Не о чем волноваться

Дима смотрит то в телефон, то на Макса. Макс смотрит то на правый, то в левый монитор. На левом мониторе изображение темнокожей женщины стриженной почти под ноль. На правом – жуткого вида месиво из разноцветных прямоугольников. В телефоне у Димы – фотографии котиков. Макс сидит в своём кресле, которое Маша как-то раз в шутку назвала “троном”. Никто ни разу не говорил этого вслух, но она оказалась чертовски права. Дима не то сидит, не то лежит на куче подушек, сваленных на полу вокруг журнального столика. На столике лежат упаковка гитарных струн, книга в серой обложке и моделька звездолета. Но ни одного журнала. Макс о чём-то спорит спорит с женщиной. Она говорит по-английски со странным акцентом – как будто она главарь банды из фавел, или колдунья вуду. Дима ждёт сообщения от Маши. Сегодня она сдает последний в этом году зачёт, а после этого они встречаются в центре города и покупают недостающие подарки к Новому Году. Таков план. Дима ждёт. За окном идёт снег, а Маша всё не пишет. Темнокожая женщина где-то на другом конце земли смеётся. Дима поднимает глаза и смотрит на Макса: растрепанные соломенные волосы подстрижены нарочито неаккуратно. Гладко выбритый со вчерашнего вечера подбородок уже снова темнеет. Белая рубашка, которую он не гладит, кажется, из принципа. Лицо ангела, руки пианиста и интонации клоуна-убийцы. Тот самый парень, по поводу ему которого не стоит волноваться. Дима встречается с Машей уже полгода, но так и не понял, кто такой Макс. Тогда, в мае, он был уверен, что это Машин парень. Просто потому, что они пришли на концерт вдвоем. Просто потому, что они были единственными людьми, которые танцевали, кажется, совершенно под любую музыку. Просто потому, что они танцевали так, будто у них под ногами горит земля. Миниатюрная девушка в льняном платье. Босая и с короткими малиновыми волосами. Бритый наголо парень в костюме Пикачу и армейских ботинках. Они весело кружились рука об руку под каких-то “ирландцев”, устраивали безумные шаманские пляски под задорный фанк. Эта парочка была скорее похожа на каких-то волшебных эльфов из сказочной страны, чем на людей. Неудивительно, что Дима смотрел на них безотрывно. Странно было бы, если бы он этого не делал. Он даже сам не знал, хотел ли он подойти и заговорить с ними. Конечно, они были прекрасными и волшебными. Конечно, ему хотелось себе еще кусочек этого чуда. Но он совершенно не представлял, что можно сказать волшебным эльфам. Поэтому он просто смотрел, чтобы не упустить ни единой детали. После концерта, когда он вместе со всеми шел к выходу из парка, кто-то тронул его за плечо. Дима обернулся и увидел незнакомого парня с дредами. Какие-то доли секунды они молча смотрели друг на друга. – Ты куда? – спросил парень с дредами. Дима присмотрелся, и узнал в нем гитариста одной из выступавших на концерте групп. Странные ребята, игравшие что-то совершенно космическое, и одновременно с этим, почти джазовое. Дима видел его второй раз в жизни. – В смысле, “куда”? – переспросил он. Гитарист нахмурился. – Ты не пойдешь с нами гулять? – спросил он так, будто это было чем-то само собой очевидным. – Вообще, я не собирался, – замялся Дима. Гитарист тяжело вздохнул. – Знаешь, мне, честно говоря очень пофигу, что ты там собирался, – сказал он. – Что мне Маше сказать, ты пойдешь или нет? Дима не знал кто такая Маша. Он вообще с трудом понимал, что происходит. Скорее всего, его приняли за кого-то другого, и потом ему будет ужасно неловко. Но, несмотря на все это, толком сам не понимая почему, он согласился. Маша оказалась той самой девочкой с малиновыми волосами. Они с Максом – тем самым парнем в костюме Пикачу были какими-то друзьями организаторов, а Макс еще и половины выступавших там музыкантов. Поэтому после концерта, они остались – помочь разобрать оборудование. А потом все пошли бродить по городу. – Ты смотрел, будто моргнуть боялся, – пояснила Маша уже ближе к полуночи. – И я испугалась, – вдруг, ты все-таки моргнул, а я не заметила? – Домой Дима пришел уже под утро. После этого, они стали довольно много общаться. Иногда вдвоем – только Дима и Маша. Иногда к ним присоединялся Макс. Дима не до конца понимал, как на него нужно реагировать. Вообще, Макс был достаточно дружелюбным и веселым. И все же, что-то в нем было жуткого. Какая-то странная, совсем “взрослая” усталость, которая появлялась у него в глазах, как только он переставал шутить. К тому же, он совершенно не понимал, что за отношения связывают их с Машей. Они явно понимали друг друга с полуслова. Но при этом, в больших компаниях они почти не общались друг с другом. Когда Дима набрался смелости и наконец спросил ее напрямую, она рассмеялась. – Он мой очень близкий друг, – сказала она. – Что-то вроде старшего брата, которого у меня никогда не было. Понимаешь? – Ну да, – вдруг раздался голос Макса откуда-то у него из-за спины. От неожиданности Дима вздрогнул. – Я тот парень, которого она держит во френдзоне, и который чинит ей компьютер и забирает ее с пьянок в четыре часа утра, – сказал он совершенно серьезно. Маша, тем не менее, тихонько хихикнула. – Только компьютер чиню сама, – улыбнулась она, вдруг поцеловала Диму. Просто чмокнула в губы, как будто в шутку. И прежде, чем он понял, что творит, он обнял ее за шею, слегка прижал к себе и поцеловал в ответ. Повисла тишина. Дима не знал, что теперь делать, и как объясняться. Маша, кажется, была искренне удивлена. Макс откровенно веселился. – Если ты сейчас попытаешься извиниться перед ней, – сказал он с самой теплой из своих улыбок, – я переломаю тебе ноги, и уйду пить водку с ворами и проститутками. Дима уже успел привыкнуть к шуткам Макса, но, на всякий случай, извиняться не стал. Примерно через неделю или две, он вдруг понял, что они с Машей встречаются. Закончилось лето, прошла осень, наступила зима. Маша успела обрасти, перекраситься в изумрудно-зеленый, потом в серый, потом снова подстричься, покраситься в рыжий, снова обрасти и наконец выкрасить волосы в фиолетовый. Макс только оброс и покрасился в розовый к первому сентября. Правда, краска полностью смылась меньше, чем за месяц. Диму Маша уговаривала покраситься в рыжий, но он отказался. Маша не стала настаивать. Хотя эти двое стали основным кругом его общения, они оставались для него загадкой. Они были всего на год старше него, но когда Маша говорила о своей учёбе, Дима не знал названий и половины тех дисциплин, которые она упоминала. С Максом было не сильно проще. То есть с его учёбой, вроде, все было понятно – он заканчивал какое-то медицинское училище. Только вот работа, с которой ему то и дело звонили за полночь какие-то иностранцы, не имела с медициной ничего общего. По крайней мере, с той медициной, которой учат фельдшеров. – Что бы я ни делал, я балуюсь, – ответил Макс совершенно серьёзно, когда Дима спросил его о работе. – Иногда, мне за это платят, и тогда я понимаю, что я работал. – Дима ничего не понял, но не стал уточнять. В конце концов, он просто смирился с мыслью, что в один прекрасный день, эти двое вполне могут уплыть в Авалон или улететь на Проксиму Центавра. – Можешь поставить чайник? – Голос Макса выводит Диму из задумчивости. Снег за окном валит всё сильнее. Маша так ничего и не написала. – Да, конечно, – отвечает Дима, встаёт и идёт на кухню. Он наливает чайник и ставит его греться. Снова смотрит в телефон, потом в окно. Ничего.Чайник начинает шуметь. И тут чьи-то руки крепко обнимают его за плечи. Дима рефлекторно дёргается, но руки держат его мертвой хваткой. – Макс? – спрашивает Дима. – Ага... – негромко говорит Макс. Дима чувствует у себя на шее его дыхание. Странно, от этого ему становится спокойнее. Макс немного ниже него ростом, хотя и шире в плечах, но сейчас Дима чувствует себя совсем крохотным. – Ты что творишь? – Голос предательски дрожит. – А на что это похоже? – Рука Макса скользит по футболке. – На какую-то тупую хрень! – Дима пытается говорить сердито, но понимает, что выглядит это жалко. А ещё понимает, что ему нравятся прикосновения Макса, как бы странно это не звучало. – Бинго! – полушёпотом восклицает Макс. Затем он как-то удивительно легко, буквально одним движением сбивает Диму с ног, так что тот повисает в его объятьях. Странно, но он держит его так, будто Дима ничего не весит. – Идем раненый, – говорит он, и волоком тащит его в комнату. Несколько раз Дима пытается встать, но ноги каждый раз поскальзываются. Макс укладывает Диму на журнальный столик, роняя на пол звездолет. Дима не то пытается, не то изображает попытку встать. Безуспешно. Макс прижимает его руки к столу. – Макс, какого черта?.. – почти шепчет Дима. В голове у него проносятся безумные картины. И, что ещё более безумно, ему начинает казаться, что эти картины ему нравятся… Макс наклоняется к нему близко-близко. – Если ты хочешь, чтобы я немедленно прекратил, – шепчет он ему в самое ухо, – или если я сделаю что-то, что тебе неприятно – просто скажи “красный”. Ладно? – Он немного отстраняется и пристально смотрит на Диму. Дима смотрит на него. "Красный", – и он немедленно все прекращает. Нужно сказать "красный". – Ладно, – говорит Дима. – Ну и отлично, – улыбается Макс. – Никакой радости – быть злодеем. Он задирает Димины руки, так чтобы было удобнее держать их одной своей. Вторая, тем временем, гладит его живот и грудь. Забавно: он до сих пор не обращал внимания на то, какие у него нежные, и в то же время сильные пальцы. Это странно. Это неправильно. Это чертовски приятно. Если сказать “красный”, то можно всё прекратить. Горячие, немного сухие губы целуют шею, лицо, слегка касаются мочки уха. Можно всё прекратить. В любой момент. Просто сказать. Выговорить это слово. Когда у него перестанет кружиться голова. Когда эти губы перестанут целовать его. Когда он, наконец, сможет набрать воздуха. Но когда Макс дает ему такую возможность, Дима упускает ее. Вместо того, чтобы сказать… а что он должен был сказать? Не важно! Важно догнать эти губы. Вернуть их. Вот, что важно! Макс тихо смеётся. Футболка ползёт вверх. Губы целуют грудь и живот. – Какого чёрта ты творишь!? – наконец спрашивает он куда-то в пространство. – Балуюсь, – отвечает ему пространство. – Что бы я ни делал, я балуюсь… Застежка на джинсах. Он слышит звук расстегивающейся молнии. Макс стягивает с него джинсы. Губы снова целуют грудь, низ живота, внутреннюю сторону бедер. Кажется, нужно что-то сказать. Какой-то цвет. Или нет? Он может сказать. Макс снова и снова целует его. Грудь. Зубы легонько кусают сосок. Живот. Мягкий влажный язык движется от пупка вверх, и снова встречает сосок. Бедра – град поцелуев поднимается почти от коленей вверх, вверх, вверх… Самый низ живота. Это безумие. Пытка. Он смеётся. Сам не знает над чем. Язык снова движется вверх по бедру, но в этот раз не успевает остановиться. Диму, словно прошивает разрядом в тысячу вольт. И снова поцелуи в самый низ живота. И снова ошибка. И снова разряд. А потом ещё, и ещё. Или, это не ошибки? И губы снова целуют грудь. Смех его или Макса? Как понять. Его трясёт. Или мир ходит ходуном. Молния снова бьет его. Он снова слышит смех. Долю секунды ему кажется, что он умрет. Но он не умирает. Кровь стучит в ушах. Громче. Громче. Еще громче! А потом тишина. Он стонет, пока у него не заканчивается воздух. Но даже после этого он продолжает едва слышно скулить. Его больше никто не держит. Он открывает глаза и видит ухмыляющееся лицо Макса. А еще, он слышит аплодисменты. Но совсем не с той стороны, с которой видит Макса. Что происходит? Дима поднимает голову. В кресле-троне сидит Маша и медленно хлопает в ладоши. Она снова подстриглась и покрасилась. Теперь её волосы ярко-ярко красные. Дима вспоминает. – Красные, – говорит он, и собственный голос немного пугает пугает его. – Я же говорила, что тебе совершенно не о чем волноваться, – весело говорит она.