My Innermost Apocalypse

      Освальд всегда приходил только тогда, когда ему этого хотелось. И пользовался Эдвардом лишь для того, чтобы удовлетворить сугубо свои потребности. Пользовался его наивностью, обожанием, слепой верой в своего покровителя — всем, чем только можно было воспользоваться. А также его самым страшным кошмаром — его болезнью и проклятием, которое и заставляло тело Кобболпота извиваться в чужих руках: не самая светлая сторона Нигмы привлекала его, как и всё, что было пропитано такой же чёрной и въевшейся грязью в Готэме. Она манила и его душу, такую же пропащую и жалкую, как и действия, на которые он каждый раз решался, переступая порог чужой квартиры. Это было унижение: беспощадное и неумолимое. Поток брани тут же обрушивался на забитого неудачника, который только и успел, что открыть дверь и увидеть за ней своего кумира. Блеск в глазах — от него в считанные секунды не осталось и следа. Пустые глаза уставились в искривлённый в гадостях рот — Пингвин сокрушался. Взывал к тому, кто был запрятан глубоко внутри и бился в агонии каждый раз, когда уязвляли его "я".       —Ты противен и жалок, Нигма! — одна звонкая пощёчина. Слова хлестали посильнее физических ударов — парень и головой не повёл. Он лишь пытался унять дрожь, которая уже начинала овладевать его щуплым телом.       — Отвратителен и глуп! На тебя просто тошно смотреть, — вторая, такая же звонкая. Она не отрезвляла, а лишь погружала сознание всё глубже, запирая в собственном мозгу. А что же будет взамен? Искривлённое человеческими пороками и страстями отражение. Освальд взывал к Нигме — Эдвард быстро уступил ему место, позволяя наконец застывшему в недоумении лицу сдвинуть брови к переносице. Очки полетели на пол — Нигма схватил запыхавшегося от гневной тирады Пингвина за галстук и втащил в квартиру, прижимая спиной к двери, которая с шумом захлопнулась за ним.       — Это я жалок? Это я отвратителен?! — наконец последовал ответ. Теперь настала очередь Кобболпота большими глазами наблюдать за преобразовавшимся Эдвардом. Живые эмоции: вся эта мимика, в которой нашли своё отражение злоба и ненависть ко всему живому. И весь этот спектакль, вся эта игра — для него одного.        "Великолепно!"        До ужаса.        "Отвратительно!"        До безумия и дрожи в коленках.        Длинные пальцы сомкнулись на шее — Освальд прекрасно знал, что здесь стоило действовать осторожно. Теперь он мог только молчать — одно резкое слово или не тот взгляд и Нигма вполне мог придушить его на месте. Но и с подобострастием глядеть в открытый рот он не собирался. Во взгляде — вызов. "Давай, покажи мне! — говорили серо-голубые глаза. — Докажи, что все мои слова — ничто!" И это срабатывало. Каждый раз Эдвард вёлся на одну и ту же уловку, искусно преподнесённую Пингвином. Риск велик, но игра, в итоге, всегда стоила потраченных на неё свеч.        Судмедэксперт припал к приоткрытым губам Освальда, нагло вторгаясь во внутрь влажного рта. Кобболпот жадно отвечал, при этом совершенно не двигаясь с места: как бы парню ни хотелось прикоснуться к гладкой коже Эдварда, как бы ни было сильно желание подтолкнуть его чуть вперёд, к двери спальни, он знал, что это невозможно. Нигма не позволит. Теперь он — главный, и Освальд сделал всё для этого, почему теперь спокойно принимал все грубые ласки. Даже если в некоторых случаях эта грубость была чрезмерной.       — Только последнее отродье стало бы получать удовольствие от такого, — шептал Нигма, в спешке срывая чёрный пиджак, а за ним и костюм. Пингвин в ответ лишь приподнял одно колено, упираясь им в пах парня — усмешка. Эдвард понял, что произнесённые им слова, в данном случае, подходили к ним обоим. Это злило. И только сильнее заводило.        Одним рывком спустив с Кобболпота штаны вместе с нижним бельём, Эдвард развернул его спиной, прижимая лицом к двери. Пингвин недовольно охнул, но подчинился, выпятив зад. Послышался шлепок — это Нигма, избавившись от ремня, прошёлся им по белым ягодицам. Пряжка оставила свой горящий красный след. Освальд только сильнее уткнулся носом в дверь — боль вызывала дрожь, которая, в свою очередь, противно колотила всё тело. Но не успевала она окончательно пройти, как Пингвина накрывала вторая, от следующего удара, гораздо сильнее предыдущего. Тонкая полоска губ разомкнулась, и парень смог выпустить сдавленный крик, который хлестал сознание Эдварда, как он хлестал его ремнём.       — Унижаться всё больше и больше... — цокая языком над самым ухом, шептал Нигма. Он уже склонился над Кобболпотом, схватив его за упирающиеся в стенку руки и заведя их за спину. Ремень и тут пригодился — им Эдвард связал запястья. Теперь же, переместив пальцы на рассечённый десятком полос зад, парень раздвинул ягодицы, позволяя сочившейся из маленьких ранок крови стечь вниз. Затем он провёл указательным и средним пальцем до плотно сжатых колечек мышц, вводя их внутрь. Сразу и глубоко, заставляя Освальда вздрогнуть и выпрямиться. Пингвин заворочался — в ответ Эдвард принялся лишь резче разрабатывать его, свободной рукой впившись в связывающий его ремень, тем самым только сильнее прижимая содрогающееся от его прикосновений и действий тело к двери. Когда же громкие вздохи окончательно вскружили ему голову (а не когда Пингвин оказался готов), Нигма тут же освободил свою истекающую смазкой плоть от ненужной ткани, подставляя головку к анусу и вводя её также резко, как и всё, что только делал парень сегодня. Освальд чуть не свалился на колени — ноги подкосились, и если бы судмедэксперт не держал его, то парень в считанные секунды оказался бы на полу. Но этого не случилось, почему Нигма и смог продолжить совершать толчок за толчком, проникая членом всё глубже, попутно доставляя не самые приятные ощущения. Острая боль раздирала Освальда изнутри, выворачивая его нутро наизнанку, заставляя тьмой застилаться глаза. Кобболпот уже ничего не видел — он лишь ощущал безграничную власть человека позади него над телом, которым он, казалось, уже переставал владеть. Один грубый толчок, ещё один — Эдвард вдалбливался до пота на лбу, вымещая всю скопившуюся за бесконечные дни злобу. Она распирала его изнутри, способствовала разложению остатков личности. И вот Кобболпот предоставил ему шанс избавиться от этого — выместить всё, что скопилось в душе на него. "Убогий, жалкий и противный!" — Эдвард говорил правду: эти слова шли не ему одному.        На бёдрах стали противно ныть свежие синяки. Какое-то время Освальд пытался подстроиться под темп Нигмы, пока не понял, что это абсолютно бесполезно: настолько он был быстр, неровен и беспощаден. В итоге Кобболпот не выдержал и кончил, переполненный свежими и острыми ощущениями, которые колотили его тело и разрывали мозг. Эдвард, схватив его за маслянисто-чёрные волосы, оторвал от двери, прижимая к себе — тут же член парня смог войти во всю длину, выбивая из пересохшей глотки очередной стон. Склонившись к шее и вновь принявшись наращивать темп, Нигма рычал на ухо Пингвину все ругательства, которые только могли прийти к нему в голову в таком состоянии, пока и его не накрыла волна оргазма. Эдвард замер, кончая прямо в Освальда, пачкая не только душу, но и тело. И только тут, когда все мышцы в одночасье расслабились, а сознание прояснилось, парень смог прийти в себя. На место беспощадного и бездушного готэмского преступника вернулся скромный и забитый судмедэксперт.        Помотав головой и оглядевшись по сторонам, он только сейчас заметил Освальда, который сполз на пол. Он сидел, уперевшись спиной в прохладную стену, в собственной крови и чужой сперме. Штаны спущены, рубашка перекошена, а волосы взъерошены — пустой взгляд чуть приоткрытых глаз упёрся куда-то в пол. Парень никак не мог привести дыхание в порядок. Нигма посмотрел вниз и, тут же застегнув ширинку, кинулся к Пингвину. Но единственное, что он смог сделать, так это высвободить затёкшие за спиной руки.       — Прочь, — прошептал Кобболпот, прикрывая глаза и откидывая назад голову. Эдвард, принявшись суетиться, не знал, что ему делать в сложившейся ситуации.       — Я-я… Я сейчас, на кухню, за водой! Или, может быть, лучше чай? Да, я приготовлю его, только подождите минутку! — протараторил парень, спешно скрываясь за дверьми кухни. Послышался звон посуды — руки тряслись, а суетливость лишь ставила очередную подножку на пути Эдварда. Пингвин же старался не обращать внимания на звуки, доносящиеся из соседней комнаты. Он продолжал валяться на полу, размышляя над тем, кто же он есть на самом деле. Не один Нигма опустошался каждый раз, стоило им сойтись вместе. Правда, если Эдвард таким образом подкармливал своих внутренних демонов, то вот Освальд каждый раз, как в первый, открывал глаза на себя.        В данной ситуации убого выглядел только он.        Неужели всё время это и было его истинное обличье?..

Конец.