Плохой конец печальной сказки

Переделка сказки "Гензель и Гретель"

Этот год опять выдался неурожайным и холодным. Люди страдали от голода, выгребали последние зерна из амбаров. Через некоторое время обезумевшие от голода люди начали есть домашних животных, когда закончилось мясо. Но потом кончились и они. Хотя на полях еще умудрялись прорастать хилые стебельки пшеницы, шелестящие сухими листьями на ветру. Они мало чем помогали, но давали хоть какую-то надежду на выживание. Жизнь у дровосека была не лучше. Он жил на опушке дремучего леса, зловеще черневшего на фоне серого неба. Лес был настолько густым, что не каждый осмеливался забредать в него, однако дровосек привык. Он жил в небольшой избушке вместе с женой и двумя детьми: мальчика звали Гензель, а девочку Гретель. Обычно они обменивали еду из деревни на дрова и шкурки лесных зверей, но теперь, когда еды не хватало, ни о каком обмене не могло быть и речи. В лесу почти не росло ягод или полезных трав, да и как тут прорастешь, когда земля тверже камня, а ветви закрывают почти все солнце. Как-то вечером дровосек лежал в кровати в кровати, ему не спалось - желудок сводило от голода, а пересохшее горло саднило. Он долго ворочался с боку на бок, пытаясь заглушить урчание, но в итоге не выдержал и обратился к жене: — Что теперь будет с нами? Как нам детей прокормить, нам и самим-то есть нечего! — Скажи мне — отвечала жена, —не надоело ли тебе это состояние голода? Обреченности? С меня хватит. Быть может я и не так уж молода, но жить хочу. — К чему ты это говоришь? — Надо избавиться от детей. Мы не сможем прокормить и их, и себя. Так будет хоть какой-то шанс дожить до теплого месяца, глядишь и урожай пойдет. — Нет, жена, — говорит дровосек, — этого я не сделаю: ведь сердце у меня не камень, не могу я с детьми так поступить. Родные кровиночки всё же. — Ну и дурак! — говорит жена. — Придётся нам тогда всем четверым с голоду пропадать, и тебе останется только одно — гробы сколачивать. Она донимала его до тех пор, пока он с ней не согласился. — А всё-таки жалко мне моих бедных детей! — сказал дровосек. Дети от голода не могли заснуть и слышали всё, что говорила мачеха отцу. Заплакала Гретель горькими слезами и говорит Гензелю: — Бедные мы с тобой, бедные! Видно, нам теперь пропадать придётся! — Тише, Гретель, не горюй! — сказал Гензель. — Я уж что-нибудь придумаю. Но в голову не приходило ни одной мысли. Гензель просто не мог придумать, как им спастись. С тяжелыми мыслями и пустым желудком он провалился в беспокойный сон. Чуть только начало светать, пришла мачеха и стала будить детей. — Вставайте, лентяи! Нужно идти в лес за дровами. — Потом дала им по маленькому кусочку хлеба, размером со спичечный коробок каждый, и сказала: — Этот хлеб будет вам на обед. Смотрите только, сейчас его не ешьте, больше вы ничего не получите. Небо оставалось таким же пасмурным, но ветер не проникал в густой лес. Толстые корявые стволы деревьев защищали не только от света, но и от непогоды. В глазах плыло от нехватки сил. Желание съесть хлеб было настолько велико, что Гретель периодически нервно отдергивала руки от кармана, в который положила свою скудную порцию еды. Вот пришли они в самую чашу леса, и дровосек сказал: — Ну, дети, собирайте хворост, а я костёр разведу, чтобы вы не озябли. Набрали Гензель и Гретель целую кучу хворосту. Когда огонь хорошо разгорелся, мачеха говорит: — Ну, дети, ложитесь теперь у костра да отдохните как следует, а мы пойдём в лес дрова рубить. Когда кончим работу, вернёмся за вами. Сели Гензель и Гретель у костра, а в полдень они съели свой хлеб. Они всё время слышали стук топора и думали, что это где-нибудь недалеко работает отец. А постукивал-то вовсе не топор, а сухой сук, который отец подвязал к старому дереву. Сук раскачивало ветром, он ударялся о ствол и стучал. Сидели они так, сидели, от усталости у них стали закрываться глаза, и они крепко уснули. Когда они проснулись, в лесу было уже совсем темно. Заплакала Гретель и говорит: — Как нам теперь найти дорогу домой? Гензель хотел бы утешить сестру, но он и сам уже начал впадать в отчаяние. Если днем сквозь черный купол ветвей пробивался хоть какой-то солнечный свет, то ночью царила кромешная тьма. Тусклый свет тонкого месяца не мог пробиться сквозь них. Дети не могли даже понять, который час: полночь или уже рассвет? Гензель попытался высмотреть вверху хоть что-нибудь, что бы помогло им определить время, но деревья были неумолимы. Они зловеще чернели шершавыми стволами, почти сливаясь с окружающей темнотой. По щеке Гретель скатилась очередная слеза, капнув на руку ее брату. Единственной мыслью было идти вперед, стараясь не сворачивать с пути. Лес как будто бы издевался над детьми, деревья неожиданно выныривали из темноты прямо перед их лицами, сучья цеплялись за волосы и одежду, а корни так и норовили поднырнуть под ноги. Несчастные дети страдали не только от голода и многочисленных синяков, но и от холода, пробиравшего до костей. Гретель громко чихнула и всхлипнула - под ногу подвернулся очередной корень, от чего она споткнулась и упала. — Я больше не могу идти. Я устала. Я голодная... Дальнейшие слова заглушили пронзительные всхлипы, способные разжалобить самого черствого человека. Но Гензель чувствовал себя не лучше. Он держался лишь потому, что чувствовал ответственность за сестру. Он опустился рядом и обнял ее, прижав холодное тощее тельце к себе. Гретель тут де вцепилась пальцами в его рубашку, будто это все, что осталось у нее. Хотя так оно и было. — Погоди, Гретель, я уверен, что скоро мы выйдем из этого чертова леса. Осталось совсем чуть-чуть. Постепенно всхлипы стихли, а хватка немного ослабла. Девочка начала засыпать, отогретая объятиями брата. Но ее руки все еще были холодными. Казалось, что они впитали в себя весь холод леса и теперь не хотели отдавать его обратно. Гантель и сам не заметил, как заснул. Сложно было сказать, утро это или день, но мрак рассеялся, уступив место нескольким лучам, пронзающим почти монолитный купол из веток. Но и этого хватало, чтобы видеть дорогу. Их спины ныли от лежания на холодной земле, а корни деревьев добавили еще и пару лишних синяков. Кое-как поднявшись с земли и держась друг за друга, брат с сестрой продолжили идти вперед. Хотя полной уверенности в выбранном пути не было. Возможно они пошли назад или просто пошли по кругу. В глазах снова плыло. Ночью это было не так заметно из-за темноты, но теперь это мешало еще сильнее. Дети шли, вцепившись друг в друга. Синяки продолжали болеть. Никто из них не знал, сколько по времени они шли, но через некоторое время они наткнулись на овраг, на дне которого отчетливо журчала вода. Гензель хотел спуститься аккуратно вниз, чтобы напиться воды, но измотанный организм в очередной раз подвел его, и он полетел вниз, увлекая за собой сестру. Вода была чистой, но холодной. От нее сводило не только зубы, но и кости. Детям повезло - ручей был неглубоким, утонуть в нем было невозможно, но течение было сильным. Вскоре их вынесло к берегу в том месте, где овраг почти исчез. Окончательно замерзшие и промокшие дети выбрались на дорогу. Ноги отказывались держать. Вдруг Гензель заметила что-то яркое за деревьями: — Смотри! Что это там?! Ее голос был охрипшим и сиплым от холода и слез, но в нем прозвучало явное любопытство. Собравшись с силами, Гензель и Гретель отправились вперед. Перед ними предстала светлая полянка с зеленой травой, а в самом центре стоял дом. Но самым чудесным было то, что состоял он из еды: пряничные окошки, карамельные стекла, стены из пирогов и сахарная крыша. Дети недоверчиво смотрели на чудо, представшее перед их глазами. Мгновенно прошла усталость, исчезла боль от синяков, и счастливые дети бросились к домику, держась за руки... В глубоком овраге лежали, обнявшись, два тощеньких бледных тельца с навечно застывшими улыбками на губах...