for men who are also wolves

Мама Мэйбл, крепкий запах цветов, легкий шум борделя через стену — белые мужчины, решившие попробовать что-то поэкзотичнее своих унылых жён — игра Корнелла на пианино, учебники по истории и праву, легкие — крыло бабочки — пальцы дяди Пита, потерявшиеся в складках её юбки. Всё это прошлое. Все королевские семьи во все времена страдали грехами инцеста и паррицида. Мэрайя по-философски воспринимала происходящее. Как должное. Как неизбежное. Но это не значило, что она хотела этого. Она. Не. Хотела. Дядя Пит хотел Мэрайю, Корнелл убил дядю Пита, мама Мэйбл умерла сама по себе, а теперь Мэрайя убила Корнелла. Всё, кончилось. Ни тебе переспать, ни убить. Финиш. У Люка Кейджа, возможно, непробиваемая кожа (хотя уже было доказано и не единожды, что всё же пробиваемая; ко всем можно было найти подход), но в любом случае у Мэрайи было её право. Гарлем принадлежал ей, а она принадлежала Гарлему, всё так просто, что даже до несчастного бывшего копа, теперешнего уборщика должно дойти. В настоящем милый мальчик Алекс поставил перед ней чашку с чаем, протянул папку с документами, сел и приготовился слушать. Ему не нужно было записывать, не нужно было спрашивать. У неё не было детей, но — клише, покачала головой Мэрайя, пошлость — он был ей как сын. Хорошо, что он всё-таки не связан с ней никакими родственными связями. Кровные узы так часто превращаются в кровосмесительные или просто кровавые. Мэрайя почувствовала прошедший по шее холодок, скользнувший под её блузку, свернувшийся острым комком в животе. Она, не оборачиваясь, поздоровалась. Алекс вздрогнул, подымая взгляд к вошедшему. — Я не услышал, как ты вошёл, — он говорил спокойно, но меж бровей залегла маленькая настороженная морщинка. — Никто не слышит, пока не становится поздно, — чуть насмешливо ответил голос, а вслед за голосом в картинку влезла и смуглая рука с торчащими острыми костяшками и длинными узловатыми пальцами. Эти пальцы сомкнулись вокруг ушка третьей чашки — они не слышали, как он вошёл, но конечно же, они знали, что он придёт. — Спасибо за заботу. Меня мучает жажда. Шейдс отошёл в угол, облокотился о стену, сложил руки на груди и слился с пространством — он вовсе не собирался мешать их собранию. Он подаст голос или шевельнётся только если Мэрайя попросит — прикажет, велика ли разница. Он принадлежал к тем смуглым мальчикам, которых Мэрайя слишком хорошо помнила. Вытащенные на свет божий беспризорники, безотцовщина, живые и дышащие следы вечеров в комнатах Мамы Мэйбл, где белые мужчины ненадолго сбегали от своих унылых белых жён. Им хотелось горячих чернавок, пуэрториканок… По улицам Гарлема ступали маленькие ножки не белых и не чёрных. Но Мама Мэйбл любила их всё равно. Мэрайя отводила взгляд, предпочитая не смотреть на них, окруживших восхищенной толпой Корнелла. Бросающих те же благоговейные взгляды на неё. Они так отчаянно желали быть частью чего-то, прибиться к кому-то… И вот такой мальчик сейчас стоял в её гостиной, положив к её ногам то, что могло бы дать ему власть над ней. Положив к её ногам собственные сбитые костяшки, и шрамы, и сердце, и даже солнечные очки. Алекс никогда не ездил с ней в клуб. По окончанию рабочего дня он прощался с ней, набирал бумаг для «домашней работы» и уходил, помыв посуду и затворив за собой дверь. У Шейдса расписания не было, его рабочий день растягивался на двадцать пять из двадцати четырёх часов, без выходных. Мэрайя села за столиком, сразу цепляя взглядом Мисти. Словно семилетка, случайно оказавшаяся в курилке старшеклассников, она вальяжно раскинулась за барной стойкой, цепляясь за показную самоуверенность. Мэрайя вдвое старше, ей уже почти смешно смотреть на эту девочку, которая во что бы то ни стало решила посадить её за решётку, отомстить ей, припереть её к стенке. Просто шутка какая-то. Но Мэрайя помнила. Помнила, как окончила университет и принялась своими руками отстраивать Гарлем, помнила, как стояла с транспарантами и защищала невинных в суде. Защищала от зажравшихся мерзких белых мужчин, которые растаскивали Гарлем на куски, днём и ночью: разрушая их улицы и исторические здания, заходя в бордели мамы Мэйбл, оставляя на этих самых разрушенных улицах полчища босоногих смуглых детей. Всё это прошлое. Шейдс проследил её взгляд, и одна его бровь изогнулась в невольном насмешливом уважении. Мисти вернулась в их клуб, снова и снова бросала им вызов. Это было глупо и храбро, он ненавидел глупость, но ему нравились смелые сильные женщины. Это, правда, ничего не меняло. Стоило Мэрайе сказать слово, и он спустится вниз и задушит храбрую глупую Мисти её же ожерельем, так выгодно смотрящемся на великолепной груди. Но Мэрайя не сказала ничего. Пожала плечами и отвела взгляд ко сцене. Мисти не тревожила её. В конце концов, она тоже пыталась спасти Гарлем. Мэрайя сложила ногу на ногу, и принялась качать туфлю на кончиках пальцев. Шейдс был немного одержимым, Шейдс был немного фаталистом: он следил за движением её стопы, представляя, что это маятник, отсчитывающий время его жизни. В их ложу ввалился Джонни, выпалил, что пара мальчишек осмелились угнать их фургон прямо по дороге. Выбросили тела водителя и остальных ребят прямо в ноги прохожим и скрылись. Маятник остановился. Шейдс пережил маленькую смерть. Пощечина мамы Мэйбл, плевок в лицо одного мексиканца, «да ты ведь из того вонючего борделя вылезла, да?», легкие пальцы дяди Пита и его маслянистые поцелуи где-то за ухом. Корнелл-ты-хотела-этого. Всё это в прошлом. Лишь легкая морщинка на лбу, но в её потемневшие глаза страшно смотреть: в них нет ни смущения, ни страха. Нет даже ярости. Там что-то другое, что-то страшнее — Шейдс считал, что-то величественное, стоящее того, чтобы за это умереть. — Разберись с этим, — она поставила обе ноги на пол, — и возвращайся. Даю тебе два часа. — Буду через полтора, — пообещал Шейдс. Но его нет и через три. Сквозь окно Мэрайя проследила, как гости начали медленно расходиться. Мисти подняла голову, встречаясь с ней взглядами, перед тем как медленно съехать со стула и позволить какому-то джентльмену помочь ей с пальто. Смиряясь с очередным — еженощным — поражением, она также разрешила джентльмену подхватить её под локоть. Мэрайя опрокинула в себя стакан с водкой. Она переживала за личную жизнь Мисти. Не было ли той одиноко? После смерти напарника она отстранилась от всех, после смерти крошки, имя которой Мэрайя уже подзабыла — Алекс точно помнил — бедняжка начала пить (не то, чтобы Мэрайя её винила, подумала она, подходя к столу, чтобы подлить водки в свой стакан) и перестала проводить время с друзьями. Вся в расследовании, её единственной отдушиной стали походы в клуб. Вообще-то она приходила сюда следить, но каждый раз уходила ни с чем (но каждый раз с кем-то). Мэрайя даже заметила за собой привычку находить её взглядом и приветственно кивать ей. Каждый раз перед уходом Мисти оборачивалась и смотрела на неё. Какие-то извращенные отношения между заклятыми подружками. Сегодняшний джентльмен был явно не в её вкусе, видимо, Мисти была чем-то подавлена, еще более задумчива чем обычно. Ах да, мальчишки, раскидавшие мёртвых людей Мэрайи по гарлемскому асфальту. Кто-то бросил королеве Гарлема вызов. Мисти боялась, что начнётся очередная война. Бутылка опустилась на стол чуть стремительнее, чем она намеревалась. Мэрайя с раздражением поправила волосы. Неужели Мисти настолько её недооценивала? Она выпрямилась, почувствовав, как хрустнул позвоночник. Спустя четыре часа этот негодный мальчишка вернулся. Обернулась. Протянула свой стакан — ему он сейчас был нужнее. Шейдс всё принимал из её рук с благодарностью. Выглядел он неважно. Сломанные очки в нагрудном кармане, весь в царапинах и порезах, один глаз немного подплыл. Одна рука перевязана, но ткань (рукав его собственной рубашки) уже полностью пропиталась кровью. Он где-то потерял пиджак и телефон. Шейдс выпил залпом стакан и отдал его обратно — на стекле остались красные отпечатки. — Почему ты не в госпитале? — без намека на волнение спросила Мэрайя. — Пришёл сказать, что разобрался со всем, — его состояние не волновало даже его самого. Так, мелочь, бывало и похуже. — Ты опоздал. Я уже собиралась домой. Он кивнул. Кроме пулевого ранения, никаких других повреждений у него Мэрайя не нашла. Кровь на его одежде была чужой. Подойдя ближе, Шейдс поднял здоровую руку и дотронулся до её щеки. Рука упала, мазнув кровью по лицу и груди. — Ты сказала, чтобы я вернулся. Мэрайя улыбнулась и отпила из стакана, прижимаясь губами к отпечатку его пальцев. Прижимаясь губами к кровавому отпечатку его губ. Прижимаясь к его губам. Шейдс, запах водки, мужского пота, одеколона, дыма и железа — чёрные сломанные очки в его кармане — своя и чужая кровь — сильные пальцы, сдавливающие её спину, оставляющие синяки на её бедрах. Всё это настоящее.