Сюрприз

Кацуки знал, что идея была откровенно дурацкой, но времени метаться не оставалось. Он улизнул с вечеринки, посвященной дню рождения Виктора, пораньше, чтобы успеть подготовить сюрприз. Тот сюрприз, что заставлял его чувствовать себя невероятно глупо и невероятно смущающе. - Юрио! – восклицает он в трубку, как только блондин – его спасение, оказывается на линии. - Сколько раз я говорил не называть меня так! – привычно вспыхивает Плисецкий, но Юри сейчас не до этого. - Виктор уже прочитал мое послание? – напряженно произносит Кацуки, чувствуя, как к щекам приливает жар. Несколько секунд в трубке царит полнейшая тишина. - Послание? – наконец, осторожно переспрашивает Юра. Кацуки готов плясать на месте от нетерпения, а Плисецкий словно специально тянет время. - Да-да, послание! Я написал ему записку, чтобы он зашел ко мне в комнату после окончания вечеринки, - поясняет Кацуки, чувствуя, как воздух в комнате словно накаляется. - И ты положил это послание в торт? – внезапно спрашивает Юрио. - Да! Откуда ты знаешь? - Виктор решил, что это очередная открытка, и теперь читает твое «послание» вслух, - быстро проговаривает Плисецкий. - Что?! – паникует Кацуки, но Юра уже переходит к интересующей его части: - Вы встречаетесь два месяца, и тебе нужно написать записку, чтобы позвать Никифорова к себе в комнату?! Юри мнется. - Ну, это довольно смущающе… - А все тело золотой краской покрыть - не смущающе? – иронично произносит Юрио, и Кацуки успевает лишь раз проклясть себя за то, что советовался с Плисецким, прежде чем устроить сюрприз своему парню. Потому что в следующую секунду раздается стук в дверь. От Юрио никогда не было особой пользы. Дверь открывается и Юри едва успевает отвернуться, одновременно складывая ладони на стекла очков, пытаясь спасти себя от стыда. Помогает довольно слабо. Он слышит приближающиеся шаги, и в следующий момент чувствует, как Никифоров прижимается к нему всем телом и устраивает подбородок на плече. - Золото? – спрашивает он тихо, и от звука его голоса все тело Кацуки слегка потряхивает. - Ты сказал тогда, что хотел поцеловать что-то круглое и золотое, - едва слышно выдыхает Юри, вновь понимая бредовость своей идеи, озвучив ее перед Виктором. - Если ты рассчитывал на комплимент по поводу своей формы, то ты просчитался, - Никифоров все еще говорит очень тихо, его голос низкий и бархатный, от него пахнет шампунем, апельсинами и шампанским, а еще очень, слишком, им. У Кацуки подкашиваются колени. - Ты довольно круглый, - пальцы Виктора оглаживают ягодицы Юри, заставляя того вспыхнуть. – И очень золотой. Кацуки ждет следующих слов Виктора, как приговора. - Мне нравится, - наконец, провозглашает он, и впивается в шею Юри болезненным поцелуем. Они целуются жарко, жадно и глубоко, на Кацуки совершенно нет одежды, он трется о ткань халата Виктора, и гладкий шелк кажется слишком грубым для чувствительной кожи. На ткани остаются золотые разводы, также как на губах, лице и коже Виктора. Краска сияет и светится в лунном свете. - Мы все здесь перепачкаем, - шепчет Никифоров, продолжая зацеловывать Кацуки до потери сознания. - Плевать, - срывается с губ японца, Виктор сейчас слишком близко, а еще отчаянно далеко, Кацуки откровенно ведет от одного только запаха, и сейчас некогда, совсем некогда думать о чистоте. - Как это – плевать? – откровенно дразнится Никифоров, отрываясь от кожи Юри, и начиная кружить тонкими пальцами вокруг сосков, периодически с силой сжимая их. Кацуки давится воздухом, сладко вздыхает, бьется и мечется в руках Виктора, пытается потереться о чужое бедро вставшим членом, но Никифоров отстраняет его, и Юри не может сдержать стона разочарования. - Ты очень, очень грязный мальчик, Юри, - в обычно спокойных глазах Виктора полыхает пламя. – И нам нужно это исправить. С этими словами Никифоров тянет парня в тесную ванную, что примыкает к комнате Кацуки, и включает свет. Юри замирает. Он много раз представлял, каким будет их первый раз. Он буквально грезил своими представлениями, и пару раз передергивал, представляя, как Никифоров берет его в полумраке, как они лежат в лунном свете, и волосы Виктора сверкают серебром. В его фантазиях не было яркого обнажающего света, холодного кафеля и обжигающих струй воды, но он не решается противиться Виктору. Тем более, что длинные пальцы, наконец, обхватывают член Юри, что давно уже начал ныть от перевозбуждения, и губы Никифорова словно везде одновременно, и золотистые разводы переливаются на молочной коже Виктора неожиданно красиво… и Кацуки не может на ногах стоять, не то что думать. Виктор включает душ, и становится под упругие струи, притягивая Юри следом. Кацуки ежится от холода, но вода скоро разогревается окончательно, и он дышит, размеренно дышит, вдыхая пар и пытаясь не потерять сознание от недостатка кислорода и слишком сильных ощущений. Когда Никифоров толкает его, заставляя прижаться спиной к плитке, а потом опускается вниз и аккуратно вбирает член Юри в рот, тот чувствует, что тонет. Его глаза уже давно закрыты, вода заливается в приоткрытый рот, в нос и уши, заставляя Кацуки паниковать, но он не может пошевелиться. Виктор вбирает его член до основания, скользит языком по вспухшим венам, мягко гладит напряженные бедра… Юри готовился. Он читал методическую литературу, он посмотрел несколько видео на порно-сайтах, он знал, что такое теоретически возможно. Он считал, что это слишком стыдно, слишком пошло, слишком… Кацуки на мгновение открыл глаза. Его Виктор, ритмично заглатывающий его член, при этом шумно и размеренно дыша носом, тонкие пальцы, впивающиеся в его бедра… Юри кончил мгновенно, не успев отодвинуть Никифорова или предупредить его каким-либо образом. Перед глазами потемнело, все тело свело сладкой судорогой. Кацуки наверняка бы задохнулся, если бы не Виктор, удержавший его на ногах, вытащивший из-под хлещущих раскаленных струй. - Ты в порядке? – хрипло спросил Никифоров, и Кацуки едва смог сфокусировать взгляд на любимом лице. Юри кивнул, и Виктор улыбнулся, а потом до Кацуки дошло. Старший парень говорил хрипло, потому что только что он… Член Юри дернулся, и он бы кончил еще раз, если бы только мог. Никифоров возбужден: его лицо раскраснелось, зрачки расширились донельзя, несмотря на ослепляющий свет, губы распухли, все еще сверкающие золотом. Кацуки посмотрел вниз. Тяжелый, налившийся член Виктора наверняка причиняет неудобства своему владельцу. Юри не умеет, но он мог бы… он попробует сделать то же самое. Кацуки опускается на колени, чувствуя, как к лицу приливает кровь, хотя казалось – куда больше? Никифоров тянет Юри вверх, впивается в его губы жадным поцелуем, шепчет в губы, в зубы, в нежную кожу за ухом: - Нет, не так… Его пальцы опять скользят по телу Кацуки, вода хлещет словно бы с самых небес, заставляя Юри почувствовать себя застигнутым тропическим ливнем. Если бы ему сказали, что его поразила редкая экзотическая лихорадка, заставляющая забыть все приличия и до черных пятен перед глазами, до красных следов на коже Никифорова хотеть, он бы поверил. Виктор сжимает пальцы на слишком чувствительном члене Кацуки, и Юри жалобно хнычет. К члену снова приливает кровь, кожа парня горит, он не может дышать, перед глазами расплываются цветные круги. - Юри! – тихо окликает его Никифоров, и японец открывает глаза. Виктор умудряется смотреть серьезно, несмотря на то, что голубые глаза расфокусированы и его тоже откровенно ведет. Узкая ладонь аккуратно похлопывает Юри по щеке. - Ты в порядке? – снова спрашивает Виктор, и Кацуки, не раздумывая, кивает. Никифоров обхватывает лицо Юри ладонями и прижимается губами к его губам в коротком нежном поцелуе, что заставляет Кацуки снова потерять контроль над своим телом. - Мы можем закончить здесь, - с усилием говорит Никифоров, и в голубых глазах горит решимость, завораживающая, уверяющая, что Виктор на самом деле имеет в виду все то, что говорит. Кацуки лишь жмурится и стонет, качая головой. Виктор все еще держит парня крепко, не уверенный в его состоянии. Наконец, Юри собирается с силами, и выдавливает: - Мне нужно все, - он чувствует, как краснеет снова. – Мы пойдем до конца. Кацуки не стоит на ногах толком, поэтому он чувствует облегчение, когда Никифоров толкает его к стене, позволяя прижаться к разогревшемуся кафелю лицом и грудью, коснуться гладких плит самым кончиком члена. Возле стены парень может отдышаться – струи воды приземляются на его спину, наконец, не заливая глаза и нос. Виктор разводит ягодицы парня, и Юри вздрагивает, чувствуя, как потоки воды тут же заливают открывшийся участок кожи. Кацуки смотрел видео, он знает, что делать. Парень упирается грудью в стену и отводит руки назад, разводя пальцами округлые половинки. Виктор запускает в него по очереди один, два, три пальца, тщательно разрабатывая сжимающееся отверстие. Возбуждение Кацуки спадает от неприятных ощущений, но тут Никифоров поворачивает кисть, меняя угол, и Юри стонет, не в силах сдержаться, от сладкого, выворачивающего ощущения. - Виктор, - вновь хнычет он, - слишком, это слишком… Никифоров обнимает парня, крепко прижимая к своей груди, и входит, медленно, позволяя Юри прочувствовать каждый миллиметр. Кацуки привстает на носочки, уходя от проникновения, но Виктор обхватывает парня за талию, заставляя прогнуться и принять его глубоко, до самого основания. Кацуки замирает, не в силах пошевелиться, а потом Никифоров выходит наполовину, помогает Юри нагнуться так, что к кафелю прижатым остается только лицо, и входит обратно, задевая простату. Юри стонет, приподнимает задницу кверху, стремясь вернуть приятное ощущение, и слышит, как Виктор тихо смеется. Он входит в Кацуки также медленно и размеренно, словно его член не багровый от долгого ожидания. Юри полностью расслаблен, Никифоров входит без труда, но все равно не набирает темп. Он наклоняет Кацуки еще ниже и входит, уткнувшись в простату головкой, и Юри трясет, его тело словно бьет током, его спина затекает, он почти глохнет от шума воды, но большей части его сознания плевать на неудобства. Он хочет, чтобы это длилось вечно. И, кажется, Никифоров разделяет его желание. Он стоит, не двигаясь, чувствуя дрожь Юри, пока тот не начинает просить, сбиваясь, не в силах выговорить слова. И тогда Никифоров начинает вбиваться в Кацуки, резкими, размеренными толчками, каждый раз задевая его простату. Он втрахивает японца в стену, заставляя того дрожать, кричать и извиваться, его стоны отражаются от покрытых кафелем стен красивым эхом, пальцы скользят по плитке. Юри задыхается, голос начинает пропадать, колени подкашиваются, и с каждой минутой он сползает все ниже, но Никифоров продолжает вбиваться в него, и сладкая дрожь уже не покидает тело парня. В какой-то момент Кацуки начинает дрожать слишком сильно, его потряхивает при каждом движении, ощущений слишком много, они накатывают на него лавиной, и он никогда не испытывал чего-то подобного. Ему безумно хорошо, но еще страшно и слишком, слишком… - Виктор, - произносит Юри дрожащим голосом. – Я не могу, не могу! Его голос срывается, в горле стоит комок, он почти готов заплакать. Никифоров подхватывает его, и прислоняет к стенке, зажимая между собой и кафелем, все еще продолжая мягко двигаться в нем. - Юри, - выдавливает он, пытаясь отдышаться. – Все хорошо, слышишь? Все хорошо, я здесь… Виктор обхватывает плечи парня, заставляя Юри изогнуться, каждым сильным толчком он заставляет парня приподниматься на носочки. - Все хорошо, Юри, давай, ну же, - шепчет Никифоров в самое ухо парню, и Кацуки изливается на розовую плитку, забыв прикоснуться к себе. Его будто накрывает оглушительная волна, и он не в силах ей противостоять, маленький, беспомощный, он может только давиться эмоциями, задыхаться в ощущениях, тонуть, тонуть, тонуть… Кацуки дрожит, всхлипывает и трясется в объятиях Никифорова. Он чувствует, как внутри него разливается тепло, слышит гортанный стон Виктора, но не может ни на что реагировать. Он продолжает плакать и дрожать, его тело снова и снова бьет судорогами. - Юри, - в голосе Никифорова слышится тревога. – Юри, ты в порядке? Кацуки отчаянно кивает, хватается за руки парня, что сжимают его талию, так, что костяшки пальцев белеют, и пытается приглушить рыдания. Никифоров выходит из Юри, опускает парня на кафельный пол, и садится рядом. Закручивает краны и виновато смотрит на заплаканного парня. - Юри, - он нежно касается щеки парня. – Что не так? Он хмурится, и Кацуки жутко стыдно за то, что он такой ненормальный, что он заставляет Виктора волноваться в свой день рождения, за то, что не смог приготовить ему достойный подарок. - Просто, - Кацуки икает, а потом прячет лицо в ладонях. – Слишком. Никифоров отнимает руки Юри от лица и всматривается в его глаза, заставляя парня покраснеть до слез. - Слишком что, Юри? – Виктор выглядит по-настоящему взволнованным, и Юри ненавидит себя за это. - Слишком хорошо, - едва слышно выдавливает Кацуки и отводит взгляд, не замечая чистейшего облегчения на лице Виктора. Никифоров усаживает Юри между своих ног, прислоняется спиной к еще теплой плитке, а потом смеется. - Твоя краска так и не отмылась, несмотря на все наши ухищрения. Кацуки вспыхивает. - Прости, - бурчит он. – Это была дурацкая идея и худший подарок в истории. Никифоров прижимает парня к себе и больно кусает того в шею. - Ты в золотой краске – это предел моих мечтаний, - смеется Виктор. – Спасибо.