на него. А почему, собственно, и нет? Сегодня он выглядел неотразимо: кожанка с его инициалами идеально сочеталась с темными потертыми джинсами, прическа тоже смотрелась хорошо. Даже дождь не решился пойти в присутствии Джей-Джея. Он спустился в подземку по эскалатору. Как раз на перроне стоял поезд, на который Жан вовремя успел. Всегда успевал. Привычка вставать раньше положенного времени давала свои плюсы — в вагоне стандартно оставалось пару свободных мест. Его любимое — крайнее, у выхода, чтобы не приходилось проталкиваться сквозь толпу — нетронуто. Он садился, доставал наушники и включал любимую утреннюю песню, стараясь не подпевать вслух. Через пару остановок практически все сидения в вагоне были заняты. И на то место, которое рядом с Леруа, садилась — заваливалась — девушка в капюшоне. Было сложно представить, каким образом ей это удалось, ведь Джей-Джей точно помнил — места там вообще нет, ни то, что свободного, а никакого. Или есть, просто из-за широко расставленных ног парня никто его не видел, потому и не садился. Или все-таки решение в том, что она была небольшая, худая оттого и влезала легко. Вот же… Что это парень Жан-Жак догадался на второй день их, так сказать, совместной поездки. Заходил он грациозно и плавно, подобно коту, а затем где-то терял свое изящество, плюхаясь небрежно на сидение, точно так раскидывая ноги — прекрасные, черт возьми, длинные ноги — в отместку, отчего приходилось свои сместить. Недовольный, твердый голос изо всех сил пытался объяснить кому-то что-то, очевидно, важное по телефону. Леруа не поднял глаза тогда — оставлял комментарий под фотографией девушки в инстаграме. Музыка в наушниках была слишком громкой, чтобы он мог разобрать о чем речь, но то, что голос мужской — догадался. И вот на четвертый день этот парень снова уселся рядом. От него исходила аура еще злее той, что была обычно. Куда злее? А нервозность выдавала нога, отбивавшая в такт музыке Джей-Джея, словно он слышал ее тоже. Но это, возможно, всего лишь усилие над собой, мантра, чтобы сдержаться от злости и не врезать первому попавшемуся под горячую руку. Любопытство взяло вверх, и Жан краем глаза начал вглядываться в незнакомца осторожно, стараясь не выдать себя, бегло рассмотривая изношенные яркие кеды, донельзя узкие джинсы, капюшон, прикрывающий половину лица, из-за которого виднелись светлые локоны волос. И лицо… — Чего вылупился, придурок? Черт. Видимо, подсматривать у Джей-Джея выходит отвратительно до такой степени, что парень даже голову не поднял, а уже заметил меткий взор. Появилось неимоверно тупое желание хлопнуть того по плечу со словами: «А-а-а, чертовка, подловил!», но Леруа только вжался в место посильнее от грубого, злейшего голоса, делая вид, что он вообще от телефона не отрывался все это время. Прокатило. Бешено перелистывая страницы сообщений, Жан-Жак и не заметил, как место рядом с ним опустело на мгновение, а затем на него медленно села пожилая женщина. Она поставила тяжелые пакеты себе под ноги, а из ее уст посыпались бесконечные благодарности в адрес парня в капюшоне. Он только цокнул, кивнул смущенно и продвинулся на шаг вглубь вагона, становясь напротив Жана. В итоге, он стал одним из тех стоящих пассажиров-неудачников, перемещавшихся с места на место по вагону. У людей глаза горели ненавистью, и они мысленно, наверняка, успели послать ко всем чертям сидящих, пока поезд опасно покачивался, двигаясь от остановки к остановке. Джей-Джею даже стало немного жаль парня. Такой культурный — место уступил, а теперь его хрупкое тело толпа раздавит. Тем не менее, юноша умудрялся выглядеть круто, всякий раз, когда поезд резко тормозил на очередной станции и пытался отбросить в самый дальний угол салона. Леруа же продолжал вглядываться — открыто пялиться — в лицо парня, который то и дело пытался схватиться удобнее за поручень и поставить себя в комфортное положение, чтобы телефон не выпал из рук. Их ноги соприкоснулись — ударились друг о друга — и парень поднял строгий, излучающий ненависть взгляд. Его необыкновенно зеленые глаза взглянули на Жана, и тот воскликнул на весь вагон: — Плисецкий! Юрий! — для полноты ощущений он намеревался добавить приевшееся «леди», но перед ним стояла не леди, не принцесса, не куколка. Это был возмужавший Юрий Плисецкий, неизменно стреляющий ледяным взглядом, от которого по коже мурашки табуном бегали. Пожалуй, он спутал Юру с девушкой по привычке. — Сколько времени прошло. Юрий зыркнул с упреком и, мысленно убивая, наступил Джей-Джею на ногу. Специально. Чтоб заткнул свой поганый канадский рот. Тот в ответ глупо улыбнулся, не отрывая взор от старого знакомого. Хотелось притянуть негодяя к себе за руку и задавить в крепких объятиях, только после подобного живым Леруа не выйдет, огребая коньком по затылку. Подпись на могиле гласила бы: «Жан-Жан Леруа. Не смог поймать ответную любовь». Привычное «и не надейся» полыхало в зеленых глазах. Юра не из тех людей, что легко даются. Никогда не был. И это привлекало больше всего. Жан удивленно выгнул бровь. Плисецкий подрос немного. Совсем чуть-чуть. А потом пригляделся лучше: да что там немного, уже, возможно, ростом с него самого, если не выше. Даже до поручня дотянулся. Когда успел? И волосы свои пшеничные, невыносимо мягкие отпустил. Наверное, из-за них Жану и привиделось, что девушка рядом. Только в мускулатуре не прибавил — все такой же жилистый, тонкий и изящный. Черты лица стали острее. Леруа улыбнулся еще шире. Безумно красивый. — Еще хоть слово скажешь, и я отдавлю твою корявую ногу. — Должно быть, стоять очень тяжело? — Леруа самодовольно ухмыльнулся и, откинувшись на спинку сидения, фирменно подмигнул. Он никогда не прекратит нарываться. — Не хочешь присесть? — Я сейчас так, блять, присяду, что ты провалишься сквозь вагон прямиком под рельсы поезда, ебаната ты кусок. Жан-Жак, сколько бы лет не знал Плисецкого, замер на мгновение, осмысливая полученную информацию, половина — великий и могучий русский язык, на котором парень беспрестанно выражался. И он абсолютно не изменился. Внешность — да, пожалуй, но непробиваемая упёртость осталась. — Ты как всегда холодна и груба, леди, — Леруа, честное слово, не собирался прибегать к этой тактике атаки в лоб, но Плисецкий своим гонором вынуждал. Его дерзость выражалось буквально во всем: в походке, в одежде, в кошачьем прищуре глаз, в губах, подрагивающих от злости. В этот раз Плисецкий решил поступить умнее — проигнорировать. Он и раньше пытался так делать. Очень сильно пытался. Только гордость не позволяла оставить заносчивого идиота без ответа. Однако Жан не сдавался. Он убрал свою сумку под бок и похлопал по коленкам. Этот жест был до тошноты прямым и — черт бы тебя побрал, Жан-Жак Леруа — искренним, что не могло еще сильнее не взбесить Юру. У него дернулся глаз. — Я, кажется, предупредил тебя. — О, брось. Уже не маленький, чтоб гримасы корчить и показывать свое поведение. — Леруа улыбнулся как можно шире, повторяя пригласительное движение сесть рядом, совсем рядом. Плисецкий, отрывая руку от поручня, в неизменной манере продемонстрировал средний палец, обтянутый в кожаную перчатку — незаменимый жест в отпугивании надоедливых канадцев, чем вызвал недовольных взглядов больше, чем своим повышенным тоном. — Я лучше сдохну, чем сяду тебе на колени, Леруа. Перед остановкой поезд замедлил ход, и Юрий услышал приглушенное «ах» над ухом, прежде чем почувствовать горячее тело под собой. Блять. Куча любопытных лиц склонилась над ними. Его щеки загорелись. Он резко попытался встать, но ударился головой об подбородок Жана, отчего тот скривился так, будто его весь день кормили ненавистной кухней. Оба вымученно выдохнули. Надо меньше факов тыкать. Юра аккуратно поднял голову, встретившись взглядом с самодовольной усмешкой. От боли она далась Леруа с трудом. Наверное, язык прикусил. — А говорил не сядешь. Если бы можно было взорваться от смущения, злости и нарастающей головной боли, разнеся при этом к черту всю подземку, то Юра, непременно, сделал бы так. Вместо этого он привстал с груди канадца, одной рукой держась за его плечо, другой — за сидение. Его коленка упиралась Джею между ног, что создавало вдвойне, втройне неловкую картину. Уши все еще предательски алели, а складка между бровей становилась заметнее. Лицо застыло в немом «ненавижу». Эта неимоверно нелепая ситуация перечеркнула угрозы и заявления Плисецкого, ведь как Джей-Джею не объясняй — все равно скажет, что Юра сам сел к нему на колени, на память великодушно наградив синяком на подбородке. Таков стиль русской феи. — Ну, попизди мне ту… Юрий не успел договорить, как сильные руки быстрым движением развернули его лицом к толпе, сжимая со спины. Он застыл. Все связные мысли моментально вылетели из головы, как ворох снежинок. Появилось ощущение оцепенения, будто он с разбегу прыгнул в открытый бассейн посреди зимы в минус тридцать три. Как же сегодня везло — Юра не мог понять в плохом или самом ужасном смысле. Руки Леруа не распускал, только придерживал парня, чтобы не сбежал в ужасе. Тот собирался применить все боевые приемы, что знал, начав с пихания под ребро. Жан съежился. — Так давно не виделись, с самого Гран-При, затем встретились внезапно, а ты как обычно слишком рад меня видеть, — Леруа обнял Юру крепко, прижимая к себе. — Сидела бы смирно, красавица. С самой победы Юрия Плисецкого на Гран-При не виделись — это правда. Он еще удивлялся тогда, как Жану удалось выиграть бронзу? В любом случае канадец выполнил свое обещание снова взойти на пьедестал вместе. — Нахуй иди, — в глубине души Юрий благодарен хотя бы за то, что его красное от стыда лицо сейчас отвернуто от настырного Леруа. Он бы наверняка нашел в своем запасе колкую шутку на этот счет. Плисецкий вдруг понял, что обыкновенными посылами делу не поможешь. Подобным назойливость канадца не протаранить. Неожиданно расслабиться в крепкой хватке получилось легко, а уставшие глаза сами закрывались. Так и быть, он лучше посидит вот так, чем будет страдать от швыряния по вагону. Жан-Жак Леруа — соперник по фигурному катанию, главная причина злости, крепкой ненависти, депрессий и ненормальной привязанности — тоже совершенно не изменился. Только стал менее наглым, но все равно позволял себе слишком многое. Юра, признаться, томился без его второсортного юмора, мерзких шуток, подкатов, странных отношений. И точно не был готов встретиться вот так в метро, теперь восседая на чужих коленях. Может, по его уверенному лицу и не сказать, но Плисецкий ахуел от внезапного столкновения с самым гадким человеком на планете. Юра открыл глаза, когда поезд подъехал к очередной остановке и, подхватывая съехавшую с плеча сумку, пулей поднялся. Народ начал толпиться у выхода, а Плисецкий стоял неподвижно у двери, створки которой готовы вот-вот замкнуться. В голову врезалось ощущение того, что он забыл нечто важное, до ненависти любимое, одиозное проявление тупого чувства. Нужно просто не говниться. Эй, Джей-Джей, ты идешь или как? — Моя остановка, — сказал Юра медленно, оборачиваясь в сторону Леруа. Тот сидел с жалким лицом: изумленным, расстроенным от чего-то. Плисецкий вмиг сдвинул светлые брови на переносице, показывая все накопившееся отвращение за время пребывания с канадцем. Бесит. — Надеюсь никогда с тобой больше не встретиться, дебил. Джей-Джей вдруг так ярко и радостно улыбнулся, что сидящая рядом старуха икнула от ужаса. У парня даже щеки заболели, а по всему телу растеклось приятное ощущение, теплом ударяя в грудную клетку, голову, кончики пальцев. Он вскочил с сидения так быстро, как никогда не вскакивал. И еле успел выбежать с вагона до того, как двери захлопнулись, прыгая на платформу. Если Юрий Плисецкий сказал одно, то, наверняка, он имел в виду совершенно другое. И Леруа знал это как никто другой. Широкая улыбка до самых ушей не сползала с лица канадца. И она планировала остаться на весь день, плюнув на построенные планы, ведь Юрий ждал его. Ждал, облокотившись на столб, скрестив руки, по-прежнему излучая недовольство. Ждал, хотя собирался никогда больше не пересекаться. Он посмотрел на канадца глазами цвета летней травы, хмыкая брюзгливо: — Чего лыбу свою стрёмную давишь? Пойдем, — убирая телефон в карман и натягивая капюшон обратно на светлые волосы, собранные в растрепавшийся короткий хвост, Юра развернулся, ступая за толпой. Последняя фраза выдалась столь тихой, что расслышать ее было нереально. Джей-Джей услышал. — Слово леди — закон, — Жан устремился следом. — Кстати, никогда не думал, что ты такой вежливый. Место старушкам уступить всегда готов. Тогда я буду занимать особенное место лично для тебя. Жан-Жак Леруа подмигнул лукаво, а затем вспомнил какая тяжелая у Юрия Плисецкого рука. И любовь. Ранним утром понедельника сонные горожане направляются на работу. Они наполняют душное метро, пухнущее пылью и металлом. Спешат по грязной, зябкой и холодной улице. Торопятся, не выбиваясь из графика, пути, ритма, смысла. Но ведь можно не торопиться. Еще целая жизнь в запасе.