Плата

      У Чуи нет проблем с боссом — никогда не было, если так подумать.       Но у него есть проблемы с человеком, который должен был им стать.       Проблемы заключаются в том, что тот владеет его сердцем и мыслями. А Чуя должен бы быть целиком и полностью человеком мафии и своего босса.       С самого детства Чую воспитывали с убеждением, что Дазай Осаму — законный сын босса, преемник, будущий босс Портовой мафии.       Чуя еще не знает даже, как он выглядит и когда они встретятся, а Кое уже заставляет его правильно становиться на колено для присяги, чтобы выказать свое уважение.       Чуя способен стоять так часами; когда ему дарят шляпу взамен той, из которой он вырос, ему уже полные шестнадцать лет и он быстро продвигается по служебной лестнице.       Он готов сделать все, чтобы услужить будущему боссу, Дазаю Осаму, когда Мори Огай передаст ему полномочия.       Реальность сурова — Дазай оказывается той еще занозой в заднице, но с грустными глазами и вечно мечтательной улыбкой.       Он выглядит несерьезным и тратит свое время на дурацкую идею и не менее дурацкие игры.       Накахара должен стать его напарником, чтобы они были убийственным дуэтом, стержнем силы Портовой Мафии.       И это худшее назначение в его жизни.       Так он думает. ***       Чуе восемнадцать, когда его мир переворачивается с ног на голову.       Рыжий стоит перед дверью в кабинет Мори, откуда доносятся недвусмысленные скрипы и стоны.       Накахара ощущает отвращение — к себе.       Он должен был догадаться, почему при их перевороте власти, при том, что Огай не собирается так просто отдавать свой кровавый трон, потенциальный кандидат на эту роль все еще жив.       Дазай телом отрабатывает свою жизнь. Дазай тонет в реках крови и цепляется за тонкую ниточку надежды, но…       Осаму хочет умереть. И для этого у него свои причины. Зная правду — выглядит весомо, даже слов не надо.       Чуя комкает свою шляпу и уходит в комнату.       Нужно дождаться соседа.       Наверное, стоит приготовить ему еще бинты и обезболивающее.       Мори не выглядит нежным партнером, особенно по отношению к мафиозному принцу, который весь в бинтах и вечно ранен — прячет среди увечий синяки и укусы, делает вид, что его жизнь — не модель Ада.       Чуя впервые задумывается о том, сможет ли когда-нибудь показать ему это — то, как красиво и отработанно он встает перед ним на колено, склоняя голову, прижимая шляпу к груди.       Накахара не знает даже, с какого момента так оно идет. Как давно его напарник вынужден спать с их боссом?       Рыжий ждет пару часов. Волнуется. И потому крадется к кабинету-спальне Огая снова.       Дазай отсыпается в чужой постели, голый и неприкрытый, тело в синяках и укусах, на спине красные полосы — так работает плеть — бедра покрыты кровавой коркой и черными гематомами.       Рыжий всхлипывает, зажимает рот рукой и пятится, когда сзади щелкает замок.       Мори наклоняет голову и улыбается ему. — Можешь посмотреть поближе, — как-то очень добро тянет он и в итоге загоняет Чую на кровать.       Дазай просыпается, когда мужчина стаскивает с рыжего рубашку, цепко схватив за портупею, и, превозмогая боль, бросается к ним. — Нет, Мори! Он мой! — Осаму прижимает Накахару к себе, а Чую колотит от ужаса.       Как. Как в таком состоянии он может его защищать?..       Мори мог бы им не поверить — но не тогда, когда Накахара целует истерзанное горло и жмется к чужому телу, как доверчивое дитя, рыдая и испуганно лепеча что-то про бинты и крем.       Боссу это не нравится — рыжий тоже выглядит очень соблазнительно, да и явно еще не имеет никакого опыта в постельных утехах.       Но пугающий холод и твердость карих глаз заставляют отступить.       Чуя становится негласной собственностью Дазая Осаму.       А сам Дазай Осаму после этого не может ходить две недели, избитый до полуживого состояния.       Дазая не беспокоит, что он расплачивается телом. Ему нравится, что из них двоих хотя бы Чуя остается нетронутым. Что объятья рыжего пахнут домом, что он всегда излучает тепло.       Парень сам предлагает ему себя спустя полгода.       Это самые лучшие в жизни Дазая отношения — не считая того, что раз в неделю он гость спальни Мори и тот трахает его, как шлюху.       Но возвращаясь в комнату, он исправно моется или просит помочь с этим рыжего, а потом они сплетаются на постели, и это единственная нежность, которую Осаму действительно знает.       Их поцелуи кажутся почти невинными, стоны Чуи — не наигранными, а его поглаживания по волосам — безумно ласковыми и теплыми.       Дазай осознает, что это куда лучше, чем вечная грубость их босса.       Дазаю хочется туда, где ласка и нежность — это норма, а не слабость. Он хочет увести Чую в этот мир, как только найдет место, где они смогут остановиться.       Осаму предпочитает сбежать из мафии, рушит свой статус темного принца, претендента на мафиозный трон, отказывается от опекунства.       Он забывает только о том, что в их кровавом мире кто-то вечно платит за других.       Неделю спустя Накахара Чуя становится одним из главарей.       А наблюдающий за ним из укрытия Дазай видит на тонком горле бинты; на нетронутой метками коже багровеет звериный укус, оставленный человеком. ***       Накахаре Чуе двадцать один, когда он становится любовником Мори.       И только они трое знают: рыжему вовсе не захотелось возвыситься через чужую постель.       Чуя платит телом, как много лет подряд платил сам Дазай — просто он платит за возможность беглого мафиози жить спокойно.       Дазай стискивает зубы и становится эспером Вооруженного Детективного Агентства. У него есть крыша и сила коллег, у него есть открытое и освоенное понимание дружбы.       Но экс-мафиози не может не следить за делами темного мира, не может не собирать информацию, аудио и фото.       Часть из них рвут ему в ошметки сердце.       Рыжий отработанно встает на колено и снимает шляпу перед другим. Мори больше не обязан врать о том, что захват власти — не захват вовсе.       Несогласные уничтожаются руками того же Накахары.       Чуя улыбается в камеры, когда замечает — грустно и вечно мечтательно.       А в глубине души радуется тому, что, уходя в новую жизнь,             Дазай не обернулся.