***
У Мелс все же есть метка. Многие раньше считали, что у мулатки, как и у её подруги, нет клейма соулмейта, на что она только хмыкала, ничего не отвечая. И Уильямс даже догадывается, почему – одно дело отсутствие метки, хоть и редко, но такое случается, пусть и действительно случай один на миллион (точнее, 1 к 1 420 093), но два редких явления в одном Лидворте… Это уже слишком. Того и гляди, если бы кто-нибудь прознал о том, что у Мелс с клеймом, то на следующее утро это уже было бы в газете под заголовком «Аномалия родственных душ». Сам Рори узнал о клейме, можно сказать, случайно – у девушки просто не было выхода, как обратиться к нему. Разграбив, то ли со скуки, то ли на спор (он так и не понял) книжный магазинчик, она умудрилась, убегая поранить себе руку в одном из худших мест – рядом с клеймом. Вот и пришлось ей забираться в дом Рори, как раз недавно сдавшего экзамен по оказанию первой помощи, для её получения, и попутно прячась от полиции. У Мелс было клеймо, но, как и у Эми, оно практически ничего не значило. И, как считал сам Рори – лучше бы его не было. Имя нареченного Мелоди было выведено ядовито-алым цветом, но так неразборчиво, что сам юноша разобрал только букву «Д», находящуюся где-то у начала – он не был уверен, была ли она первой. Да и не все ли равно, если отметка была густо перечеркнута линией поперёк такого же ядовитого цвета, обозначая, что даже если соулмейты встретятся, то у них ничего не получится. Точнее, может что и получится, но точно что-то не то – метку неразделённой любви (как и остальные особые символы) Рори знал наизусть – положение обязывало. У Мелс был соулмейт, родственная душа, но при этом – она не являлась его соулмейтом. Она любить будет, но её судьба вряд ли будет любить её. А если и будет – то не так, как хотелось бы самой Мелоди… Мягко забинтовывая запястье отведшей в сторону взгляд девушки, Рори заметил ещё один знакомый символ – с другой стороны имени была крохотная, но различимая фигурка песочных часов. О, даже вот как… Не удивительно, что Мелс так зациклилась на Докторе в Лохмотьях, Рори её понимал: уж лучше быть влюбленным в выдумку, чем любить того, кто никогда не полюбит тебя, да ещё и когда само Время не дает вам быть вместе. - Это ничего не значит. – Говорит Мелс, когда он заканчивает перевязку. Рори молча кивает, собирая медикаменты. Значит, это понимают оба – значит. Скорее, значит даже слишком много…***
Рори скучный – ему так говорили с самой школы, и в ней же перестали, когда это тоже стало скучным. Даже то, что он постоянно крутился возле Эми, нисколько не разгоняло флер обыденности, окружающий его с ног до головы. Единственная, выбивающаяся из образа деталь – сделанная на заказ повязка на запястье, точнее – широкий браслет, который просто невозможно снять с руки или сдвинуть так, чтобы увидеть имя нареченной. Зачем такие сложности никто не понимает, но окружающие не интересуются, давным-давно для себя решив, что у Уильямса на запястье имя Амелии, и он просто не хочет постоянно видеть напоминание о том, что у них ничего не выйдет. И Рори готов поставить памятник людской глупости, лишь бы все продолжали так думать и дальше. Потому что так – спокойнее. Для всех. Кроме него.***
Когда врач впервые видит его клеймо, то не верит своим глазам. Снимает очки, долго-долго их протирает, снова надевает, снимает, мотает головой, и ничего не понимает. Она только признается, что это хороший знак – и цвета, и содержание, все говорит о том, что Рори будет счастлив. Необычное же… исполнение вполне может быть объяснено тем, что имя закодировано – в истории бывали случаи, когда отметины имели совершенно непонятный вид из-за того, что соулмейты были служащими «невидимого фронта» или кем-то вроде того. Когда Рори это слышит, то у него волосы на затылке встают дыбом – то ли от предвкушения, то ли от страха за собственную родственную душу выбравшую такую необычную профессию… И тогда уже он сам выбирает, кем ему быть. Он станет доктором. Уж если его соулмейту суждено постоянно рисковать своей жизнью, так он хотя бы будет знать, как её можно будет сохранить…***
С Эми, конечно, получилось… мда. Врать Рори не любит, да и не умеет, но… но ведь он и не врал, да? Это все Мелс начала, Эми додумала, а Рори… Рори просто ничего не сказал. Все и так решили за него, и этот вариант был не самым худшим, видит бог. Он любил Эми. Возможно не так, как любил бы её, свою родственную душу, но все равно любил – старательно, преданно, неотступно и… стараясь как можно меньше обращать внимание на браслет, скрывающий клеймо. Эми так ни разу и не потребовала показать его, свято уверенная, что там её имя. И Рори не собирается никому говорить, что там вообще нет имён.***
У Доктора клейма нет. Впрочем, когда Рори знакомится с физиологией Повелителей Времени лучше, он понимает, что это логично: предсказать поведение клейма во время регенерации – та ещё задачка, над которой эволюция решила не париться. Достаточно и того, что после неё меняется внешность и характер, это тоже большой стресс для тех, кто рядом. А уж если подумать о том, что должен испытывать соулмейт того, кто периодически как феникс возрождается из пепла…брр…. Рори незаметно поглаживает свое запястье, пытаясь успокоиться. Золотая вязь на коже пару секунд вспыхивает чуть ярче, Тардис гудит чуть звонче, но в попытках очередной раз спасти свою жизнь этого не замечает даже сам Рори.***
После того, как даже специалист не смог ему помочь, Рори взялся за дело сам – старательно проштудировал всю имеющуюся литературу о феномене «родственных душ», все исторические прецеденты, связанные с ними, всё, что каким-либо образом могло ему помочь. Все-таки, идея о том, что клеймо просто-напросто записано на другом языке, нравилось ему куда больше версии о шифровании. Но он и не думал, что ключом к пониманию, к нахождению своей пары, станет его пребывание в Тардис. Точнее, тот упомянутый Доктором факт, что при её вмешательстве языковой барьер разрушается. Не иначе как подсказкой от самой Судьбы это не назовешь. Впервые услышав это, Рори на несколько секунд застывает столбом. Впрочем, занятые разговором Эми и Доктор даже не замечают этого. Тихо отойдя от них и выйдя из консольной в коридор, он забредает в первый же, любезно устроенный Тардис тупик и тут же, не выдерживает, пытается добраться до клейма. Браслет, подтверждая качество широко известной в узких кругах фирмы, никак не желает слезать, но Уильямс упрямый, насколько только может быть упрямым человек столько лет знакомый с Эми Понд и все ещё сохранивший рассудок. Руку уже сводит от усилий, от боли выступили слезы, но у него это получается – с очередным полузадушенным стоном браслет, покрытый кровью, со звоном валится на пол. Рори, выдохнув сквозь зубы, терпит особо сильную вспышку боли и смотрит на руку, вскользь замечая повреждения и назначая самому себе лечение. С распухшего, посиневшего и покрытого царапинами запястья ему пульсируя от причиненной самому себе боли, мягко, нежно, будто пытаясь подбодрить, светит несомненно красивое, и все так же непонятное, клеймо. Тардис за стеной гудит особенно выразительно, но оглушенному обидой Рори не до того. Следующую неделю ненавистную уже отметину скрывает толстый слой эластичного бинта, в качестве лечения и от греха подальше, но Рори все равно больно, больнее, чем он ожидал. Надежда, неожиданно появившаяся у него в эту бесконечную «ночь перед свадьбой», отравляет его изнутри, манит невероятно, горько-сладким обещанием будущего счастья.***
Найти что-нибудь в библиотеке Уильямс даже не пытается – когда он, в самый первый раз находит на одной и той же полке самоучитель игры на гармонике за трехмиллионный четыреста двадцать седьмой год и подлинник славянских «Вед», вероятность не найти здесь нужной информации достигает ста процентов. Во всем этом ценном, ученом и чрезвычайной редком хаосе найти что-либо может только устроивший его Доктор. Поэтому-то Рори и решается наконец обратиться к нему напрямую. За всё время их путешествия ему так и не удалось увидеть чего-либо подобное тому, что он носит на своем запястье. Ни на одной из посещенных планет Вселенной, ни в одном из веков, ни в одной из пересеченных ими параллелей ничего даже отдаленно похожего не было, и это уже попахивает невозможным. И Рори обращается к тому, кто обожает совершать невозможное. - Скажи, Доктор, а Тардис действительно способна перевести любой язык? - Ну конечно, Рори! Как ты себе представляешь машину времени, которая не позволяла бы свободно общаться в другом времени и пространстве? - Увлекшийся Одиннадцатый собирался было начать целую лекцию. Как неожиданно вспомнил суть заданного вопроса. – А что такое? - Просто… - Медбрат замялся, не зная, как сказать. – Предположим, я увидел символ, про который мне точно известно, что он обозначает слово, возможно несколько. Но при этом Тардис не смогла сделать его перевод. - Не смогла сделать перевод? - удивился Доктор, но тут же его глаза загорелись в предвкушении новой загадки. - Что же ты ей такое показал? Откопанный в библиотеке манускрипт? Выписку из больничного листа прошлого тысячелетия? Инопланетное граффити? Что? Рори только молча протягивает к нему руку. Он начинает говорить, только когда сам Доктор понимает, что именно ему предстоит увидеть, и решает дать пояснения. - Я, конечно, знаю, что скорей всего это какой-то шифр, а иначе бы Тардис давно… Доктор? До…- Рори замолкает, уловив взгляд судорожно вцепившегося в его руку Повелителя Времени, ошарашенный, будто ошпаренный удивлением, беззащитно-открытый, и постепенно стекленеющий от появляющегося понимания. Доктор, как слепой, проводит кончиками пальцев по клейму, вызывая у Рори внутри чувство приятной, безмерно нежной щекотки в сердце, и они оба понимают, что это значит. Как много значит. В следующую секунду, когда их губы сталкиваются в первом, удивленно-легком, но таком естественном, правильном поцелуе, клеймо вспыхивает ещё ярче, насыщая радужным золотом звездные знаки письма древнего Галлифрея.