Ток не может быть сильнее

Пальцы нервно стучали по холодному крашеному железу капота машины. Дым сигареты смешался с паром изо рта, поднимаясь вверх. «Курение вредит вашему здоровью»… Так почему этот чертов дым летит к небесам? Холодные капли скатывались по стеклу, краске, падали на землю, отбивая один и тот же ритм. Оставалось ещё около получаса. Получаса долгого ожидания, которое можно было бы и не терпеть. Ведь можно было приехать в нужное время, ни за час и ни за два, куда позже, а может и вовсе завтра. Столько всего можно было сделать, например, не стоять в 9 утра около психбольницы, ожидая, когда охранник вернётся на своё рабочее место и впустит Микки внутрь этого ада. Редко кто приходит сюда добровольно, даже если ты к кому-то, даже если этот кто-то — самый важный для тебя рыжий. — Милкович! — раздалось из зелёной, наверное, когда-то, будки. — Иди давай сюда, хватит там стоять! — охранник открыл калитку лишь для одного посетителя, не потребовав паспорта и обыска. Зачем проверять человека, который ради своего парня приезжает рано утром в те единственные два раза в месяц, в которые сюда пускают. Это, кстати, был только второй раз. Микки не требовалось проводника. Он и в первый раз выучил все эти тысячи коридоров, все эти крики больных, бешеные улыбки, несвязные речи и миллионы лиц. Он выучил каждую деталь этого ада, ради одной, одной важной детали — Йена. Эта деталь была здесь лишняя: тихий, спокойный, в своем уме, все понимающий и на всё соглашающийся. Он просто здесь был, как украшение, в аду ведь тоже должны быть украшения. Он был звездой на рождественской ёлке, только погасшей. И больнее всего брюнету было смотреть в эти отчаявшиеся потухшие глаза. А в них надо было смотреть, потому что в этой белой пустой комнате больше не было ничего стоящего. Охранник открыл железную дверь, если эту пару железных решеток можно было так называть. Милкович тут же сделал шаг внутрь, вздрагивая, когда рыжий повернулся к нему, одарив пустым взглядом, без единой эмоции. «Что с тобой сделали?» — билось в голове у Микки, ударяя в виски и отдаваясь жуткой болью каждый раз. Что вообще можно было сделать с человеком, который и так согласился избавиться от всего? Если бы кто-то мог ответить. Но здесь не было никого кроме сумасшедших: сумасшедших врачей, сумасшедшего охранника, сумасшедших посетителей. Только больные казались нормальными на фоне всех обитателей этого ада. Но они никогда не скажут брюнету, что эти психи сделали с Йеном. Взволнованный взгляд пробежался по фигуре в белом комбинезоне, стараясь ухватиться за каждую деталь, в надежде найти ответ. И нашёл. Задержавшись на огненных волосах, так ярко выделяющихся на фоне всей этой комнаты, взгляд скользнул чуть ниже, замечая темные пятна на висках, пары красных вен и впалые скулы. Микки коснулся рукой со словом «fuck» на костяшках щеки рыжего, закусывая губу от злости. Никто не смел трогать этого психа, его психа. Кем бы ни был этот рыжий, он точно не принадлежал этому месту, потому что он уже давно принадлежал совершенно другому человеку. Он принадлежал Микки. — Йен, блять, что это? — провёл брюнет большим пальцем по темному пятну на висках. Но в комнате было всё так же тихо, как и пару минут назад. Тут было так же час назад, день, неделю, всегда. — Это ток? Тебя тут, блять, током бьют?! — рука ударилась о мягкую, обитую тканью, стену. И лучше бы эта стена была бетонной, или кирпичной, шершавой, чтобы на ней остались пятна крови, а костяшки были разбиты. Йен хотел что-то сказать, открыл рот, и тут же его закрыл, больше походя на немую рыбу, с такими же пустыми блестящими глазами. — Скажи мне хоть что-нибудь, ёбаный Галлагер! — Ты рано сегодня, — как-то отстранённо произнёс рыжий, словно его не касалось происходящее, словно он просто был частью этой комнаты, предметом мебели и ничем более. Микки нервно усмехнулся, проводя ладонью по лицу, сел на такую же белую кушетку, и посмотрел на Йена. Он долго смотрел на него, час, может больше. Просто смотрел, пока тот стоял, рассматривая рукава своей рубашки. Йен мог бы ещё долго разглядывать все эти переплетения нитей, думая, хоть и незаметно для себя, о том, как они похожи на его жизнь, но глухой голос брюнета разрушил эту мучительную тишину. И в голове Галлагера наконец-то хоть что-то появилось: «Мы уходим». Милкович уже встал около выхода, ожидающе смотря на парня. Он точно это сказал? Предложил сбежать из психбольницы? Днём? Вот так, без какого-либо плана? Если бы всё было так просто. — Время кончилось, — неожиданно подошёл охранник, открывая дверь, руша в голове Йена все надежды на побег из этого ада. Микки резко развернулся, ударяя охранника кулаком в живот, а потом в лицо. Он стёр единственную грань, которая отделяла это место от реального мира. Тут был только один охранник. Но сейчас его можно было списать со счетов, потому что дорога наружу была открыта. — Тут всё просто, Галлегер. — посмотрел на него брюнет. И если бы электрические удары тока могли выбить из рыжей головы все те мириады мыслей о Миккки, то Йен ни за что не сделал бы и шага. Только ток не может быть сильнее.