Под бой курантов

— Че стоя ешь? Больше влезет? – хмыкает Хинтер, наблюдая за тем, как губы друга расползаются в какой-то слишком довольной улыбке. Миро облизывает ложку и прикрывает от удовольствия глаза, а потом словно ураганом уносится на кухню. Куда спешить? К ним на празднование Нового года не придет никто, ведь они всей дружной компанией уже успели отметить Рождество, но Федоров постоянно ищет (и, главное, находит!) поводы ставить себе сроки и ничего не успевать сделать, спеша и вечно опаздывая к никому не нужным дедлайнам. Дурачок. Мирона сегодня особенно много. Он суетится, бегает по кухне, успевает еще кому-то отзваниваться, самому отвечать на звонки. У него как будто в жопе шило. Никак по-другому этого явления не назвать. — Хозяюшка, может хоть на минуту присядешь? Миро, скажи, нахера нам тазик оливье? Кастрюли вполне хватит на двоих людей, не находишь? – у Димы даже нет сил возмущаться. Не в первый раз же они вместе празднуют. Он по-наставнически кладет тяжелую, но очень теплую ладонь Федорову на плечо, но встречает сопротивление. Его руку уверенно сбрасывают резким движением плеча. — Не мешай, а лучше помоги. А если помогать не хочешь, то хотя бы над душой не стой. Ну пожалуйста, – как можно вежливее просит Миро, хотя сначала его слова звучат грубовато. Шокк качает головой и достает из банки парочку соленых огурцов. Стоит хотя бы создать видимость того, что он помогает Мирону с приготовлениями, так он станет немного спокойнее и податливее. Это и правда действует! Дима время от времени не торопясь нарезает огурцы, пока Мирон, словно какая-нибудь машина на разделочном заводе, или озверевший ниндзя, которому под горячую руку подвернулся не человек, слава высшим силам, а картошка, озлобленно и яростно кромсает ее, а потом с яростью Терминатора или дикого зверя вскрывает банку с консервированным горошком. Хинтер посмеивается, наблюдая за этим процессом борьбы ни на жизнь, а на смерть/готовки (нужное подчеркнуть). Мирон командует, просит взять майонез, и пока он помешивает салат, потихоньку туда его выдавливать для достижения нужной консистенции. — Ты где таких слов понабрался? Журналов для домохозяек перечитал? Прячешь их под кроватью, да, Мирончик? — Да иди ты. Если бы не мои навыки готовки, ты бы помер либо от голода, либо от какой-нибудь смертельной болезни печени, которая была бы неспособна переваривать каждый день дошики. — Один-один, принцесса, – Шокк ненавидит оставаться в дураках, так что по-любому последнее слово абсолютно всегда будет за ним. Дима идет в гостиную, а оттуда открывает дверь, ведущую на балкон, пропуская Мирона, несущего кастрюлю, первого в этот холод. — Дамы вперед, – не удерживается Хинтер от очередного трололо. Мирон принимает правила игры, просто долгое время молчит, ведь месть – это блюдо, которое всегда подается холодным. Он ставит кастрюлю с салатом ко второй, а потом поднимается с корточек и достает из кармана домашних спортивных штанов пачку сигарет. Шокк подходит к Мирону поближе и просит закурить. За своими на кухню идти не сильно хочется. Даже с шестого этажа вид очень хороший. Все живое, что есть в них, насыщается новогодним настроением по мере того, как потрепанные курением легкие наполняются тяжелым дымом. Во многих окнах видно счастливые семьи, елки, зажженные гирлянды, у многих на балконах все очень красиво украшено. Дима невольно улыбается, в кои-то веки, не злорадствуя и не смеясь от какой-то глупости. Он затягивается, выдыхает дым, а потом крепко, даже немного по-отцовски заботливо обнимает Федорова за плечо. Порою как пробьет на нечто подобное, что становится по-подростковому неловко за внезапный порыв. Звон бокалов эхом отбивается от стен. Дима делает пару больших глотков, сплетая руку Мирона со своей. Тот тоже осушает бокал почти в один присест. А потом, пока часы все еще бьют двенадцать, они отставляют бокалы на стол и мягко и игриво целуются, цепляя губы друг друга. Если верить примете, в следующем году их пути уж точно не разойдутся. Вот только в этом чертовом-непонятно-каком году Хинтер встречает Новый год в полном одиночестве. Он пьет противное шампанское со вкусом счастливого прошлого, проклинает ебаный бой курантов и ебаного Миро, который так безжалостно изгадил все его воспоминания. Никаких примет и никаких поцелуев в любую из следующих ночей на первое января.