Засну, когда умру

«Засну, когда умру», — говорю себе. Ну, а пока у меня есть дела поважнее. Всегда много дел. Всегда много причин, чтобы как можно дольше оттягивать момент отхода ко сну. Потому что, когда засыпаешь, новый день приходит слишком быстро, и приносит с собой то, к чему ты зачастую оказываешься не готов. «Засну, когда умру». Я говорю это каждый день, точнее — каждую ночь, вот уже много-много дней. Где бы я ни был, чем бы ни занимался, эти слова всегда со мной. И каждую ночь, когда обнаруживаю, что до утра остались два-три жалких часа, я говорю себе это. И почему-то тут же засыпаю. И просыпаюсь потом, конечно. Каждое утро я просыпаюсь. Я живой. Я буду жить до вечера, до ночи, пока снова не придет время ложиться спать. *** Ближе к утру я внезапно просыпаюсь. Сердце отчаянно колотится, словно я пробежал как минимум милю. В углу комнаты стоит Альбус и смотрит на меня. Видимо, от его пристального взгляда я и просыпаюсь каждый раз. Нас разделяет десяток футов. Я знаю, что Альбус не подойдет ближе: просто не решится пересечь невидимую границу. Нас разделяет всего лишь десяток футов, и этот жалкий десяток футов кажется пропастью: по одну ее сторону нахожусь я, а по другую, ни о чем не жалея, стоит, опираясь на стену, Альбус. О чем не жалея? Да о том, что покинул меня. Покинул всех нас. Просто потому, что он уверен: так было нужно. — Так было нужно, Северус, и ты прекрасно об этом знаешь, — говорит он. — Так было нужно, и ты сделал то, что должен был сделать. О да, конечно. я всего лишь сделал то, что должен был сделать, сделал то, что обещал. Я помню. Только вот точно ли одно и то же — то, что я помню, и то, что случилось на самом деле? Те, кто там был, говорят, что да. Но насколько они беспристрастны, эти свидетели? Бывают и такие судебные процессы: свидетели зашиты выступают неохотно, а свидетели обвинения отсутствуют вовсе. Судья доволен, и вместо сурового приговора подсудимого ожидает награда. Поттер с радостью согласился бы выступить в качестве свидетеля обвинения. Ну конечно. Это же Поттер. Ни одно происшествие никогда еще не обходилось без Поттера. Это закон. *** Альбус продолжает смотреть на меня, и тут я чувствую себя прощенным. Он мертв, конечно же, мертв: я сам поднял палочку, сам произнес Смертельное заклятие. Но сейчас он здесь, и он не призрак — его фигура не соткана из теней и тумана. Напротив, от Альбуса исходит странное сияние, словно его освещает множество свечей или яркий свет полуденного солнца. Но единственным источником света в полутемной комнате служит не до конца занавешенное окно, за которым только струи дождя да серо-черный, насквозь вымокший сад. Дождь идет, не переставая. Не по-летнему холодный, словно стремящийся до рассвета как следует все отмыть. Мерный стук дождя по крыше кажется стуком чьего-то большого сердца, такого любящего, такого доброго. Сердца, которое скоро остановится — оно бьется уж слишком сильно, слишком часто, словно не только за себя, а за других тоже. *** Мне часто вспоминается наш с Альбусом разговор, один из самых последних. «Если ответа на твой вопрос не существует, ты его выдумываешь. Если чего-то не существует, ты также можешь это выдумать, — сказал он тогда, и я поймал себя на том, что собирался согласиться на его предложение. Всего лишь убить его. — Вспомни, Северус, ты же прекрасно знаешь математику: произведение двух отрицательных чисел — всегда положительное число». Я называю это разговором? Кажется, да. Но говорил тогда в основном Альбус. После того, как было сказано самое важное, мы вернулись к прежнему тону, хотя оба понимали, что этот короткий разговор был куда опаснее ночной прогулки по Запретному Лесу. О да, математика. Умножьте два отрицательных числа — получите положительное. Так будет всегда. Это правило существовало задолго до моего рождения, и оно еще нас всех переживет. Постоянство. Именно это мне в математике и нравилось. Всегда. *** И что же я тогда должен был перемножить? Нерушимую Клятву, данную Нарциссе, и обещание, данное Альбусу? Так? Похоже на то. Два минуса перечеркивают друг друга, и получается плюс. Это то немногое, что есть еще стабильного в этом мире. Люди живут, надеясь на лучшее — как же иначе? Оказалось, жить можно и тогда, когда перестаешь уже бояться самого худшего. *** Мне мучительно хочется вскочить с постели, быстрым шагом пересечь комнату, преодолеть десятифутовую пропасть, хочется подойти к Альбусу, пожать ему руку, может, обнять, почувствовать под своими руками все еще не по-старчески крепкие плечи. Но нельзя: если я так сделаю, он расплывется, распадется на куски, превратится в дым, хоть он и не призрак. Поэтому я не двигаюсь с места. Пристально смотрю на него, ища отличия — ведь должно же было хоть что-то измениться? Но Альбус, кажется, остался прежним. Не считая исходящего от него сияния. Он мертв. В полумраке комнаты от него исходит свет, от которого больно глазам. Конечно же, он мертв. Это все вымысел. В комнате вдруг поднимается ветер, хотя окно и дверь наглухо закрыты. Ураганный ветер, непонятно откуда взявшийся. Под порывами этого ветра у Альбуса начинает распадаться лицо, плоть осыпается, обнажая потемневшие кости, опадает, словно смытая ливнем, который все так же стучит по крыше. «Ради Мерлина, нет», — хочется мне сказать, но я не могу произнести ни звука. Что-то сдавливает в груди, и тут я действительно просыпаюсь. *** Только в книгах да еще в чужих рассказах, если у кого-то вдруг возникнет желание их слушать, пропитываться вымученными слезами и скупой злорадной жалостью, только в них бывают люди, настолько сильно привязанные к мертвым, что их жизнь замирает, как попавшее в каплю смолы насекомое, останавливается, как неисправный механизм. В действительности же сотни и тысячи людей просто живут дальше, не утратив надежды, а просто убрав ее подальше, отчетливо сознавая, что надежда — вещь не на каждый день. Для меня было пыткой смотреть в глаза Альбусу, смотреть, как он умирает, пусть это и заняло лишь несколько мгновений. Зато я знал, что он, глядя на меня и понимая, что сейчас умрет, потому что я все-таки выполнил свое обещание, не чувствовал себя абсолютно одиноким среди окруживших его врагов. *** «Засну, когда умру», — я повторяю эти слова словно заклинание, с настойчивостью первокурсника, желающего до конца первого учебного года непременно одолеть программу всех семи курсов. Но мне нет нужды учить заклинания. Чего я действительно хотел бы, так это переписать свою жизнь заново, хотя бы с того момента, когда я произнес заклятие, оборвавшее жизнь Альбуса, переписать, не пытаясь снять с себя вину, а просто сделать так, чтобы я мог жить с этим, не повторяя каждый день перед отходом ко сну: «Засну, когда умру». Конечно же, я засну, и проснусь утром, и буду жить дальше, и каждый раз, когда будет идти дождь, я буду думать, что это стучит сердце Альбуса. Стучит, потому что еще живы те, для кого оно стучало, когда он был жив, стучит до сих пор, и для меня тоже, хотя это именно я заставил его остановиться. -fin-