Об Ибрагиме и Прошке

Голова гудит медным гудом, будто большой церковный колокол: дон-дон-дон... Прохор вяло разжмурил набрякшие от ночной гульбы веки; попытался, было, приподнять очугуневшую свою голову, но со стоном повалился обратно. - Варвара-а... Варварушка-а! Кто-нибудь - воды-ы!.. Но купецкая стряпуха Варвара, сдобная бабища, на зов молодого хозяина не откликнулась. Исторгнув из палимой сухотою глотки несколько не менее жалостных, тяжких стонов, Прохор огляделся основательней. Белёсый потолок со знакомыми разводами, масляные доски стены, в головах - подушка. Стало быть, дома, а не в канаве какой под соседским забором; и на том спасибо. - Цх!.. - гаркнул где-то вверхах знакомый голос, безбожно резанувши слух. - Геть, Прошка! Дрыхнэшь здорово... Пэрвый час. Юноша пошарил глазами по комнате, отыскивая говорящего, и после недолгих поисков обнаружил его на стуле, возле собственной кровати. Ну точно, Ибрагим. В красном праздничном бешмете, порядком истрепавшемся за ночную гулянку, черкес сидит и хмурит на Прошку свои хохлатые брови. - Ибрагим, голубчик... Воды дай! Отхлебнувши из большой глиняной кружки, мучимый похмельем Прохор частично вернул себе возможность соображать, и первым долгом попытался вспомнить, к чему в его комнате сидит черкес. А, ну да... Они же давеча вместе гуляли. Из небытия всплыли осколки вчерашнего вечера, постепенно складываясь во что-то вразумительное. Вот он, Прохор Громов, в очередной раз растравив себя мыслями о проклятой Анфисе, погубительнице души его, идёт (кажется, первый раз) смертно напиваться в кабак. Вот по дороге натыкается на Ибрагима, верного товарища, которого зовёт с собой. Жалится, что его сейчас и целая бочка не возьмёт - до того на душе паскудно. А черкес хмыкает, не верит. Кажется, в этот миг Прохор сильно осерчал и бросил нечто бахвалисто-бесшабашное - что-де, запросто и самого Ибрагима перепьёт... Дальнейшие воспоминания были подёрнуты ржавой ряской. Но повнимательней оглядев своего товарища, всю могутную фигуру его, юноша отчётливо понял: зря! Ох, зря же он сел с этим Ерусланом за один стол, да ещё и подначил его состязаться в винопитии. Борони Бог, какой дурак. А этот чёрт уже ведь и похмелиться где-то успел... И сидит так, будто не в него накануне пол ушата вина вошло. Вот ведь дьявол кавказский! - Ибрагим... что вчера было, а? Черкес снисходительно усмехнулся, обнажая ряд крепких зубов, и заложил ногу за ногу; в его чёрных, как маслины, глазах ясно читалось:"А то сам не видишь?" - Гуляли. - коротко ответил Ибрагим. Чуть помедлил и уверенно добавил. - Сылно гуляли. Он и без слов видать, что сильно. Только вот память - чулан пустой, тёмный, ничего из вчерашнего в нём не сыщешь... - Кривой Дарье, сосэдке, новый хлэв тэперь ставить надо. - задумчиво поглаживая чёрную бороду изрёк Ибрагим. - Серчать будэт, дэньги требовать будет. Прохор приподнялся на скомканной невесть как подушке, неловко выворотив локоть. В голове, будто прорезавшая темень ночного неба звезда, мелькнуло воспоминание. - Так значит... Мы и впрямь на свиньях катались?.. - Зачэм на свиньи? - обиделся черкес. - Сперва на тройка катались. А уж потом, как в хлэв въехали - на свиньи... Прохор маетно простонал, представив себе эту картину. - Ладно, заплатим... Дальше. - Далшэ ты в берёза стучал. - не без удовольствия продолжал Ибрагим, раскуривая свою трубку с палированным ореховым чубуком. - Зачем?.. - Зачэм-зачэм... Свой Анфыс звал. Да так жалобно, что аж жалко тэбя стало. "Открой да открой"! Ты дэрево с её ворота пэрепутал. Напрягший память Прохор вспомнил, как и правда колотил в какой-то матёрый древесный ствол, выкрикивая неразборчивую околесицу. Но чтоб перепутать ворота с берёзовым столбом... Зачем-то глупо спросил: - А она что? - Молчала! - с искренним возмущением отозвался черкес, попыхивая своею трубкой. - Ну и я тоже пару раз стукнул-то: открой, мол, Прошке двэрь! Нэ открыла, змея... - Понятно. - спешно пробормотал Прохор, стараясь замять воспоминание своей позорной слабости. - Дальше. - Далшэ пошли в кабак взять ещё вина, но там нэ дали - дэньги требовали. Хотэли даже выкинуть нас вон, а в долг никак нэ хотэли... - Выкинули? - с робкой надеждой спросил юноша, вновь отхлёбывая из кружки. - Выкинули. - одобрительно кивнул Ибрагим, и в глазах его полыхнули золотистые искорки. - Кабатчика - в окно, вышыбалу - за двэрь, а потом пили с тобой задарма. Нэ хорошо... Надо дэньги давать. - За что деньги? За вино?- не поспевая за ходом ибрагимовой мысли решил уточнить Прохор, только что толком осознав, что выкинули, к превеликому сожалению, не их, а они. - Окна вставлять. - принялся загибать смуглые пальцы черкес, - Двэрь ставить. Посуда, горшки всякие - бэз счёту побили, тоже платить надо. Вина бэз меры выпили. Кабатчику рэбра пэресчитали, вышибалу выкинули - тоже платить. Рублэй в тридцать убытку наберётся... На короткое время в комнате повисло густое, словно клюквенный кисель, молчание. Сроду не пивший вот так Прохор усердно пытался сродниться с мыслью, что это именно он, купецкий сын, умница и будущий богач, вчера ночью катался на свиньях, барабанил в дерево, куролесил в кабаке, и всё это - в маленькой деревеньке, где новости распространяются быстрей лесного пожара. Ох, срамота, какая же срамота вышла! Как людям в глаза смотреть? К тому же, теперь отец - даром, что сам изрядно грешен - наверняка шкуру спустит. Да и маменьки тоже жаль. А уж если до Нины дойдёт... - Ибрагим... - Что, Прошка? - Что теперь делать, а? - юноша обхватил по-прежнему раскалывающуюся надвое непутёвую голову руками. Почти так же, как когда прибежал к черкесу после драки, где порезал ножиком гимназического товарища и дюже боялся быть отчисленным из гимназии... - Похмэляться. - со спокойным удивлением отозвался Ибрагим. - Дэньги платить, одежда стирать, дурацкие споры больше не затэвать. Ты чэго, кунак?.. Чэго кислый? Хорошо ведь погуляли! Прохор отрицательно помотал головой, готовой окончательно развалиться на куски. Не хорошо. Ну, быть может, на ухарской кавказский взгляд Ибрагима, всё вчерашнее и было весёлым озорством, но будущему сибирскому миллионщику отчего-то так не казалось. Обозрев скорбно поникшую фигуру своего джигита, Ибрагим выпустил в потолок кольцо трубочного дыма и задумчиво произнёс: - Цх! Прошка, ты знаешь - как друга я тэбя люблю. И как дэльного человэка - уважаю. Но как собутылник ты, извини, дрянь... На это справедливое замечание Прохор благоразумно промолчал.