In vino veritas

Просто Мирон — растение ебучее. В его клетках содержится пигмент, который заставляет тянуться к солнцу, пока остальные, обдолбанные ницшеанской волей к власти, тянутся к людям. Ему не нравятся моральные отсосы за фиты, бесят мокрощелки, которые сначала просят совместку, а потом решают подраться и вызывают на версус. Ваня прекрасно об этом знает и молчит как карась, когда ловит очередной ролик со штампованным содержанием. «Видео — это не человек, туда можно понапихать разные органы», — шутит он в ответ на один из них. Девы так и продолжают бомбить в сети, предлагая себя, мудаки — пытаясь выползти из «нуля» любыми способами. В какой-то момент Яновичу надоедает это, и он срывается. На ближнем своём, то есть на самом себе. Первый и единственный человек, с которым воистину надо подружиться — «Я». Только вот нихуя у Фёдорова не получается. Иначе бы не было никаких психиатричек в далеком прошлом, перманентной боли в висках и срывов. Сложно существовать, когда ты — Кнехт из гессевской «Игры в бисер», который добился цели и стал Magister Ludi, но «всё ещё что-то не то». Поэтому в какой-то момент сознание Мирона делает blow up, устав делать жизни blow-job, и Янович выпиливается. Из онлайна, из оффлайна, с «абонент недоступен — нахуй иди!» и «может быть, лет через сто он вам перезвонит». В чём дело? Зима? Недостаток солнца? Да любую из причин Евстигнеев вертел на детородном органе. «Мне нужен цветовод, лучше на дом и немедленно». Блять! В какой-то момент Рудбой не выдерживает игнорирования и приезжает на квартиру Яновича. Без позволения, зато с «Приглашением», которое получается после соития бутылки алкогольного и написанной им этикетки. «Квартира окажется незаперта, и я решу, что это нетипично для Мирки, а потом…», — думает Ваня, но натыкается на дверную закрытость и понимает, что это ещё более тяжелый случай. Несколько раз нажать на дверной звонок — типичный жест, но не в момент, когда Янович решает сломать драму (пополам, как полагается всем рэперам). Открывают настолько быстро, что Евстигнеев не успевает подумать о том, как будет взламывать замок, если ответа в итоге не последует. Из щели вываливается уже немного подвыпивший Фёдоров, который лезет обнимать Рудбоя. «Прикатил, хуй». На деле, Ваня никогда не бывает против проявления чувств со стороны Мирона, который по обыкновению на них скуп, но не на лестничной клетке же! Поэтому он силой запихивает Яновича и себя обратно в некогда купленную площадь (в квадратных метрах), а потом закрывает дверь. Разговор они начинают уже в диванных плоскостях. Нет, как бы Евстигнеев ни хотел, сразу разложить Мирона и вытравить из него депрессию не получается. «Ничего, нагоню». Пить из горла для Яновича — императивная норма, но не дешевую водку же! Хотя какая уж разница, когда они оба под градусом? — Ну чо, Марк-новая-версия, суицид или стоицизм? Вопрос ввергает Фёдорова в типичное поднятие брови. Видно, что он хочет задуматься, но не получается — слизывающие логику этаноловые волны прикатили незаметно (ложь). Молчание всё-таки решает повеситься на пару минут, но потом самостоятельно вылезает из петли, убирает тумбочку и мыло, а потом вовсе валит из квартиры Мирона. Не приглашали. — Это всё универсум. — Сам-то сказал, что понял? Становится неприятно, и Мирон морщится. Когда с тобой разговаривает кто-то более трезвый, нежели ты сам, — это всегда неприятно. Заплетык языкается, головушка ноет, а рядом сидит ебарь, который спьяну кажется тебе адекватным — вот уебок. «Я назвал бы уебка кретином, не будь он уебком», — играет в голове Яновича, и он испытывает желание нажать на кнопку «+», накрутив громкость до максимума, но совесть не позволяет: разговаривать надо. Надо ведь? — Допустим, стоицизм. Что мне за это будет? — Пизды не дам. — А если я умру, мне уже похер будет, что ты там не дашь. У Охры появляется желание ударить пьяницу, чтобы мозги встали на место, но лишний адреналин сделает этот коктейль ещё более взрывоопасным. Поэтому он начинает крыть аргументами. Периодически совершенно бессмысленными, безжизненными, смешными или нелепыми. Однако это начинает действовать на Фёдорова, пробуждая в нём бесконечное желание жи… спать. Желательно в обнимку с Ваней, но если нет — ничего страшного. Поэтому Янович укладывается рядом и закрывает глаза, звучит просьба. — Мир, Мир… так всё-таки, стоицизм? — Стоицизм, Вань, стоицизм. Какой нахуй суицид, мне завтра ещё с Луперкалем записываться. Тихий смех. Фёдоров со всеми своими демонами — ребёнок, (Евстигнеев — universe-ум), а цветы жизни иногда приходится поливать градусом. А раз всё решено, то in vino veritas?