Вьюга

      Невесть в который раз кутая разгоряченного и хрипящего Юри в плед, Виктор волнуется. Крепкий холод русской зимы щадит здоровье не каждого иностранца. Но Юри не жалел о том, что согласился на эту поездку. За окном — успокаивающий вой ненастного ветра, на груди — теплые ладони Виктора. Вид у того довольно растрепанный — темные круги залегли под глазами после бессонной ночи, идеальная прическа взлохмачена, словно русский с утра не расчесался, рубашка расстегнута на три верхние пуговицы. Немного измученный, усталый, но такой мягкий и нежный голос спросил:        — Ты как, сегодня лучше?        — Я почти не чувствую головной боли, Виктор. — Тепло улыбнулся в ответ ему Кацуки, рукой сжимая ладони Никифорова. Сделав это, в ответ он почувствовал дрожь и короткий «ой». — Виктор-р-р, с тобой все хорошо? Что-то уж слишком бледен. Виктор? Эй? — Мужчина не ответил, лишь крепче сжал чужие ладони и прикрыл глаза. — Витя, э-эй. — Виктор склонил голову и, сидя на стуле, пошатнулся вперед, плюхаясь на тело Кацуки, лежащее на кровати. Дышал глубоко, мерно — Юри пробовал растормошить, но бесполезно — Ледяной король заснул непробудным сном. Видно, измотался, присматривая за прилетевшим день назад японцем — Юри угораздило попасть под бурю и холодный ветер. Никифорову, сопровождающему его при первом визите в Россию такие морозы были нипочем, но Кацуки, который еще не привык к здешнему климату, пришлось тяжко и в результате он быстро простудился.        — Послушай, Виктор. — Весь красный, с высокой температурой, сквозь кашель и бред выдает Кацуки, резко приподнимаясь в локте. — Как вы отмечаете Рождество?        — Никак. — Никифоров целует его в щечку, нежно теребя пряди волос. — В России не принято это делать. Давай, спи. — Легонько толкает назад, заставляя Кацуки снова лечь.        — Виктор. — Голос Юри сбивчив, но серьезен.        — М-м?        — Я изменю это.        — Ладно, ладно… — глаза сомкнулись и Никифоров впадает в сладкую дрему, не слыша последующих тихих слов Кацуки:        — Ты увидишь это завтра, будь уверен.       Неспешно садясь, Юри скидывает теплый плед и высовывает кончики пальцев ног, морщась. Холодно. И как только Виктор живет с таким отоплением? Привыкая, японец медленно встает и снимает Никифорова со стула, кладя на свою кровать. Переодевается в уличную одежду, берет кошелек, надевает ботинки, но тут назревает вопрос: где ключи от квартиры? Задумываясь над тем, куда их может положить Виктор, он замечает, что они так и остались висеть в замочной скважине — видимо, русскому было не до того, чтобы после закрытия квартиры вытащить их оттуда. Юри, стараясь не разбудить спящего, накидывает куртку, зашнуровывает ботинки и берет шарф, очки, перчатки и тихо скрипя дверью, выходит в промозглый подъезд.

***

       — Юри! Ю-юри-и-и-и! — Не ощутив теплые ладони и умеренного дыхания, Виктор просыпается. Где Юри и почему он сейчас спит в его кровати? Резко вставая, скидывая мешающийся путающийся плед, Никифоров озирается по сторонам. Сердце в грудной клетке бешено застучало, но на повторный позыв «Юри!» никто не откликнулся. Виктор немедленно проверяет все комнаты, каждый уголок его квартиры — Кацуки нет, как и его верхней одежды в коридоре и ключей в дверном проеме.        «Куда он ушел? Он же болеет! А вдруг потеряется?» — подумал Виктор, лихорадочно набирая номер Кацуки. Гудки идут, но всякий раз он слышит прохладный женский голос: «Абонент временно недоступен. Перезвоните позже». Кидая смартфон на кровать после тщетной десятой попытки дозвониться, Никифоров быстро одевается, наплевав на то, что у него нет запасных ключей, распахивает дверь и… носом к носу встречается с удивленным Кацуки, стоящим на пороге.        — П-привет, Виктор. — Ошалело выдает он, прижимая что-то к своей груди. «У него под курткой там что-то есть». — Думается русскому.        — Где ты был, Юри? Почему ни о чем не предупредил и не отвечал на звонки? — спросил Никифоров, пропуская его внутрь. — Я волновался. — Уже тише добавил он, сжимая дрожащего японца в объятиях. — Боже, что с тобой? Ты весь в снегу.        — Вьюга. — Коротко ответил Кацуки, вырываясь из объятий. Русский в свою очередь расстегнул куртку, снимая ее японца. То же произошло с шапкой, шарфом, перчатками и джемпером, и Никифоров уже занялся верхними пуговицами рубашки, но Юри отстранился и прошептал: — Давай я сам.       Оголенный, покрасневший, Кацуки предстал перед русским, держа в руках удивительно яркий букет синих роз, под стать глазам Виктора.        — С Рождеств… то есть, с днем рождения, Витя. — Теперь Юри заалел, как созревший помидор и Никифоров улыбнулся, принимая подарок.        — И все-таки, я больше не позволю выйти тебе из дома в такую погоду. Кстати, начиная с сегодняшнего дня называй меня так, окей? От тебя это очень мило слышать.        — Ради тебя — что угодно, Витя.       А вьюга все завывает под окном, обещая не выпускать этих двоих из дома еще несколько дней.