С моим великим удовольствием

— the Gazette — Pledge (piano cover version) — сюжет. — Blood On The Dance Floor — Call Me Master — НЦ.

      У Чуи в жизни было всего два рока: придирчивые клиенты и засранец-босс.       Первые донимали его с тем, что скатерть на столе не того цвета — накройте заново; у нас отпечаток пальцев на бокале; поменяйте приборы, тут зубчик у вилки погнулся.       Чего они вообще ждали от кафе, было не ясно. Тут не ресторан пять звезд, у них кафе, приличное, держащееся за счет строгости, порядка, цен — чуть больше, чем в кафешках похуже, порций — больше, чем в ресторанах, которые пытались с ними тягаться, расположенных на другом конце улицы.       Второй должен был вот-вот лишиться своего места и пытался поднасрать в душу тем, кто не уволился в честь его ухода следом.       Тех, кто не ушел сам, он силился выжить, пока есть силы.       А Накахаре очень была нужна эта работа. И он держался, как мог.       Он терпел все — трепки, скандалы, угрозы лишить его части зарплаты за то, что клиент навернул чашку.       При чем тут рыжий официант — можно было только гадать.       Но он терпел. Молчал. Стискивал зубы.       И искренне надеялся, что новый директор будет адекватнее.       День, когда старик ушел с вещами, остатки персонала восприняли, как праздник.       А стоило выйти на работу в свою смену уже при новом начальстве — он понял, что трудности еще не закончились.       Новому директору двадцать три. Он молодой и красивый мужчина в безукоризненно выглаженном костюме.       На него пищат все девушки, его уважают коллеги Чуи.       То, что не понравилось Накахаре, можно назвать грязными придирками к его работе при его должности.       Дазаю не нравятся его напряженные плечи. Его натянутые интонации. Осанка. Лицо ему показалось грустным.       Чуя сдержанно порыкивает и просит не лезть.       Мужчина в ответ загадочно улыбается и опускает глаза, поглядывая на свой стакан с фруктовым фрешем.       Чуя помогает на кухне. Ему дополнительно платят за то, что он умеет рисовать на пенке. Коллеги вечно просят научить, но в итоге все превращается в увлеченный просмотр его работы из первого ряда — с таким же успехом можно было вести трансляции из дома 24/7.       Чуя как раз заканчивает возиться с очередной рыбкой и ставит чашку на поднос, чтобы коллега отнесла ее в зал, когда на горизонте появляется босс.       Но рыжий не замечает, у него уже следующее творение — парные котики, которых надо было закончить еще минут пять назад, но его отвлекли.       Дазай смотрит за тем, как парень работает. Форма безукоризненно чистая, волосы в низком хвосте — рыже-золотые кудряшки, пропахшие сигаретным дымом.       В голубых глазах темно-синие искорки — Дазая в жар бросает всякий раз, когда они встречаются взглядами.       То, что он пытается в ухаживания, уже догадались все.       Все, кроме самого объекта его стараний.       Менеджер смеется и говорит, что Чуя-кун слишком хороший и ответственный работник, служебный роман ему не по нраву, да и занят он — Накахаре двадцать один и он студент, ему скоро диплом писать, а он бегает им помогает.       Осаму водит пальцем по кромке чашки и ломает голову, как открыть глаза строптивому и недогадливому рыжему парню.       На ум приходит всего один способ вызвать его к себе и обсудить. ***       Два дня спустя рыжий получает новый заказ. От босса.       Тот хочет большой латте с надписью на выбор самого Накахары.       Коллега рыжего икает и прижимается к стене, когда Чуя, пялившийся на листок и хлопавший глазами, вдруг злобно улыбнулся и решительным шагом направился к кофемашине.       Это будет венец всех его творений.       Еще двадцать минут спустя рыжий змеей скользит в кабинет босса, держа поднос с заказом на вытянутой руке.       Солнечно улыбаясь, он составляет на стол большую чашку с латте, накрытую пряником, кладет салфетку и ложечку.       Держа осанку, Накахара с самым приятным видом соловьем заливается о необходимости подождать, пока кофе обретет надлежащий вкус и аромат, а потом почти сбегает обратно в зал.       Любопытство сильнее всех рекомендаций.       Осаму моментально сдвигает пряник и каменеет.       На пушистой пенке каллиграфически выведено: «Пожалуйста, пейте кофе и идите в задницу».       Нервно облизнувшись, мужчина кусает пряник и решает принять это, как приглашение.       В списке дел появляется пункт отшлепать одну рыжую фурию за проделки в процессе прелюдии.       Однажды. Когда он добьется этой стервы. ***       Спустя еще две недели Чуя бегает по залу один.       У него три столика и нет никого на подхвате — по уважительным причинам персонал занят, в отпусках и отгулах, а рыжий крайний и получает сегодня за всех.       На него орут за спутанные заказы, на него грозят написать жалобу, на кафе угрожают натравить всем известные службы, а конкретно его увольнения готовы добиваться через суд. — Клиент всегда прав, клиент всегда прав, клиент всегда прав, — убеждает себя Чуя, едва не рыдая. — Ты не можешь подойти и облить их кипятком за то, что они такое дерьмо.       Он успокаивается, собирается с духом и, вытерев лицо, спешит отнести десерт за столик.       Им всегда говорили — не спешите, ходите ровно, кафель не для того был сделан, чтобы вы носились по нему.       Чуя понимает, насколько это важный совет, только тогда, когда поскальзывается на разбросанных по полу виноградинах — маленькому ребенку забыли объяснить, что играть с едой нельзя.       Пронзительный визг разрубает всю улицу, Чуя жмурится — изысканный десерт красуется сливками вниз прямо на пышной прическе клиентки.       На него надвигается тройная угроза в лице клиентов из-за всех трех столов, и Чуя как-то отстраненно видит поднятую над ним руку, которая вот-вот должна пасть вниз ударом.       Внезапно становится тихо. Чуя осознает, что зажмурился, только тогда, когда приходится открыть глаза.       Пахнет сигаретным дымом, душное облако вырывается у него из-за спины, ласкает щеки.       Дазай пренебрегает правилами собственного заведения и тушит окурок в пепельнице на клиентском столике. — Если вы сейчас попробуете ударить моего сотрудника, мне придется вызвать полицию и выставить вас отсюда силой, — голос директора звучит отстраненно, но Накахара слышит в нем задумчивые нотки. — Пожалуйста, сядьте на свои места и спокойно доедайте. Это за счет заведения. Прошу прощения за сегодняшнее обслуживание, всю вину беру целиком и полностью на себя.       Дазай отпускает руку мужчины и молча кланяется. Чуя следует его примеру, кусая губы от страха.       Это настоящее пятно на их репутации. Его теперь точно уволят без расчета.       Клиенты фыркают и расходятся по своим местам. Самые оскорбленные предпочитают грохнуть блюдо с тортом на пол, дама, которой он испортил прическу, вздергивает нос и хватает непоседливое чадо за руку, оттаскивая от остатков штруделя.       Они ждут, пока остальные закончат доедать, Чуя убирает столики и ощущает себя жутко подавленным.       Дазай не нарушает этого молчания резкими словами — только закрывает двери в кафе, когда все уходят и переворачивает табличку словом «закрыто» к улице.       Чуя заканчивает уборку свинарника, который произошел по его вине и неловко мнется, дергает себя за край фартука. — Дазай-сан, я… — неловко начинает он, но мужчина прерывает его движением руки, заставляя умолкнуть. — Иди за мной.       У Чуи сердце проваливается куда-то в пятки, на негнущихся ногах он плетется в сторону директорского кабинета.       Здесь все, как и прежде, при старом начальстве. Чую выдергивали сюда десятки раз. Но впервые он ощущает себя виноватым. Впервые испытывает такой леденящий душу страх и сковывающую неловкость.       Осаму садится в кресло, Чуя замирает перед столом, переминается, кусает губы.       Ждет выговора. Слов, что он уволен. Предложения писать по собственному.       Чего-нибудь.       Дазай вглядывается в его лицо и неожиданно спрашивает: — Как ты себя чувствуешь? Не стой столбом, присаживайся.       Накахара оглядывается, словно впервые в жизни здесь, боком садится на кожаный диванчик.       Сложив ладони, он сует их между бедер, пытаясь справиться с волнением. — Не очень хорошо, если честно, — начинает Чуя. — Я правда виноват, Дазай-сан. И если вы скажете мне уволиться — я правда пойму, — Накахара онемевшими губами выдавливает из себя последние слова и становится совсем тихим. Не слышно и не видно, дышит ли он. — Я не думаю, что стоит, — Осаму задумчиво перебирает бумаги и раскладывает их по ящикам. — Ты хороший сотрудник и раньше никаких жалоб на тебя не было. Ты умудрялся пресекать инциденты на корню, от твоих коллег тоже нет ни жалоб, ни плохого мнения. Но некую отработку придется провести, — Дазай поднимает взгляд. — Ты же понимаешь, мы лишились доброй трети выручки за вечер, поскольку ты не в состоянии работать, а в графики закралась ошибка. Закрыть кафе было лучшим выходом, но это не значит, что я рад этому.       Чуя совсем съежился и стал, кажется, еще меньше. Под кажущимся пристальным, даже когда на него не смотрят, взглядом хотелось совсем пропасть, но он знал, что это так не работает. — Чуя, — мягко окликнули его. — Подойди.       Рыжий подошел, чувствуя, как каждый шаг буквально пьет из него саму жизнь. — Я мог бы начать вычитать эту сумму из твоей зарплаты, — Осаму тарабанит пальцами по столу, потом хватает рыжего за руку и тянет ближе к себе, вглядываясь в почти неживое лицо. — Но я в курсе, что деньги эти тебе нужны. И я предлагаю сделку. — Сделку? — неверяще шепчет Накахара. — Сделку, — подтверждает мужчина. — Я вношу недостающую сумму, — я могу представить, во сколько нам это обойдется, и это не самая большая сумма, которую мне приходилось возмещать из своего кармана — а ты прекращаешь на меня шипеть и сейчас просто делаешь то, что я говорю.       Чуя кусает губы и нервно комкает край формы. Это кажется ему сделкой с совестью — но.       Он все же кивает, и лицо Дазая становится светлее. — Вот и отлично. Скидывай свой фартук и иди сюда, — блеснув улыбкой, Дазай хлопает по столешнице ладонью, а сам откидывается на спинку кресла.       Чуя ощущает себя идиотом, но проходит и садится на край стола перед Дазаем.       Мужчина не заставляет долго ждать своих действий — Чуя вздрагивает, когда ему тыкаются в живот, обхватывают руками и горячо выдыхают. — Мягенький Чуя-кун, — мычит Осаму.       Рыжий неловко ерзает и робко одну ладонь кладет на спину, второй поглаживает темную копну волос.       Он… Догадывался, что Дазай обернет это себе на пользу. Коллеги уже в лицо ему тыкали тем, что он нравится боссу, как парень. И что стоило бы действительно подумать об этом — не каждый день к нему, обычному официанту, начинает испытывать симпатию человек довольно состоятельный и при этом молодой.       Но Чуя не хотел усложнять им жизнь. Служебные романы, как правило, плохо заканчиваются.       Дазай кладет ладонь ему на шею и рывком подтягивает к себе.       Дрожавшая от напряжения струна где-то внутри него лопается с противным звуком и рыжий ощущает облегчение.       Поцелуй мягкий и очень приятный. Дазай целуется хорошо — куда лучше десятка девушек, с которыми у Накахары были отношения.       Рыжий разрывает поцелуй, хватает воздух ртом.       А потом тянется обратно, зарываясь пальцами в темные волосы, ощущая, как сладкая истома разливается внизу живота.       Можно ли не хотеть этого мужчину, когда он делает такое?       Рыжий хрипло стонет и прикрывает глаза, ощущая, как быстро его избавляют от рубашки, припадают губами к груди.       Дазаю оказалось проще встать, заталкивая его дальше на стол, вынуждая его развести ноги.       Чуе ласка нравится. Он хрипло вскрикивает, когда зубы сжимаются на соске, поджимает пальцы на ногах и тихонько скулит, когда Осаму сжимает и оттягивает пальцами второй.       Дазай улыбается, поглядывая в его лицо, на жилку на шее, которая бьется так мощно, что ее видно невооруженным взглядом.       Чуя отзывчивый и чувствительный. Видеть его возбужденным и раскованным, непривычно покладистым, а не ершистым…       Осаму даже не думал, что где-то внутри этой колючки будет такая нежная натура, закованная в ехидство, как в броню.       Стол большой, Чуя маленький. Выбор был очевиден с самого начала. Дазай стаскивает с рыжего штаны и кое-как скидывает с себя пиджак, галстук, рубашку, ощущая, что его уже трясет.       Рыжий, согнув руки в локтях, прижимает их к груди и алеет, когда Дазай смотрит на него, абсолютно раскрытого и будоражаще беззащитного.       Хочется его успокоить. Хочется сказать, что это не прихоть и не игра.       Дазай оглаживает бока и грудь, целует впалый живот, пересчитывает ребра пальцем. Парень явно недоедает.       Лижет пупок и косточки таза, руками гладит и разводит бедра, помогая опереться пятками о край стола.       Чуя дрожит и жмурится, ощущая горячий выдох, скользнувший по паху. Тихонько ахает, выгибается, когда горячий рот оказывается прямо на закруглении головки, губы смыкаются, а язык скользит и оглаживает чувствительную плоть.       Горячо. Все тело горит. Дазай сводит его с ума своими выходками, влажными, жутко смущающими чмоками и шумным дыханием.       Рыжий полыхает до кончиков ушей, краснеет от самой шеи и поджимает пальцы на ногах, ощущая, как мужчина насаживается на него ртом, берет глубже.       Осаму от этой работы получает удовольствие. У него стоит каменно и всякая реакция, всякий ответ на ласку делает ему так хорошо, что даже больно.       Мужчина четко улавливает тот момент, когда Чуя скребет пальцами столешницу, и урчит от удовольствия, ощущая, как Накахара вскидывает бедра, забывшись, потеряв всякий контроль над собой, своим телом, своей сдержанностью.       Без проклятой маски он сейчас просто раскинувшийся на столе парень, который мутным взглядом смотрит в никуда, голый и чертовски привлекательный, с какой стороны ни глянь.       И ему отсосал его начальник.       Осаму усмехается и роется в верхнем ящике. Среди канцелярии валяется смазка, упаковка салфеток для особо нервничающих клиентов.       Осаму не стесняется привести себя в порядок, вытерев уголки рта, лениво улыбается, поймав пристальный взгляд и прямо на глазах у Чуи выдавливает смазку на пальцы, присаживается — Дазаю нравится смотреть — и не дает вновь вспыхнувшему парню свести ноги.       Ему это напоминает подбор ключа. Сфинктер упруго сжимается, подрагивает в такт пульсу. Накахара тихонько скребет стол, пока он размазывает смазку снаружи — безумно смущающий момент с этим осмотром, а рыжий — приличный мальчик.       Осаму как-то радостно утверждается во мнении, что это первый раз, когда у рыжего любовник-мужчина — ему это отчасти льстит, Накахара и правда твердый орешек, добиться его было трудно, выматывало нервы и силы, утомлял утренний стояк и новые мокрые сны с участием парня.       Еще противней, что мучился он один.       Дазай не злопамятный, но теперь сделает все, чтобы рыжий прикипел к нему душой и телом; чтобы не сбегал прочь, стоит только подойти и попытаться приобнять.       С первым пальцем он заканчивает быстро, на двух рыжий тихонько стонет, но это «тихонько» сродни сигнализации для мужчины — он вдвигает пальцы уверенней и разводит их внутри, добивается нового стона.       На трех Чуя тихонько всхлипывает и цепляется за край стола, силится не выгибаться и не скулить от тянущего ощущения внутри.       Кажется, он теряет связь с реальностью, потому что когда открывает глаза в следующий раз — Осаму вытирает пальцы и натягивает презерватив. — Можешь остаться так, а можешь перевернуться на живот, — теплый шепот опаляет губы, Дазай целует своего измученного подготовкой подчиненного, коротко прикусывает шею и сунув руку под поясницу гладит позвонки, от чего Чуя выгибается. — Такой чувствительный. Даже не верится, что никто этого не замечал.       Рыжий вспыхивает и закрывает лицо руками под чужой смешок. Дазай целует его влажно поблескивающее от смазки бедро, а потом нависает на руках, трется несколько раз, ощущая волнение, бурлящее в крови.       Первый толчок аккуратный и до конца, без шлепка и грубости. Дазай закусывает губу — ему не пришлось пробиваться сквозь сомкнутые мышцы, их для него придержали…       Но потом Накахара сжался до глухого воя. Горячий, тесный — сколько сил ушло, чтобы не начать долбиться в него, потеряв голову. А сколько сил еще уйдет, чтобы не испортить первый секс проявлением животного желания!       Накахара цепляется за его плечи и Дазай, не долго думая, ложится на него, в ягодицу рыжему вжимается пряжка ремня — он не стал тратить время, чтобы раздеться полностью, просто приспустил.       Дазай потом еще за льдом пойдет, чтобы добавить в вино, которое ему сегодня принесли.       Не каждый день ему исполняется двадцать четыре и сотрудники дарят ему почти уникальный шанс добиться от рыжего если не взаимности, то близости точно.       Чуе лучше не знать, что весь сегодняшний день — одна большая постановка, и коллеги за него решили, чьи именно добрые руки идеально подойдут.       Дазай ненавидел сводничество, но сейчас был искренне благодарен.       Он сделал все, чтобы не потерять такую возможность, хотя озверевшие клиенты и почти плачущий рыжий в его планы не входили.       Но вышло даже естественно и не накладно.       Когда Чуя расслабляется и царапает ему плечо, Дазай выныривает из омута мыслей, коротко целует нежную щечку и начинает двигаться, изводя их обоих медлительностью, а потом начиная набирать темп, любуясь прикушенной губой, наслаждаясь хаотичным и развязным поцелуем.       Чуя отзывчивый. Дазай не устает это вспоминать и ласкает его в процессе, терзает мочку уха и шею, зарывается пальцами в рыжие волосы, стащив резинку с низкого хвоста.       Кудряшки рассыпаются и Чуя выглядит почти женственно красивым — весь эффект портят сугубо мужские особенности лица.       Убери длинные пряди и в том, что это парень, сомнений не будет.       Но как же шла ему эта мягкая красота!       Осаму снова сбивается, движется чуть медленнее, но толчки выходят ощутимее — ноготки впиваются ему в спину, Чуя стонет и закидывает голову назад, нога соскальзывает и мужчина считает уместным завести ее себе за спину, а следом за ней и вторую.       Чуя обвивает его и выглядит расслабленным — очень порочное зрелище, учитывая тянущуюся из уголка губ ниточку слюны и почти безумные стоны.       Снова ускорившись, Дазай под конец срывается на грубость, не выдерживая того напряжения, которым давило на него желание сдержаться.       Чуя кончает себе на живот, а его босс последним толчком врывается в податливое тело и прижимается так крепко, насколько сил хватает, пытаясь не поранить, не причинить лишней боли.       В ушах шумит, темнеет в глазах. Дазай чувствует, что выложился на максимум, и теперь он не более хочет двигаться вообще, чем прерывисто дышащий Накахара — тому даже думать и анализировать свое состояние лень.       Осаму находит силы чуть позже и всего на одну вещь: он пишет на безвольной руке рыжего свой домашний адрес и телефон, и приписку, что будет ждать его после каждой смены — Осаму далеко не каждый день протирает штаны в офисе.       Дазай не злопамятный, нет; он просто так приподнимается с чужого тела и тем же черным маркером почти каллиграфическим почерком выводит на внутренней стороне бедра:       «С моим великим удовольствием. ♡»