Записи прошлого поколения.

Я помню этот день, будто это было вчера. Я помню все до мельчайших подробностей, каждую секунду, прожитую в ту ночь. Те чувства, что я испытал тогда, я не могу сравнить с тем, что сейчас. Это было подобно морозному воздуху, хоть тогда и стояла глубокая зима. Мои глаза любовались заснувшими деревьями, чьи ветви, словно пальцы, переплетались друг с другом. Они создавали полог. Полог, который скрывал меня от любопытных глаз. Я не прятался, так я думал, но упорно следовал вперед тихой поступью. Мои ноги, облаченные в тонкую кожу, не чувствовали холода, только приятное покалывание. Мои руки, спрятанные под плащом, прижимали к боку увесистую книгу в толстом переплете. Я хотел потратить этот день на письмо. Хотел засвидетельствовать в бумаге все свои знания. Я отводил на это дело пару дней меж полных лун, считая, что нельзя торопиться. У меня пока было мало опыта, но я старался учиться. Я впитывал новые знания, опирался на проверенное. Я не хотел совершать ошибок, но совершал их. Этого нельзя исключить. Все познается в сравнении. Нельзя брать за истину одну правду, исключая другую. Мои знания, в то время, были скудны для людей этого круга, но по сравнению с обычными... Это сложно объяснить. Сложнее, чем пытаться понять, как мы чувствуем потоки энергии, как чувствуем саму природу. Мы знаем то, что, по сути, не нужно простому человеку. Он не поймет. Не поймет, в чем красота молодых ростков зверобоя. Не увидит, как в капле летней росы начнет отражаться прошлое. Он не сможет услышать, как осенний ливень поет песни. И не сможет почувствовать, как с первым снегом засыпает природа. Зимой мы становимся почти простыми. Пока растения спят, в ожидании весны, мы впитываем энергию. Мы ходим в течении дня по лесу, по тропам, известные только нам. Мы помним, где и когда, там под землей, родится новая жизнь. Медведицы прячутся в своих убежищах, вскармливая новорожденных. Мы слышим их сердцебиение, и чувствуем родство. Со всеми животными, птицами, рыбами. Мы не семья, но один организм. Мы не связаны кровью, но единой душой, единой нитью. Обычному человеку это не дано. С самого рождения, мы умеем находить пути, которые нам открывают мертвые. Мы слышим их голоса и следуем советам. Мы видим их тени, их бледные руки. Они указывают нам на то, чему стоит уделить внимание, а чего опасаться. С возрастом это пропадает. Мертвые не приглядывают за выросшими. У них много дел. Иногда, те из усопших, что с рождения рядом, могут остаться, даже если тебе давно перевалило за двадцать. Они невидимо следуют за тобой, шепча в уши свои советы. Они могут мягко обнимать за плечи, успокаивая. Могут улыбаться вместе с тобой в моменты радости, и так же скорбить. Но рано или поздно, призраки уходят. Приходит их пора вернутся к жизни. Без прошлого, с неизведанным будущем, мертвые очищаются. Очищаются от своих воспоминаний, от семьи, ото всего. Они рождаются вновь, а мы их помним. Мы чувствуем это. Чувствуем, что эта душа дышала не в первый раз. Чаще всего, мертвые возвращаются трижды. Первая жизнь - новое начало. Они не знают ничего. Постигают новое, старея. Вторая - повторение. Хоть они не помнят прошлого, но замечают, что их действия знакомы. Они уже делали это. Третья - наблюдение. Они знают все, видят все, помнят все. Первое воплощение и второе. После этого сложно вновь возвращаться. Ведь уже рядом не будет тех, кто протягивал свои руки, кого любили и были любимыми. Они сходят с ума, или падают в ярость. В итоге природа их поглощает. Стирает полностью, разбивая на новые потоки, что будут питать остальных. Перерождаться просто, но не всегда ты будешь принадлежать одному роду. Был человеком, а стал животным. Летал птицей, а вернулся ростком березы. Забавные случаи происходят в тот момент. Приходиться мириться со своей судьбой и принимать подачки мира. Я помню этот день, будто бы это было вчера. Меня посещало тревожное чувство. Весь день как на иголках. Я отбросил книгу на стол, поднимая слой пыли вверх. Она забивалась в нос и заставляла чихать, но я сдерживался. Мне стоило привести свое жилище в порядок. Почему? Ко мне никто не заходит. Никто не знает, где моя лачуга. Однако, ощущение, что в дом нагрянут незваные гости, не покидало меня. Я вновь вышел за дверь, оставляя ее открытой. Вдалеке, там, где стволы деревьев начинали складываться в единую линию, я увидел силуэт. Девушка стояла эфемерной фигурой. Ее босые ноги касались кромки нетронутого снега. Ее глаза, серые, мертвые наблюдали за мной. Я не боялся. Я видел такое не первый раз. Я видел, как ее свалявшиеся прозрачные локоны волос расходились в стороны под порывами редкого ветра. Она не могла подойти ближе, поэтому ждала. Ее отправили с посланием, и мне необходимо подойти к ней, чтобы услышать шепот. Мертвые не умеют шуметь. Молчаливыми призраками, они скитаются подле нас, развевая свою скуку и помогая. Эта девушка умерла летом. Ее утопили, посчитав, что она занимается темным колдовством. Ее всхлипы, безвольные просьбы о помощи, я слышал. Меня пробирала дрожь, но я не мог ей помочь. Темная энергия не запрещена, но опасна. Если не уметь ее использовать, то можешь навлечь беду. Обычные люди чувствуют такие всплески. Они начинают пугаться того, чего не понимают. Они думают, что избавившись от нас таким способом, они спасутся. Глупые, необразованные люди. Я спокойно шел вперед, забыв накинуть на плечи плащ из шкуры медведя. Тонкая, льняная рубашка со шнуровкой на груди, не могла спасти от холода, но я не чувствовал его. Мягкие подошвы моих ботинок утопали в снеге, а она все смотрела на меня. Прошло не меньше четверти часа, когда я смог, наконец, дойти до границы. Здесь, в этом месте, я провел линию. Она невидима и не дает мертвый помешать мне. Они упираются в стену, и пока не поймут, что их не ждут, водят своими ладонями по воздуху. Защита была одной из основ нашего ремесла. Не бывает только добрые духи, бывают и злые. Они могут напасть, могут убить, и ты даже не поймешь, что случилось. Не поймешь, пока не увидишь свое бездыханное тело. Некоторые не хотят перерождаться, но и исчезать тоже. Они питаются энергией других существ, пытаясь привязать себя к этой прослойке. Однако, чем больше они поглощают, тем скорее становятся зависимыми. Мы тоже зависимы. Мы тоже нуждаемся в энергии, но, в отличии от них, у нас есть предел. Предел, не позволяющий нам пересечь черту в один конец. Ограниченные живым телом, мы втягиваем только столько, сколько нам суждено. Мы тратим этот основной ресурс на ритуалы, приношения, просьбы к богам. Я остановился напротив девушки, что сразу потянула ко мне свои руки. Я позволил ей себя обнять, зная, какая трепетная женская натура. Она улыбнулась, мазнув бестелесными губами по моей щеке, и я услышал голос. Она шептала о смерти. Шептала о погребении. Шептала о круге. И я понял. Сегодня утром, издав последний вдох, простился с жизнью один из братьев. Один из нас. Для него стоило провести ритуал. Отправить в последний путь, чтобы он остался довольным. Для нас смерть это не конец. Погребение как праздник. Приятное событие. Мы не в силах изменить ход времени. Не в силах остановить старение. Однако мы умеем прощаться с улыбкой, чтобы с той же радостью встретить этого человека вновь. Девушка-посланница передавала приглашение. Я был последним. Она мягко обнимала меня, шепча слова своего покровителя - одного из братьев, что стоял во главе. Мы не семья, но связи наши крепкие. Я мог отказаться. Отправить усопшую обратно. Но я обязан был прийти. Хотя бы для того, чтобы извиниться. Чтобы брат не смотрел на меня с укором. У нас бывают дела поважнее. Это редкость, но бывают. Иногда такие погребения совпадают с моментом сбора. Некоторые молодые растения, что пробиваются из-под земли под махровым одеялом снежинок, нуждались в темном времени суток. Полнолуние, заход, пара часом от середины тьмы - для каждого свое. Но я был свободен, и я все еще ощущал, что ко мне нагрянет гость. Я не хотел покидать свой дом, но не мог отказаться. Я согласно кивнул, вовремя проглатывая слова - мертвым они не нужны. Посланница и так приняла мой ответ. Девушка сухо поклонилась, прикладывая свою худую руку к груди, и исчезла. Растворилась, как будто ее и не было. Только сизое пятно осталось на поверхности белого полотна. Я смотрел на этот след с минуту, обдумывая свое решение. Чувство, не покидающее меня, таило опасность, но так же могло быть и счастьем. Кто знает? Я не умею заглядывать в будущее, но это умеет делать старик. Самый старший из нас, кому подвластно видение сквозь время. Он видел его как раскрытую книгу сквозь пыльное стекло. Только самое важное, самое главное, то, что могло повернуть жизнь в разные потоки. Он видел выбор. И говорил о нем тому, кого увидел. Возможно, когда я приду, он мне скажет. Он направит меня, если мне не будет доставать опыта. И я оказался прав. Среди деревьев скакали девушки. В их руках извивались платки цвета крови. Яркие, блестящие в темноте, глаза, отражали языки пламени, что взвивались далеко к небу. Нимфы улыбались, изворачиваясь в странном танце. Их движения казались необдуманными, хаотичными, но стоило приглядеться, обратить свое внимание на круг, как все вставало на свои места. Их тонкие длинные платья, прозрачные как родниковая вода, не могли скрыть юные невинные тела, выгибающиеся под стук барабанов и песни. Они пели так же, как и всегда. Переплетая свои голоса, вознося прошение ввысь, вместе с пеплом. Я наслаждался этим танцем, впитывая их настроение, игривые смешки и легкие улыбки. Они двигались постоянно, развлекая пришедших своими выступлениями. Они не люди, и им не нужна пища, только внимание. Они так жили. Соседствовали с нами. В моей руке давно теплел мед, вязким сладким вкусом оседавший на языке. Я стоял вдалеке от общего шума, подле кромки поляны. Ствол столетнего дуба стал мне опорой, а его голые кроны - крышей. Я не отрывал взгляд от нимф, слыша, как их голоса перетекают в иную песню. Они вскрикивали, бросались через пламя и смеялись. Они любили веселье, я тоже. Однако, я предпочитал именно наблюдать, не участвовать. Их жизнь проста и неказиста. Они духи, не люди. Они рождаются такими, и такими же умирают. Они возвращаются в свои озера, а мы в свои дома. Я улыбнулся, видя, как одна из девушек поймала в свои объятия одного из моих братьев. Я не видел его лица, ведь оно скрыто под капюшоном. Как и у всех нас. Мы не открываем своих лиц, даже братьям. Нам это не нужно. Только дети имели право так наивно обнажать свои личности. Они менялись, мы уже нет. Никто не должен знать твоей внешности, чтобы, в случае поимки, не выдать. Да, нас ловят. Нас боятся, но приходят за помощью. Нас проклинают и одновременно возносят. Странное существо - человек. Мой брат кивает, позволяя увести себя в группу. Нимфы ластятся к нему, водят кончиками пальцев по телу и шепча, просят внимания. Они никогда не остаются на утро. Получив желаемое, девушки исчезают, уходя под холодную гладь воды. Они не просят больше ничего, и ничего взамен дать не могут. Лишь временное тепло. Временная страсть, сжигающую душу в экстазе. Дающие осипнуть горлу, нимфы удаляются в удовлетворении, а ты остаешься. Они не умеют ревновать. Не умеют злиться, завидев тебя с другой. Они не будут претендовать на тебя, не будут связывать обетом. Они идеальны в этом отношении. Я был однажды с такой. Не помню точно, сколько мне было, но точно больше двадцати. Это было в летнюю теплую ночь, когда капюшон мешал нормально дышать. Я помню только ее ласковые прикосновения. Ее томные вздохи и редкие смешки. Она выгибалась, словно кошка, пыталась царапать мои плечи, кусать шею. Но на утро я понял, что это не мое. Слишком мягко. Как вода. Мне не хватало ее страсти, чтобы погасить свое желание. Я чувствовал себя сухим поленом, жаждущим огня, но получал только искры. Этого мало. Я перестал вестись на их улыбки, и они понимали меня. Они не лезли ко мне, ограничиваясь только любопытством. Я часто слышал их шепот, который интересовался, который спрашивал меня о том, нашел ли я то, что хотел бы. Я всегда отвечал, что нет, не нашел. А они грустно кивали и уходили. Я не врал. Говорил только правду, и считал это своим достоинством. Я не заметил, как ко мне присоединился старейшина. Он главный среди нас. Тот кто видит. Он изредка прикладывался к бараньему рогу, глотая терпкий мед. - Тебе пора. - Сказал он, и я понял, что это правда. Я совсем расслабился. Я отогнал от себя это чувство опасности. - Она скоро придет. - Продолжил старик, оборачиваясь к костру. - Она будет ждать, но времени у нее мало. Поторопись. Я не знал, о ком мне повествовал старейшина, но догадывался, что это не опасность. Ко мне придут за помощью, и только я буду решать, что делать. Это выбор. Я могу остаться здесь, завершить ритуал погребения, а могу уйти и узнать, что меня там ожидает. - Решайся. - Подгонял меня старик. Он редко когда так делал, но делал это сейчас. У меня не было опыта в этом и он меня подталкивал в нужном направлении. - Две луны. - Поклонился я старейшине и поставил свой рог у подножья дуба. Старик мне тоже поклонился, но не так низко, как я ему. Все таки старость. Она медленно пожирает организм любого живого существа. Через две полных луны мы встретимся вновь, уже на вознесении. На празднике весны. Тогда мы отметим пришествие нового года. Нового сезона. У нас нет зимнего торжества, как у обычных людей. Мы предпочитаем все видеть воочию, а не отсчитывать дни среди белого полога метелей. Для нас важна весна, как чистое дыхание. Новое рождение природы. Ее возвращение к цвету, к жизни. Когда сойдет снег, когда почки на деревьях набухнут, готовые вот-вот лопнуть - мы соберемся вновь. Нас немного. Всего сотня, раскиданная по миру, по разным землям. Однако, мы все равно считаемся одной семьей. Там, где тепло, где нет этой стужи, нас мало. Мы предпочитаем холод, нежели лучи солнца. Мы привыкли к шкурам зверей, к морозному воздуху, к песням зимы. Я кинул последний взгляд на нимф. Они вскидывали руки, падали на колени. Волнистые копны волос задевали редкие мертвые травинки, пробившиеся сквозь плотный настил хвойных иголок. Босые ноги не чувствовали холода снега, что покрывал все ветки, все листья, всю землю. Они истоптали белый ковер, орошая талой водой землю. Они не чувствовали ничего и никого вокруг. Увлеченные песней, девушки кружились, ходя по кругу. Платки давно потерялись в ветках старых деревьев. Они прятали от остальных свою энергию, что медленно покидала засушливые тела. Они больше не проснутся. Весной их изможденные лица предстанут перед молодым поколением. А пока, пока они могут лишь ворчать, скрипя застарелой корой. Мне нравилось смотреть за этим представлением, и я уже хотел остаться, как заметил отблеск глаз старика под капюшоном. Он будет недоволен, если я проигнорирую его совет, его толчок. Я вздыхаю, снова кланяюсь. Мне было обидно, но совсем чуть-чуть. Я не смогу насладиться окончанием, которое наступит с зарей, потому что идти мне предстоит долго. Под моими шагами скрипит снег, а из горла вырывается пар. Я шел не спеша, зная, что сил мне понадобиться много. Мой путь пролегал через темную чащу, где обычные люди не смели появляться. Моей спутницей была луна, что своим светом прокладывала мне путь. Я видел, что на черном полотне давно сверкают звезды. Улыбка сама собой появилась на моей лице, и я почувствовал спокойствие. Странное чувство. Хотелось остановиться и насладиться этим видом небес, но я спешил, и одновременно старался этого не делать. Мне нужны силы, если ко мне придут за помощью. Если помощь потребуется - я ее дам. К нам приходят разные люди, да и нелюди тоже. Чаще полукровки. Те, кто родился от союза разных рас. Они не знали, какими средствами пользоваться, чтобы поддержать свое здоровье, а мы знали. Нам платили разными вещами. Когда люди хотели отдать в плату что-то особенное, но не могли достать это в тот момент, то отдавали позже. Мы же никогда не берем в долг. Нам это не нужно. Но мы вполне не против подождать, если вещь достойная, и труднодоступная - редкая. Иногда мы не знаем, как оказать услугу. Нам приходится просить совета у более опытных братьев. Тогда мы получаем что-то новое, запоминаем, откладывая в своей памяти детали. Эти детали я и хотел тогда, утром, записать в книгу. У каждого из нас есть подобные дневники. В них мы пишем про все. Растения, яды, лекарства, ловушки, руны... Все что только успели понять, что успели прочувствовать и запомнить. Кто-то предпочитает передавать истории из уст в уста. Например, у кого есть дети. А кто-то, как я, одиночка, ведет свои записи, надеясь в будущем помочь таким же как мы. Знаете, бумага не надежный носитель секретов. Она так же стареет, покрывается желтизной. Она становится хрупкой и рассыпается, как труха, в пыль. Но мы научились ее сохранять. Обрабатывая пергамент особыми травами, мы смогли достичь эффекта долголетия. Такие травы редки и очень ценны, но и книги так же становятся ценными, если в них набирается больше тысячи страниц. В моей всего двести, пока еще мало, но хоть что-то. Я не знал, с чего мне начать, когда в мои руки вложили всего пару страниц, но теперь я имел систему. В моем сочинении два раздела. Про растения и про животных. Третье я пока не начинал. Он об существах, нелюдях. Я мог бы часами расписывать их историю, их слабости и достоинства, но не торопился. Если я, еще молодой, потеряю этот дневник, а он попадет к людям, то жить станет сложнее. Мы научились особому языку. Его сложно выучить, проще понять - прочувствовать. С детства со мной разговаривали именно на нем. Я считаю этот язык родным, а тот на котором разговаривают обычные люди - общим. В десять лет, меня учили писать. Окрепшее тело с легкостью впитало завитые буквы, странные углы и выверты линий. Такое прочесть можем только мы. Но человечество не стоит на месте. Оно адаптируется. Поэтому наш язык научились расшифровывать. Медленно, неэффективно, но все же. Да и писали мы странно. Нескладно. Я иногда ловил себя на мысли, в момент письма, что выражаюсь так, как будто бы мне за сотню лет, если не за две. Я начинал посмеиваться, перечитывая текст, понимая, что обычные люди будут путаться. Черт с ними. Пускай путаются. Так им и надо. Я почти дошел до своей лачуги, спрятанной в корнях огромной лиственницы. Мне казалось, что ее верхушка касается облаков в особо ясные дни, но это не так. Я шел все так же. В том же неторопливом темпе, как уходил с праздника. Мое настроение было приподнятым, но оно вмиг кануло в лету. Кануло ровно в тот момент, как в нос ударил запах крови. Я огляделся, не сбавляя шаг. Деревья шептали мне, что на моей территории нет врагов, и я им верил. Я заметил следы, останавливаясь у небольшой полянки, куда выходила дверь дома. На снегу, светящемся в лунном свете, я видел кровь. Она ярким пятном, каплями, тянулась к самой лиственнице, и лишь приглядевшись, я заметил ее. Девушка. Длинные светлые волосы тянулись по ее спине и плечам, локоны вились. На ее теле надето одно легкое платье, а ноги, поджатые и продрогшие, босы. - Помоги... - Услышал я сиплый голос. Прерывистый, будто бы выдавленный. - Пожалуйста... Прошу... Помоги... - Продолжала девушка. Я смог разглядеть ее лицо и удивился ее положению. Гостья держала свои руки с растопыренными пальцами на своем большом животе, а подле нее впитывал кровь снег. Она рожала, но старалась дождаться прихода хозяина лачуги. Меня не удивил страх в ее глазах, ее паника, сковывающая тело. В первый раз все так себя ведут. Я не стал спрашивать ее имени, подошел, поднял на руки и внес в дом. Я не помнил, как нашел свечи и зажег их. Как помог ей принять нужное положение. Как подготовил теплую воду и разные тряпки. Я помню только тяжелые вздохи и потуги, срывающиеся на скулеж. Девушка терпела. Впивалась своими бледными пальцами в простыню и сжимала зубы. И я заметил на этом, искаженном болью, лице россыпь веснушек. Кровь продолжала стекать на пол, и когда появилась головка ребенка, я понял, почему она пришла именно ко мне. Очень часто оборотни выбирают себе в пару человека. Они моногамны, поэтому и не могут изменить своему сердцу, своим инстинктам. В таких парах существует вероятность рождения разных видов. Обычный человек, такой же волк или такие как мы. На перепутье кровосмешения природа любит преподносить сюрпризы. Девушка не могла обратиться за помощью к своему народу - ее бы убили. Она смогла найти дорогу в эту ночь к моему дому, и я почувствовал сильное уважение ее целеустремленности. Может быть, она жила в стае, но где тогда те, кто присматривал за ней? Волки очень привязаны к своей семье и ухаживают за роженицами, за будущим поколением. Их не волнует, человек это или такой же оборотень, они чувствуют родство, связь. Она пара волку, а остальное их не интересует. Возможно, что-то произошло, что с подвигло ее прийти в одиночку. Однако, мне некогда было думать о чужих проблемах. Я слышал, как плоть рвалась под моими руками. Как надрывно дышала моя гостья и как она силилась не закричать. Я подал ей лоскут необработанной твердой кожи. Девушка благодарно его приняла, впихивая края в свой рот и зажимая. Я видел, как по ее щекам текли слезы, пропитавшие почти все платье у груди. Я видел как натягивается кожа живота, и как непомерно большой ребенок, в своем зверином обличье, пытается выползти из тесного нутра. Она умрет. Я не сомневался в этом ни на секунду. Волку стоило ее обратить. Только в этом случае, приняв свою новую шкуру, гостья могла разродиться и остаться при этом живой. Но она человек. Молодая девушка, примерно моего возраста. Ей бы жить и жить еще, а она скована обстоятельствами. Я сглотнул вязкую слюну, чувствуя хмель в своей голове. Не стоило мне так часто прикладываться к рогу, забыв о последствиях. Я видел, что мои движения смазаны. Совсем чуть-чуть, но этого хватило, чтобы острые коготки щенка прорвали кожу. Я с силой потянул на себя, понимая, что последствия уже не сгладить. Она умрет. Я не спасу ее. Я смогу только облегчить ее мучения. Застоялый теплый воздух резанул болезненный стон, и я успел подхватить мокрое тельце новорожденного оборотня. Пока я обтирал пищащее чудо, еле умещавшееся в моих руках, я отсчитывал стук. Стук капель крови, что падали на мой, уже испорченный, пол. Я вздохнул, укладывая на более менее чистый стол свою ношу. Рядом камин, в котором полыхало пламя. И когда я успел его зажечь? Я отвлекся от мыслей, вспоминая, что гостья еще со мной. Она обессиленной куклой лежала на кровати. Ее колени подрагивали, пытаясь сомкнуться. Простыня полностью пропиталась, становясь темной и неприятно пахнущей, но я не морщился. Это обычная практика, хоть и выпадает нечасто, тем более мне. Кровь, слюна, другие человеческие выделения - норма. Нужно только знать, как с ними обращаться, тогда отпадает необходимость в будущем лечиться. Я старался дышать через рот, но частенько вдыхал по старому. Я хмурился и пытался подавить неприятные, подступающие к горлу, позывы. Опорожнить желудок - вверх врачебной практики. Идеальный саркастический финал. Мне даже захотелось ухмыльнуться, но я сдерживался. Гостья смотрела на меня из-под полуопущенных век. Ее грудная клетка ходила ходуном, и от каждого сильного вдоха об пол разбивались на пару капель больше. Я захотел ее успокоить. Видя слабость на ее лице и дрожь пальцев. Видя, как она силится сглотнуть слюну, но не может. Видел, как ее кожа начинает сереть и расставаться с теплом. Она умрет. И здесь я ни чем не смогу помочь. Будь у меня нужные инструменты и подходящее помещение, то, возможно... Нет... Для таких родов потребуются двое, а я один. Это сложная операция, как ни посмотри. Пока я буду следить за ходом плода, второй приступит к восстановлению тканей. На таких пациентах, в будущем, остаются такие шрамы, будто бы их потрошили с особой страстью. Они приходят в себя несколько месяцев, привыкают к отсутствию ребенка внутри себя, а потом уходят. Мы не всесильны. Я подхожу к кровати, вытягивая жесткий лоскут из чужих губ. Я хотел бы успокоить девушку. Подготовить ее к смерти, но встретил отпор решительности в ее глазах. Она смотрела на меня так, будто бы шла на битву - непоколебимо, отбросив сомнения. - Не надо. Я знаю. - Слабо выдохнула гостья, поворачивая голову. Там на столе она видела сверток, что изредка двигался, ибо внутри ворочался щенок. - Кто? - Мальчик. - Не раздумывая ответил я, присаживаясь на кровать подле нее. - Здоровый. Отклонений нет. - Я не врал, хоть и успел подержать чужое чадо всего с минуту. Однако, таким как я, этого времени достаточно, чтобы пустить свою энергию в чужое тело, выявляя все, что необходимо. - Хорошо. - Мягко улыбнулась гостья, и я не смог не улыбнуться в ответ. Вот и как можно уходить в иной мир в такой момент? Она не имеет выбора, но все равно будет рядом. Ее призрак останется подле щенка до его совершеннолетия. Он не будет видеть свою мать, так как это видим мы, но будет чувствовать. - Э...с... - В последний раз выдыхает девушка, навсегда закрывая глаза. Я вздыхаю, понимая, что для меня этот день еще не окончен. Я обязан позаботиться и о ребенке, и о его матери. Я услышал то, что она хотела сказать напоследок. Я передам это, не сомневайся. Я не помню, в какой именно последовательности выполнял нужное. Я двигался будто бы в тумане, не разбирая своих мыслей, но ощущая, что делаю все правильно. В первую очередь, я занялся щенком. Разворачивая влажную тряпку, я вытер остатки, обмыл и вновь завернул ребенка, меняя тонкую ткань на уплощенную, меховую. Мне необходимо было поддержать тепло на таком сроке. Волчонок пищал, вертелся в моих руках и не давал осмотреть себя, поджимая хвост. Он еще слеп, но чувствует, что я не родной ему человек. Оборотни чутко следуют связи, и дитя, всего пара минут от рождения, уже знает, кто рядом, а кто нет. Я еле смог заставить его приникнуть к молоку. Пусть оно и не материнское, но моих сил хватало на создания аналога. Единственное различие - запах. Именно он сыграл со мной злую шутку и заставил облиться содержимым. Я не злился, нет, наоборот. Меня веселила такая реакция и подстегивала. Я накормил щенка, вернув его на стол. Накормленный и утомленный, волчонок быстро заснул, впервые в жизни. Он будет много спать и питаться, прежде чем его глаза раскроются. Меня уже не будет рядом, но он будет помнить. Я всегда поражался такой тактильной памяти нелюдей. Глаза для них только дополнение к остальным чувствам. Ими они видят окружения в таком виде, в котором их создала природа. После того, как я убедился, что сон волчонка крепок, я переключил свое внимание на девушку. Мертвое тело этой девы печалило меня. Нельзя умирать в столь юном возрасте, но приходиться под гнетом обстоятельств. Я обязан отвести обоих к их стае, но я не могу принести им омраченную родами гостью. Мне следовало обмыть и ее, чем я и занялся. Руки, ноги, спину. Я стирал подсохшую кровь влажными тряпками. Я снял с нее платье, считая, что оно больше ей не понадобиться. Однако, я не стал выбрасывать чужую вещь. Она так же вернется в стаю. Я потратил пару часов, прежде чем услышал яркий писк. Щенок вновь просил пищи, и вновь огорошил меня странно пахнущим молоком. Пока я кормил этого маленького прохиндея, я думал о том, как мне найти дорогу к их семье. Мне нужно было приготовить сани, на которые я возложу тело усопшей. Мне нужно довезти обоих и при этом не подвергнуть их опасности. Молодые оборотни - лакомство для больших хищников, а полукровки в особенности. Я выдвинулся в путь с первыми лучами солнца, когда мороз щипал кожу. Медленно вдыхая, я делал шаг вперед. Позади меня скользили сани. Простые, с соломенной подстилкой. Пара шкур, с длинной шерстью, скрывали белую как сам снег девушку. Мне казалось, что она может вот-вот рассыпаться в прах, но это обман. Ноги утопали в жестком настиле, пробивая толстую ледяную корку. Я старался не спешить, но каждый шаг отдавался хрустом, что мог привлечь ко мне внимание. Иногда я оглядывался и ловил нечеткий силуэт мертвой. Девушка шла следом за мной, и я был спокоен. По толстой шкурой на моих плечах спал волчонок. Его маленький влажный нос упирался куда-то в подмышку, и я боялся, что он может выскользнуть. Пару раз я останавливался, оставляя на коре деревьев свои метки. Я давно ушел за пределы знакомой мне территории, и теперь ощущаю чужое покровительство. Однако, это меня не беспокоило. Нападать на нас в такое время никто не решится. Это было негласным законом нашего мира. Мало кто решался осквернить повозку и ведущего, что ведет ее в последний путь. Я видел, как солнце клонится к горизонту. У нас короткие световые дни, у нас правит ночь. Я вновь обернулся и замер. За мной шла не одна фигура. Мужчины и женщины, оборотни в своих звериных обличьях. Они проходили сквозь деревья и ветки. Они шли не спеша на отдалении, так я думал, пока не пригляделся. По бокам и даже спереди, духи следили за мной, подпуская все ближе. Они охраняли меня и следовали по пятам, уже зная, кого я привез. Придя сюда без такой ценной ноши, они бы убили меня без расспросов. Так, в сопровождении, прошел час. Уже на закате я добрался до их стаи. Волки обходили меня по сторонам, не смея останавливать, пока я не подошел к вожаку. Черная, смолистая шерсть отливала в последних лучах небесного светила, пока оно не скрылось, отдавая правление сумеркам. Я видел его алые, будто рубины глаза. Сани я оставил позади себя, мягко опуская поводья на землю. Вожак смиренно ожидал моих действий, а дождавшись, перекинулся. - Когда? - Его голос был хмур, огорчен, и я поклонился, ощущая давление. - Ночью. - Ответил я и подошел ближе. Я не сомневался, что мою дерзость примут за провокацию. Слыша тихое рычание за спиной, я все подходил, пока не оказался в метре от волка. Он мерил меня своим взглядом, готовый сорваться в любую секунду, но он явно не ожидал, что я присяду на одно колено, что я достану из-под шкуры увесистый пищащий комок шерсти, и протяну ему. Волчонок похоже почувствовал родство и начал выворачиваться из тряпок, коими я завернул его для тепла. Температура тела их рода выше, чем моя, поэтому требовались дополнения. Вожак застыл, неверюще смотря мне в лицо, и хоть он его не видел, я понял его молчаливый вопрос. - Мальчик. - Сказал я, наблюдая, как ребенка берут чужие руки, как притягивают к себе. - Она успела? Успела дать имя? - Сорвались главные вопросы с уст вожака, и я кивнул. - Эйс... Я помню, как меня пропустили обратно, как меня провожали. Я не исключал, что за мной пошлют конвой. Эта территория не принадлежала ни одному из моих братьев, поэтому, здесь, я чужак. Я вернулся в свой дом на следующее утро, и сразу упал на стул. Я не успел стянуть с себя шкуру, растекаясь непонятной субстанцией. Я ощущал, как мышцы под собственным весом прижимают меня к деревянному сидению, как рвется из моего горла облегченный выдох. Я устал, очень устал. Пересечь часть леса в пути на праздник и обратно. Потратить долю энергии на поиски, на приготовления и на сами роды с последующими махинациями. Доставить двоих своих пациентов на другой край земли, пешком преодолевая опасную чащу. Меня клонило в сон, но я резко поднялся. Стряхивая с себя наваждение. Я прошел в глубь лачуги, сбрасывая шкуру на землю. У стены меня приняла родная кровать, заботливо откидывая покрывало, сотканное из бараньей шерсти. Я улыбнулся, покачиваясь доходя до бочки с водой и окатывая свое лицо. Мне полегчало, но глаза не переставали смыкаться. Я скинул одежду, оставаясь только в хлопковых шортах, заменяющие мне белье, и глянул на свое отражение. Это интересное стекло я получил в оплату за свои услуги одному торговцу. Я мог видеть свои покрасневшие белки глаз с кровяной поволокой, видеть светлые пряди волос, падающие на лоб. Мои острые скулы добавляли внешности суровости, но я ненавидел эти детали. Подбородок покрылся пока еще незаметной дневной щетиной. Завтра я приведу себя в порядок, а пока я намеревался восполнить часы сна. Кровать прогнулась под моим весом, и я рухнул на нее, как-будто меня подрубили. Кое-как накрылся с головой пледом и закрыл свои водянистые глаза. Мне не понадобилось много времени, чтобы полностью раствориться в забвении. Однако я продолжал улыбаться. Я справился. Я смог. Я не подвел старейшину, вовремя придя в нужный момент. Я принял это направление и был доволен его исходом. Я помню этот день, будто это было вчера. Я помню все до мельчайших подробностей, каждую секунду, прожитую в ту ночь...

Двадцатый год жизни. Первый день от второй трети зимы. Раздел второй. Рождение оборотня-полукровки.